Петля

The black heart angel calling With kisses on my mouth There’s poison in the water The words are falling out (Nothing But Thieves — Honey Whiskey) Воспоминания, которых не было еще секунду назад, заполняют голову. Кихён чувствует себя стаканом с, внезапно, коньяком высшей пробы (опьянено). Ветер пробирается через вязку свитера, гладит кожу рук холодной сталью, пытается достигнуть самых внутренностей, чтобы размолоть их в фарш. А Кихён — идти аккуратнее. Не выходит. Он бредёт по темному, мертвому, манящему лесу. Деревья с кривыми и несуразными лапами, торчащими в разные стороны, будто желают отхапать кусок от неба — такого же мрачного, мертвецкого. Ветки костями крошатся под его ногами. Он жмурится, выдыхает. Вдыхает. Медленной змеей в его тело метится дурман, попадает прямо в ноздри тяжелым запахом красного цикламена и внутри слоями клеится к стенкам легких. Солнечное сплетение то чешется, то покалывает. Кихён хочет содрать с себя это ощущение ногтями, впивается в кожу, оставляет красные полосы и повторяет, повторяет, повторяет пока не чувствует влагу сквозь ткань и не видит кровь, растекающуюся по узорам его пальцев. Холодно. Дурно. Он резко в который раз зажмуривается, наматывает рукава, как не смешно, почти красного свитера на кисти, и останавливается в замешательстве. Лес становится гуще. Воспоминания быстрыми кадрами поочередно проскальзывают в его сознание каждую секунду. Кихён думает, что такое с ним уже, наверное, в тысячный раз. В тысячный раз он пытается пройти до конца. Тысячный раз не искуситься, взглядом найти небо, прижаться к столь далекому, к столь родному — его ангел там, чтобы потом продолжить, зайти в самую глубь этого чертового леса, поцарапать щеку веткой одного из деревьев, чуть подвернуть ногу, потому что аккуратно все-таки не выходит, блуждать пока не случится что-нибудь непредвиденное. И оно случается. Кихён оступается и со стоном валится в неглубокую грязевую яму. В этот момент воспоминания исчезают. Кихён не уверен точно, но догадывается, что вот он — тот самый шанс выскользнуть из ловушки времени. Наконец-то, он — долгожданный тысяча первый раз. Одежда, волосы стремительно пропитываются грязью, в кедах неприятно булькает, а щека полыхает царапиной, но отчего-то тепло. Кихён закрывает глаза и на лице медленно расцветает улыбка. Правда, тепло. Ему кажется, что он слышит чей-то голос, ласковый, бархатный, нерешительно вплетающийся в память — новую. Она уже не забудется. Звук обволакивает его облаком, заставляет растаять в нем, становится громче. Парень невольно поднимает взгляд и видит черного ангела. Тот тоже смотрит, но обеспокоенно. Зовет по имени. Удивительно. Это их долгожданная встреча? Клубок распутан, его нитки больше не окутывают тело, не сковывают движения. ОН развязал каждый узелок. ОН пришел за ним. - Я искал тебя, — шепот ангела оседает на коже, Кихён жадно впитывает его каждую капельку, кутаясь в звук как в теплый плед ранним холодным утром, завороженно наблюдает. Он не помнит, но уверен, что не видел никого прекрасней. - Вонхо… — собственный голос звучит ущербно, надрывно, будто мерзкое железо царапают чем-то металлическим. Парень морщится — у фразы кислое послевкусие, и пытается вспомнить, сколько молчал. Тщетно. Ему протягивают руку — приглашение: - Пошли домой, Кихёни, — на него смотрят с мольбой, по-доброму, с тихим трепетом. Нетерпением. Призывают. И Кихён может только протянуть руку в ответ, коснуться пальцами теплой ладони ангела, запачкав её, и ухватиться как в последний раз. Он вдыхает полной грудью туман, подрывается вперед, чтобы коснуться чужой, носом утыкается в изгиб шеи, выдыхает, чтобы снова вдохнуть. Чтобы снова дышать. Кихёна обнимают тепло и так непривычно, что слезы наворачиваются, потом поднимают на руки и уносят из этого места. Навсегда.