От холода до тепла

- Зачем ты пришёл? Не то, чтобы меня это так уж сильно интересовало. Злая и горькая, словно молодой древесный побег, но всё-таки радость, уже проснулась. Какая разница, зачем он пришёл. Хотя бы и убить меня. Не пожалел же сил на поиски. Уже хорошо. Он всё не отвечал. Разглядывал меня странным, безумным взглядом, и молчал. В этом взгляде, кажется, смешалось всё - неверие, удивление, ненависть, злость... и какая-то неизбывная тоска, словно все печали всех миров сосредоточились сейчас в его голове и он силится с ними совладать. Отличный момент, не правда ли? Вот и я так думаю. ### - Ну и зачем? Я и так не собирался никуда бежать... - И причинять мне вред, - утвердительно уточнил я. - И причинять тебе вред, - согласился мой пленник. Он - мой пленник. Это ощущение на вкус - словно красноватый экзотический плод в игольчатой шкурке. И, может быть, стоило снять шкурку прежде, чем пробовать. А так - у меня во рту металлический привкус и зубы ноют. Я не хочу с ним разговаривать. Я уже много лет тут живу, в мёртвом и ледяном мире. Прятался, чтобы он не нашёл. Ждал, что найдёт. Я не хотел его ждать, не хотел о нём даже думать - и последнее у меня отлично получалось. А вот не ждать... Когда он здесь появился и выкрикнул моё имя - так, что чуть не вызвал лавину, вместо привычной ему грозы, так, что я услышал бы в любом случае... Я понял, что я его ждал. Каждый день ждал. Лёжа в горячей воде и возвращая ледяному телу тот облик, который когда-то давно считал своим. Принимая пищу. Засыпая в одиночестве в ворохе тёплых звериных шкур. В каждом моменте были капли такого стыдного и жалкого - но такого искреннего! - ожидания. И что я с ним сделал, дождавшись? Надел на него ошейник. И приковал такими цепями, которые не порвёт даже он. Попробует использовать собственную силу - они направят её против него. Но он и не пытается, почему-то. - Локи... Если тебе угодно меня так держать... Если я чем-то перед тобой виноват... - он всё не знает, что хочет до меня донести и как начать разговор. Я не хочу помогать. Если кто и виноват - то я. Причём во всём, начиная с того, что вообще на свет появился. Меня благоразумно оставили умирать, и я бы умер, если бы не его отец. Впрочем, я не раскаиваюсь вообще ни в чём. Из-за того, что мне не дали умереть так и не осознавшим себя младенцем, пострадали очень многие. Вероятно, пострадают ещё. Когда я отдохну. Или - когда я напрочь устану от этого мира. Не то, что бы я всерьёз думал, что это когда-нибудь произойдёт. Я и так уже напрочь устал. Забывать и помнить, ждать и бояться... бежать и спотыкаться, захлёбываться колючим ветром и лежать лицом в снегу до тех пор, пока метель не заметёт моё тёплое тело. До тех пор, пока кровь йотунов не поднимет меня из снежной могилы. Я не держу зеркал в том месте, что называю домом. Где-то глубоко во льдах текут удивительные тёплые источники. Где-то там есть тёплые пещеры, в которых обитают огромные свирепые звери. Когда-то я очистил от них одну, совсем небольшую. Теперь она служит мне убежищем, а их шкуры - постелью. И подземное озерцо с рваным краем берегов, тёплое, словно купальни в давно позабытом Асгарде, каждый раз топит лёд и возвращает пылающему костру йотунских глаз спокойную, но не менее хищную зелень. Не будь я йотуном - я бы тут тоже не выжил. Кроме этих проклятых животных я вообще никого здесь не видел. Представления не имею, чем они питаются. Может быть, друг другом. А я - ими. Мне, честно говоря, безразлично, чем питаться. - Локи... Я больше не царь Асгарда. - Тебе не надоело самому с собой разговаривать? - раздражённо поинтересовался я, выныривая из оцепенения. - Кто бы говорил, - он улыбнулся. - Ты тут лет двадцать сам с собой разговариваешь. Просто хотел сказать, что искать меня не будут. Мой наследник вырос в Мидгарде. Там слишком быстрая жизнь и корона теперь его. А я просил меня не искать. - Что, наконец избавился от долгов, и решил вспомнить обо мне? - О себе. Я решил вспомнить о себе. Теперь он смотрел прямо, открыто и без сожалений, как смотрят только те, кто готов ко всему. К поражению, к пытке, к смерти - ко всему, что могло бы стать кошмаром. Для него кошмары как будто закончились, как будто он больше не способен был их переживать. И это было странно, дико, неправильно - настолько, что мне стало не хватать воздуха от нахлынувшего гнева. Это я, а не он, бродил один в снегах двадцать лет, питаясь сырым мясом и запивая его талой водой. Он правил и пировал, он женился и завёл наследника - а я не помню ни вкуса мёда, ни запаха женского тела. Я вообще ничего уже не помню. Меня резануло по ушам моё же собственное имя, на какие-то мгновения оно показалось мне пустым птичьим клёкотом, просто неприятным звуком. Но слишком странным для мира, в котором не водилось птиц. И я вспомнил, что Локи - это имя. Моё имя. Вторым именем, всплывшим в моей восхитительно пустой уже долгое время голове, было его. И не потому, что это именно он меня звал. Потому, что я сам молчанием своим всё это время звал именно его. Так почему я его сковал? Почему я хранил эти цепи специально для него? Хранил тогда, когда не хранил уже ничего, когда на мне не осталось одежд, кроме шкур, когда не осталось даже памяти. Только холод. И пустота. Я растерянно-вопросительно уставился на него, словно он мог мне ответить на незаданный вопрос. И он, сам того не подозревая, ответил. - Ты хочешь мной обладать. Тихая, уверенная констатация факта. Не раздражающая излишняя самоуверенность, а просто знание. И он покорно склонял голову перед этим знанием. - Ты - моя галлюцинация? - резко успокоившись поинтересовался я. - Да нет, - он пожал плечами, насколько это позволили цепи. - Нет. Я всю жизнь с тобой спорил не потому, что мне это так уж нравилось. Я это делал потому, что это... - он замялся, не решаясь произносить слово, на которое у меня аллергия. - Это. Был. Твой. Проклятый. Долг. Мне пришлось говорить отрывисто и медленно. В противном случае, моя кровь защитила бы меня снова и острые зубы йотуна перегрызли бы ему горло. - Останься таким, - вдруг попросил он, задумчиво глядя, как я пытаюсь вернуть себе то лицо, к которому привык он, и от которого почти отвык я. - Йотуном? Тебе так удобнее меня ненавидеть? - озадачился я, всё ещё не решаясь оставаться одним из тех созданий, которыми нас с ним пугали в детстве. - Мне так удобнее пытаться тебя понять. Что, он до сих пор пытается? Да что в том сложного - меня понять? Вот его - да, его сложно. Он всегда что-то кому-то был должен. Кого-то спасать, кому-то помогать, занять место отца, оставить наследника, нести ответственность за будущее целых народов и чуть ли не целой вселенной. Притом, что если б он отказался это делать, ничего, кроме неодобрительных взглядов и, возможно, слов, с ним бы не сделали. Его бы не пытали, не изгоняли, не запирали и не пытались убить, как делали со мной. О нём бы просто забыли. Очень быстро нашли бы того, на кого повесить все эти глупые долги. Но он остался их выполнять, и я решительно не понимаю, что он здесь делает. Почему до сих пор не выполняет очередной надуманный им или навязанный ему извне долг. Или найти меня и спасти от окончательного безумия - тоже его долг? Я не понимаю, не слышу, что размышляю вслух. Моё тихое бормотание было бы едва различимо, но здесь такая тишина, что её можно резать ножом и он слышит каждое слово. Я понял это в ту секунду, когда он ответил мне. - Нет, это - моё желание. Самое сильное из всех, что я когда-либо испытывал. Желание, которое оказалось сильнее любого долга. И я пойму, если ты сейчас рассмеёшься, мне самому смешно, честное слово. Но это правда. - И в чём оно, твоё желание? Забрать меня отсюда в твой мир? Увести в какой-то другой? Стереть мне память или вернуть в прошлое, чтобы ничего из того, что привело меня сюда, просто не произошло? - я говорил монотонно, медленно, и слова, несмотря на их смысл, не звучали, как обвинение. Они и не были обвинением. Не знаю, чем они были. - Быть с тобой, - коротко и мягко отозвался в ответ мой пленник. Я ошалело посмотрел на него, ясно понимая, что он не лжёт. И что теперь? Что это вообще значит? Я должен рассмеяться? Растрогаться? Поверить? Но я и так уже ему верю, невозможно не верить в то, что так долго хотел услышать. - Зачем? - пробормотал я, понимая, что ещё немного и я либо отпущу его, либо убью, чтоб он не морочил мне голову пустыми надеждами. Он всегда умел находить себе долги, и если сейчас он в кои-то веки пошёл на поводу у желания, то это мало что изменит в общей перспективе. Наверное. Мне незнаком этот Тор. Мне незнакомо его желание смотреть на почти безумного и почти обнажённого монстра с синей, узорчатой кожей - смотреть вот так, без жалости, ненависти или презрения. Смотреть почти с пониманием. Я вижу в его взгляде столько, сколько вообще не может говорить взгляд. Но и словами это не выразить. - Я... всегда тебя любил, - чуть мрачно сообщил Тор и поморщился. - Я скучал по тебе, когда ты исчезал. Я прощал тебя за всё и всегда - никому другому я не простил бы и сотой доли того, что ты сделал... Нет, не перебивай. Честно говоря, мне вообще плевать на всё, что ты сделал. Можно сказать, что я не помню этого вовсе - я забывал очень быстро и находил тебе больше оправданий, чем ты сам смог бы для себя найти, вплоть до самых диких. Я не знаю, что сделал бы я сам на твоём месте. Каждый раз, когда все считали тебя мёртвым, только безумная иррациональная вера в то, что ты снова выкрутился и выжил, помогала выжить мне самому. - На самом деле.... У меня только одно оправдание, - я улыбнулся, через силу, но вполне искренне. - Имя ему - боль. Я был лучше тебя, всегда был, но никто не хотел и не мог этого заметить. Я был достойнее и разумнее тебя во много раз. Но я был монстром, которому из милости не дали умереть. Взяли в дом, вырастили. Однако - всё время пытались внушить, что ты выше и лучше меня. И я не понимал, никогда не понимал, чем, пока моя кровь не рассказала мне правду. Я попытался доказать, что кровь ничего не значит. Я убил своего настоящего отца, как врага - не личного, не из мести за то, что он желал смерти мне. Я убил его, как врага Асгарда. И тебя пытался убить, потому, что ты заслонял собой солнце. Я думал, что твоя смерть освободит меня от тени, что ты отбрасываешь. И она ведь освободила бы, верно? Если бы никто не узнал, что это сделал я. И сейчас я могу это сделать - да только теперь это бессмысленно, вся вселенная уже, якобы, знает мою "истинную суть". Вот здесь, - я повёл рукой вокруг себя, обозначая пространство, - никто не знает. Некому знать. Поэтому я здесь и сижу. - И сходишь с ума. - Точно. - Если тебе станет менее больно от моей смерти - убей. Если тебе станет менее больно от того, чтобы держать меня в цепях - держи. Меня никто не найдёт, никто не посмеет меня искать, никто об этом даже не задумается. По официальной версии, я сплю глубоким сном в пещере, открыть которую могу лишь я сам. И никто не посмеет меня тревожить. Никто и не сможет, она запечатана моей кровью. Только я сам могу её открыть. Никто не знает, что она пуста. Я почувствовал... восхищение? Идея была груба и прямолинейна для меня, но для него - такого, каким я его помню, - даже слишком изящна. Хотя то, что он после всей этой затеи отправился к полубезумному йотуну по имени Локи, который его, скорее всего, ненавидит - самоубийственный идиотизм, в самый раз для него. Впрочем, сейчас его смерть не принесёт мне удовлетворения. Скорее всего, я тогда точно сойду с ума, окончательно и бесповоротно. Потому, что я его ждал. - Я тебя отпущу. Но сначала ты кое на что посмотришь, - он удивлённо поднял брови, но ответить не успел. Моя узкая, узорчатая ладонь с острыми когтями легла ему на лоб. Смотри, братец, смотри мои ледяные сны о тебе. Я посмотрю их вместе с тобой. Это та память, двери к которой закрыты на множество замков и заклятий. Та память, которая вырывается изо всех цепей и топит здешние снега так, словно на них льётся огонь. Та память, что сводила меня с ума почти всю мою жизнь и почти достигла цели. Смотри... ...Когда я был в том возрасте, в каком ты мечтал о девах и прятался в купальнях, наблюдая за ними, я стоял у стены твоей купальни, притворившись колонной. Стараясь даже не дышать. Мог бы присоединиться, мы часто купались вместе, когда были детьми, но тогда ты бы заметил. Ты бы ничего не понял, конечно, ты принялся бы мне рассказывать о нормальности таких реакций в моём возрасте и о своих победах, чем страшно унизил бы меня. Наводить иллюзии, скрывая своё состояние, я научился намного позже, когда кое-как вернул над собой контроль. Когда число моих побед в постелях с девами побило число твоих. Да, я несколько раз называл их твоим именем и зачаровывал так, чтобы видеть тебя вместо них, смотри, это было даже красиво. Они то ли не замечали, то ли делали вид, что не заметили. Скорее всего, думали, что им это попросту показалось, стряхивали горячечное наваждение, словно кошки, на которых брызнули водой. Привидится же такое, не правда ли? И с подругами не посплетничать. Кто поверил бы, что один из сыновей Одина желает другого, вместо юного девичьего тела? А если бы и поверил - это было бы оскорбительно для самой обладательницы этого тела. Ничего интересного в том, чтобы это замечать и помнить об этом. И это - всего лишь один кусочек моей памяти, я не собираюсь останавливаться. ...Я рассматриваю в зеркале своё тело, своё истинное тело, тело йотуна, и отчаянно желаю, чтоб это было неправдой. А после - засыпаю судорожным, беспокойным сном, и мне снится, что я, я - йотун, беру тебя силой. В моих снах я всегда сильнее тебя. Но до того момента в моих фантазиях ты сам хотел меня и умолял доставить тебе наслаждение в обмен на твою покорность. Когда я узнал, что я йотун, что я чудовище, чей род ты мечтал уничтожить - мне захотелось насилия. Захотелось царапать светлую кожу острыми когтями, захотелось оставлять шрамы верными магическими кинжалами, захотелось причинять тебе боль. Но в то же время, мне хотелось, чтобы и такое моё внимание было тебе приятно, чтобы ты терпел всё, что угодно, ради того, чтобы его удостоиться. Мне хотелось, чтобы тебе нравилось моё ледяное синее тело, чтобы ты смотрел на него с восхищением - притом, что я сам ненавижу этот облик до сих пор. В реальности мы всё чаще и чаще сталкивались лбами. Во сне ты любил меня вовсе не братской любовью, а я ненавидел тебя далеко не только из чувства соперничества. Когда я просыпался - мне хотелось пойти и удушить тебя немедленно, не откладывая, чтобы ты никогда больше не попадался мне на глаза и не вдохновлял мой разум демонстрировать мне всё это. Потому что в данном случае было бесполезно добиваться желаемого. Всего остального я мог хоть попытаться добиться - и если бы не ты, у меня получилось бы. Этого - нет, но и перестать хотеть просто так я не смог. Пришлось загонять эти мысли и сны в отдельный угол сознания, запечатывать заклинаниями, которые помогают забывать свои и чужие тайны. Вероятно, если бы я делал это не сам - это помогло бы, но я никому не мог доверить такое, даже колдунам из тех миров, в которых не знают ни меня, ни тебя. Меня бы унизило показать это кому-то, пусть даже на миг, после которого никто ничего бы не вспомнил. А мои собственные попытки забыть кончались тем, что я рано или поздно снова натыкался на тебя и начинал хотеть тебя заново, как впервые. Это тревожило магические узы и память снова и снова сваливалась на меня, словно обломки расколотых бурей скал - только дополненная новыми фантазиями и новой болью. Теперь я делюсь ею с тобой - всей и разом - и это было бы больно даже если бы я показывал тебе что-то вроде детской сказки. Я эти воспоминания так, единым, почти мгновенным, потоком, смотрю уже далеко не впервые, поэтому молчу, хотя в нижней губе у меня сейчас большая кровоточащая дырка - у йотунов слишком острые зубы, я прокусил её насквозь. Ты же кричишь так, словно я тебя режу. И я убираю ладонь, не показав и половины подробностей, просто не выдерживаю. Стираю кровь с прокушенной губы, пытаюсь сфокусировать взгляд и смотрю на тебя. Глаз помутнел, словно у слепца, на лбу испарина, губы тоже искусаны - бессильно висишь в цепях, и тяжело, загнанно, дышишь. - Попытаешься жалеть меня - убью, - предупредил я, совершенно не будучи уверен в том, что он меня слышит. - Что угодно думай и говори, только не жалей. - И... в мыслях... не было... тебя... унижать... Ло... ки, - он едва это выговорил. Не привык смотреть чужие воспоминания напрямую из чужой головы. Тем более, такие. Я смотрел очень много. Зато свои не показывал, кажется, раньше никогда. Эти - точно. Почему-то я чувствую что-то вроде освобождения, словно показав их ему, я ему их и отдал, пусть теперь он с этим живёт. В пещере раздался нарастающий нервный смех. Я даже попытался оглянуться в поисках его источника и запоздало понял, что этот источник - я сам. Или не только? Я вновь взглянул на Тора. Он тоже смеялся, с той же интонацией и тем же нарастанием громкости. Словно с длинного дубового стола во время пира медленно тянут скатерть. С неё сыплются мелкие косточки, потом косточки побольше, потом чаши, кубки и блюда и кончается это таким грохотом, что содрогаются стены. А потом резко наступает тишина. И в этой тишине Тор произнёс: - Посмотри мои. Пожалуйста. Я не смог отказаться. Хотя я устал, я едва держусь на ногах, но мне любопытно, что он мог бы показать мне, такого, что было бы уместно показать после моих откровений. - Учти, я могу посмотреть не только то, что ты хочешь показать. - А ты и так можешь, я же прикован. Мне нечего скрывать, Локи. От тебя - нечего. Особенно... - Особенно, после того, что я тебе показал, - слегка раздраженно перебил я. - Мне было больно не меньше твоего и я не настроен это обсуждать. Вообще никогда. Показал затем, что мне захотелось. Всё. - Ладно-ладно, только всё же... Посмотри. Я вновь тянусь когтистой рукой к его лбу и... почти сразу же отдёргиваю. - Нет, я не буду на это смотреть! - мне смешно настолько, что я боюсь вызвать обвал. - Твоя смертная тебя бросила за то, что ты назвал её в постели моим именем? - Ага. И не только она. Моей жене это тоже быстро надоело. И о нас всё-таки сплетничали, женщины... злопамятнее, чем ты думаешь. Особенно, когда они ещё недавно были девами, и отдались тебе не из страсти, а потому что были влюблены. Ты зря не стал смотреть, там ничего страшного, у меня не настолько изощрённая фантазия, как у тебя. Там больше стыда и раскаяния, чем каких-то откровенных подробностей. Ты хотя бы во сне не стеснялся, да и в реальности точно знал, что именно хочешь со мною сделать. А я и себе признаться не мог. И сны мне снились не такие. Мне казалось, что я не знаю того, кто в них приходит ко мне на ложе, или не могу узнать, хотя вижу что-то неуловимо знакомое. Но слишком темно, и волосы скрывают лицо, и... честно говоря, я даже в половой принадлежности своей ночной фантазии сомневался. - Хочешь оскорбить? - Не-а. Просто признаться себе в том, что я желаю мужчину, для меня было не очень-то просто. Тем более, в том, что этот мужчина - ты. - Было? То есть, теперь признался? - Было бы странно, если бы нет - мне понравились твои сны. Настолько, что не будь я замотан цепями, ты бы заметил. Даже то, что смотреть было больно, не особенно помогло. - Знаешь ли, надумай я показывать тебе по-другому, тоже было бы больно. Не настолько, но... Больно. Я же пробовал найти тебе альтернативу не только с девами. - Это ты мне тоже собирался показывать? - Вообще-то да, но ты так орал, что... - Пожалел меня? - Нет, обвала побоялся, - фыркнул я. - Ладно, ладно. Пожалел. Но не твои чувства, я собирался всё равно потом показать до конца. А если б не остановился, вероятно, некому было бы показывать. - Локи... - он изучающе смотрел на меня и во взгляде мне мерещилась затаённая радость. - Локи - что? - Ты... совсем ты. Как много лет назад. Как будто... - Как будто я притворялся безумным, но больше этого не делаю? А ты всё такой же косноязычный. - А ты притворялся? - со смутной надеждой в голосе поинтересовался он. - Нет. И это правда. Моим безумием пропитался каждый закоулок этого мёртвого снежного мира. Моей тоской, моей болью, моей памятью, моим одиночеством, моей кровью - настолько, что этот мир можно называть как-то вроде... Локихейм. Но он помнит другого меня, и напоминает мне об этом одним своим присутствием. - Жаль. - Наверное, - я пожал плечами. - Локи... - Ты за несколько часов повторил моё имя столько раз, сколько его не произносили многие годы, причём безо всякой на то необходимости. Кроме меня тут всё равно никого нет. Оно тебе настолько нравится? - Я повторил? Ну, наверное... Не заметил. Нравится, да. Но я не это хотел сказать. Я хотел... спросить. Ты же не до конца показал мне. Там, в конце, не было ничего такого, что помогло тебе наконец-то от меня... ну то есть от мыслей... - он вконец запутался и беспомощно посмотрел на меня. - Нет, там не было ничего такого, что заставило бы меня перестать тебя хотеть. Кроме, разве что, безумия и здешнего холода, последние годы у меня в голове было восхитительно пусто. Было. Теперь нет. Чтобы тебе показать - мне пришлось вспомнить. Он не ответил. Чуть рванулся из цепей, словно забывшись, и я махнул рукой, освобождая его. Цепи осыпались с мелодичным звоном, и он, не удержавшись, грохнулся на колени. Дёрнулся, чтобы встать, но быстро передумал, потому что я уселся сверху. Лицом к нему. Провёл когтем по заросшей щеке, заметил в его единственном зрачке красный отблеск собственных глаз. Вздрогнул. - Нет, не надо, пожалуйста, Локи, не надо, останься... - он махнул рукой, забив на попытки что-то говорить, обнял так, что хрустнули позвонки, и впился губами в мои. Целовался он хорошо - вот только никогда не целовался с существами, у которых во рту вместо зубов треугольные лезвия. Так что уже через мгновение мне в рот потекла его кровь, густая и сладкая, словно давно позабытый асгардский мёд. Он не остановился, не зажмурился, чтобы не видеть, кого целует - наоборот, смотрел пристально и жадно, как будто сохраняя этот момент навсегда. По нашим подбородкам текла его кровь, высыхая и сворачиваясь, превращаясь в липкий клей, словно склеивая нас, абсолютно несовместимых и абсолютно сумасшедших. Он снова и снова ранил язык об мои зубы, пытаясь сплести его с моим, так, что мне начало казаться - он делает это специально. - Ну вот и что ты творишь, можно узнать? - я с трудом прервал поцелуй, чтобы это сказать. И чтобы глотнуть немного воздуха. - Целую Локи... - рассеянно выговорил он, сглатывая собственную кровь. - То есть, впервые в жизни делаю то, что хочу, а не то, что должен. - Почему ты хочешь... именно так? Я холодный, как ящерица. И зубы хуже бритвы. Второй мой облик не менее настоящий, магия Одина до сих пор действует, она не похожа на мою. У него была честная магия, не иллюзии. Я буду тёплым на ощупь, даже горячим - если постараешься. Почему ты хочешь, чтоб я остался... таким? Он покачал головой, словно отрицая что-то из сказанного мной. - Сам догадайся, ты умный. - Жалеешь монстра? - чуть напрягшись предположил я и почти неосознанно отстранился. Немного, но хватило, чтобы он потянулся за мной и уткнулся лбом мне в плечо. - Нет? - Нет. И ты не монстр. Ещё варианты есть? Пытается помочь мне принять себя такого? Догадался, что я ни разу не занимался сексом в этой форме и хочет хоть в чём-то быть первым? Настолько поехал головой за прошедшие годы, что хочет именно ледяную синюю ящерицу? Что? - Видимо, я не настолько умный, - сказал я вслух. - Потому что ни одной адекватной причины не вижу. Да и неадекватных немного. - Это не жалость, Локи. И не желание что-то доказать. Я правда... изменился. Больше, чем тебе кажется. Я пришёл сюда, чтобы быть с тобой. В качестве кого угодно. Или умереть, если ты так решишь. И мне кажется, будет неправильно, если ты примешь асгардскую форму - потому что мне всё равно, в какой ты форме, мне важно, что это именно ты, - он устало улыбнулся. - Вот, опять. Вместо нужных слов сами собой складываются бессмысленные, но громкие речи. Если хочешь, изменись. Но только, если правда хочешь. - Последнее предложение очень даже ничего, - усмехнулся я. - Остальное - действительно лишнее, но... мне приятно. Я останусь таким. Если сможешь меня вынести. - Смогу, - с отчётливой уверенностью прошептал он. Я удержал его взгляд своим и снял шкуру, обмотанную вокруг моих бедёр. Потом поймал его за запястье и положил тёплую, чуть вспотевшую ладонь, на собственный полувозбуждённый член. Он издал странный звук, но руку не убрал. - Это шипы. Не слишком острые, зато очень чувствительные. И в процессе они увеличиваются, сильно. Если попытаешься быть сверху, - я понизил голос почти до шёпота, - это тебе мало чем поможет. Йотуны довольно сильно отличаются от асов или смертных. - В... ну, там... тоже шипы? - Догадливый, надо же. Всё ещё уверен, что сможешь? - я улыбался, надеясь его напугать, и одновременно боясь, что он откажется. Слишком далеко зашло, я теперь тоже хочу остаться в йотунской форме. Мне будет больно, если откажется, хоть я и не стану этого демонстрировать. - Теперь мне ещё интереснее, только... - о, условия? Я замер, пытаясь не демонстрировать своих опасений. - Только - что? Он закрыл единственный глаз, опустил голову и едва слышно прошептал: - ТолькотысверхупожалуйстаЛоки, - в одно длинное слово, без пауз, с резким шумным выдохом в конце. Мне стало легко и очень смешно. - Тебе не идёт. - Что не идёт? - он вскинул голову, щёки пылали румянцем, словно у невинной девы. - Смущение. Честно говоря, я вообще не думал, что ты на него способен. И что попросишь быть сверху я тоже не ожидал. Что я уговорю - да, но что сам попросишь... - Я тебе предлагал посмотреть. Если б посмотрел, мне не пришлось бы говорить ничего подобного, - кажется, он немного злится. - Что? А, это... Но ты же сам сказал, что не знал даже пола твоей фантазии. Логично предполагать... - Локи, мать твою, посмотри уже! - он больно сгрёб моё запястье и прижал к своему лбу. - Смотри! Я пожал плечами и нырнул в его сознание. ...Знакомые мне с детства покои Тора, где он видел себя во сне, в постели с призраком, который не мог быть никем иным, кроме меня. Мои движения, мои волосы, мои длинные пальцы, которые ласкали его, медленно и мучительно, шёпот, который запрещал ему шевелиться и угрожал уходом, в случае невыполнения запрета. Я себя узнавал. Ему понадобились очень и очень многие годы, чтобы признать, что он мечтает лежать и не двигаться, пока я ласкаю его руками и губами. Только так, потому что так могла бы и женщина. Зайти дальше тому мне, что жил в его фантазиях, не позволяли его совесть, его стыд и его вечные долги. Но что-то вырывалось на волю - и он называл своих женщин моим именем, одну за другой. Находил тому тысячу оправданий - больше для себя, чем для них. И снова видел меня во сне. - Я видел достаточно, - от проникновения в чужое сознание было, как всегда, больно. Но это было совершенно неважно. - Нет, там есть ещё, - запротестовал Тор. - Ну не мучай меня, мне проще показать... - А мне интереснее попробовать, - сообщил я, и лизнул его шею. Он издал глухой стон и перестал спорить. Я сполз с него, и протянул свою руку, помогая подняться. Множество шкур убитых мною неизвестных животных - моя тёплая и уютная постель, на которую я его уронил и тихо велел не шевелиться. Он слушался, слушался меня безо всяких цепей и магии, просто подчинялся моим рукам. Эти самые руки впервые раздевали его наяву, где-то на задворках вселенной, где-то, где мы совсем одни - и никаких долгов, никаких разногласий. Только моё тонкое и гибкое узорчатое тело - и его, огромное, сильное, но покорное моим рукам. Мои пылающие глаза и его замутнённый, рассеянный взгляд. Он смотрел, как я снимаю с него одежду - медленно, словно издеваясь. Он ёрзал, пытаясь устроиться поудобнее, и одновременно - пытаясь скрыть эти движения от меня. Я же сказал не шевелиться - и он изо всех сил пытался послушаться, но ему было неудобно. Слишком много одежды - а на мне её не было совсем и очень давно. - Хочешь чтобы я делал это быстрее? - прошептал я ему в ухо и лизнул его краешек. - М... да... что? Нет! - Боишься меня? - Если ты хочешь - да, - он облизал нижнюю губу изрезанным об мои зубы языком с таким усилием, что кровь потекла снова. Упрямый... всё равно. Это было странно - но я не хотел, чтобы он боялся. Я немного знаю это своё тело, но оно до сих пор может преподносить сюрпризы даже мне. Страх разрушил бы магию взаимодействия, или по крайней мере - мог как-то повредить. - Нет, не надо, не бойся, - я стащил с него последнюю тряпку и прижался всем телом к его коже. Чувствовать дрожь, чувствовать тёплую кровь, отчаянно бьющуюся в тонких стенках сосудов - так меня покидали последние сомнения в том, что я не отвратителен ему. Нет, ему нравился мой холод, его возбуждал этот холод и доказательство его возбуждения мешало удобно устроиться. Но я всё равно лежал, чуть потираясь об него, совсем незаметно. Мне просто необходимы были эти несколько мгновений, почувствовать, понять, что именно и с кем именно я делаю. Потом я перестану понимать что-либо вообще. Останутся только ощущения. Ощущение, когда проводишь пальцами по гладкой коже, и натыкаешься на шрамы, как на преграды - часть из них оставил я, пытаясь его убить. Ощущение облегчения от того, что не вышло, как же здорово, что не вышло - и я порывисто целую его шрамы, с нажимом облизываю слишком длинным и гибким языком, словно бы я мог их стереть. Ощущение, когда я сползаю ниже и мои длинные волосы закрывают моё лицо, как в его снах. Но и сквозь них мои глаза светятся в сумраке пещеры. Я знаю, что он смотрит. Ощущение слишком мягкой и скользкой кожи, настолько нежной... я опасаюсь, что даже моего умения не хватит, чтобы не задеть треугольными зубами - я не пробовал с ними. Поэтому останавливаюсь быстрее, чем мне хотелось бы - потом научусь. Если он захочет и если я сегодня не замучаю его до смерти. Единственное, что я знаю - асы после секса с йотунами обычно выживают. Мидгардцы - далеко не всегда. Он сильный, должен выдержать. Ощущение сжимающихся до предела мышц, когда внутрь его тела скользит мой язык - тело боится незнакомых и странных ощущений, что бы там по этому поводу не думал его хозяин. Мой бессвязный шёпот и просьбы расслабиться. В какой-то момент я думаю, что не стоило и пытаться, но остановиться сейчас я уже не смогу. - У этих твоих... зверушек... есть жир? - задыхаясь спрашивает Тор и краснеет так, что даже в полумраке отлично видно. Если бы я умел смущаться, то следующим моим ощущением было бы именно смущение. Но я не умею, поэтому просто хватаю ближайшую жировую свечу, тушу, сжав в пальцах фитиль и магией расплавляю в руках. Тут их сотни, иначе темно - плевать, что йотуны прекрасно видят в темноте. Мне нравятся свечи. Когда я ощущаю, как жир растекается по ладоням, делая их скользкими, свечи нравятся мне особенно сильно. - Руку дай, - говорю тихо, но требовательно. Я бы сам его растянул, но у меня такие когти, что это будет слишком больно. Он подчиняется и я переливаю лужицу жира в его ладонь. Цепляюсь соскальзывающими пальцами за его колени и не без усилия развожу сильнее в стороны. Он не сразу сообразил, чего я хочу. Зато когда сообразил - раскрылся с потрясающей готовностью. И это тоже было невероятным ощущением. - Только не комментируй, а? - просит он почти жалобно. Зажмуривается... и опускает руку вниз, с видимым усилием проталкивая в себя палец. Снова пытается на меня смотреть - Так? Я сглатываю и судорожно киваю. Так, разумеется так, это даже лучше, чем если бы я делал это сам. Сидеть и наблюдать, как он пытается растянуть себя для меня - нереально, непостижимо, невозможно вообще. Оказывается, есть вещи, которых не смел желать даже развращённый Локи. Оказывается, и они тоже могут сбываться. Он неуверенно добавляет к первому второй палец, двигает ими внутри себя, вздрагивает. Ему приятно или больно? На вопросительный взгляд я терпеливо киваю. Кажется, если бы йотуны действительно были ледяными, от меня бы уже мало, что осталось. Ещё и не комментировать... Я научу его не стесняться, обязательно научу, чтобы можно было комментировать каждое движение. А так - меня словно на части разрывает. - Я больше... не могу, - выдыхает он через пару секунд после того, как ему удаётся уместить в себя третий палец. - Локи... Я чуть тяну его руку, вынимая пальцы из мягкого, смазанного нутра, кладу её себе на член, заставляя смазать и его тоже, после чего бросаю короткое "терпи", вцепляюсь когтями в плечи и резко вхожу на всю длину. Он так же резко вскидывается, едва не сбросив меня с себя. Когти уходят в его мышцы почти целиком и я чудом удерживаюсь. Двигаться даже не пытаюсь. А он больше не пытается брыкаться. - Локи... - Что, когти? - он кивает. - Сейчас. Он болезненно морщится, когда я один за другим освобождаю свои пальцы из плена его плоти. Потом шепчу исцеляющие заклятия и дырки затягиваются шрамами. Мне так хочется их оставить, что я спрашиваю, нужно ли их убирать, хоть и понимаю, что нужно. - Не вздумай! - шипит он, и я не знаю названия тому ощущению, которое испытываю в ответ на такую реакцию. Я, Локи, отметил Тора-громовержца йотунскими когтями, да ещё так недвусмысленно - а он хочет оставить себе эту красоту навсегда. Сам виноват. А мне - приятно. - Может... Двигайся? - неуверенно предлагает он спустя какой-то отрезок времени. То ли секунды, то ли эоны, время течёт как-то странно. - Шипы будут расти, - снова зачем-то предупреждаю я. - Уверен? - Нет, но всё равно - двигайся... Локи. Я делаю пару медленных движений и сам начинаю ощущать то, о чём предупреждал его. Шипы вытягиваются и впиваются в нежное и чувствительное нутро - и это так хорошо, словно бы через них в меня впитывается квинтэссенция эйфории, самая её суть. Мне почти плевать, больно ему или нет, мне сложно думать о чём-либо вообще, сложно понимать, что у меня вообще есть тело. Наверное, его и нет в этом моменте. Но всё же кто-то ускоряет движения, кто-то помнит про то, что когти лучше бы втыкать в шкуры... Кто-то слышит - так далеко, словно в других мирах, и так же близко, словно изнутри, чужой хриплый, но неожиданно высокий стон. Кто-то чувствует резкое, обжигающее дыхание на своей коже. Кто-то слышит своё имя - и теперь оно не кажется ему чужим и неуместным. И кто-то умирает, в конце концов, растворяясь в ощущении, абсолютно непохожем ни на какие из знакомых ему до сих пор. - Локи... Я возрождаюсь там же, где помнил себя последний раз - между его раздвинутых ног. Смутно вспоминаю что-то. Интересуюсь: - Больно было? - Что? - он недоумевающе смотрит, затем спрашивает нечто совсем странное: - Кому? - Тебе... Наверное, - говорю я зачем-то, уже понимая, что нет. - Если бы и было, то я бы не заметил, мне кажется. Это всегда настолько хорошо, или только с йотунами? - Понятия не имею, проверишь потом... если захочешь. - Я сказал тебе правду, Локи. Я собираюсь остаться с тобой. Если не выгонишь. - Здесь? Здесь, мягко говоря, экстремальные условия. - Да хоть бы и здесь. Ты сам по себе экстремальное условие. А у этого мира даже названия не было никогда. - Неправда, я назвал его. - Локихейм? - он улыбался, счастливо и спокойно, как будто так и должно было быть. Как будто он и должен лежать нагишом на шкурах, обнимая такого же нагого йотуна, который только что его трахнул. - Угу. - Сейчас устроим, - он протянул мне руку. - Палец прокусишь? Не насквозь, чтобы кровь текла. Я не без удовольствия цапнул его за палец. Он повернулся к стене и вывел на ней рунами новоявленное название мира. Надпись вспыхнула красным. - Теперь своей кровью обведи. Если хочешь. Я пожал плечами и обвёл. Надпись вспыхнула синим, увеличилась, расползлась на всю стену. Некоторое время она всё ещё мерцала там, а потом пропала, но я точно знал, что увижу её в любой момент, как и любой, кого сюда когда-либо занесёт. - Отец научил когда-то, - пояснил Тор. - Но с мирами, имеющими имя, такое не сработает. Теперь этот мир носит твоё имя и назван твоей кровью. Это значит, что ты вернёшься сюда из любой точки вселенной в любой момент, как только захочешь. На всякий случай, вдруг прогуляться решишь. Он прав, я хочу прогуляться. Вот только мне хотелось бы отметить так же не этот мир, а его самого. Не получится, я знаю. Сколько ещё часов, дней, или лет он выдержит рядом со мной? А сколько выдержу я? Со мной сложно. Всегда было. С ним тоже. Всегда и будет. Но теперь я почему-то верю, что рано или поздно мы всё равно будем возвращаться сюда. END.