Их самолёт поднялся так высоко в небо, что остался на звёздах

      Чимин вспоминает о человеке, что жизнь ему подарил, надежду в руки дал и сказал хранить, никогда не терять, кто на ноги поставил, мечту помог воплотить. О том, кто любовью кутал и согревал в холодные, не по времени года холодные мартовские ночи. Кто срывы терпел, кто верил и помогал поверить самому, когда никто не верил, даже сам. Вспоминает...       О маленькой вселенной, что там, в глубине чашки, с чаем зарождается. Чае, руки греющем, после глотка которого поцелуй получается с привкусом мяты. Об окне с подоконником, на котором сидеть любил — привычка. Книге, на коленках лежащей, и о ногах, что бережно в плед цвета любимого, желтого, закутаны, потому что простужаться нельзя. О кошке окраса калико, удачу приносящую, что Хоупом прозвали, так как глаза насыщенно зеленые были, а Он всегда говорил, что цвет надежды это. Вспоминает...       Как отталкивал Его долго, обжечься боялся, ведь слишком ярким и горячим был. Но в итоге устоять не получилось, весь расплавился под океаном той любви, что подарить смог.       Как тот боролся, за него практически, обучал долго, ухаживал, боль помогал перетерпеть. Вспоминает.       Хосок~а, так много сказать можно, а слов не хватает, чувства переполняют. Улыбку, на губах постоянно живущую, что слепила, вспоминает. Когда внутри все перегорело, только она спасителем стала. И глаза - то зеркало, через которое душу видно, и это самое прекрасное, что когда-либо Чимин наблюдать мог, и это вспоминает.       Обстоятельства встречи их печальными были. Но Чимин не жалел никогда, благодарен им стал. Своему с детства слабому здоровью, что в больнице вынуждало чуть ли не прописаться. Своей мечте танцевать, что связала две судьбы, нити души переплела, узлом тугим завязав. Из-за здоровья заниматься с ним никто не хотел: много мороки. А Он взялся. Тяжело было. Да. Но справились, оба справились, совместными усилиями. Ноги болели, дыхания не хватало, голова кругом часто шла. Но стремление танцевать пересилило. И Хосок уважал за это, было, конечно, отговаривал, ведь не выдержать мог, но Чимин старался, через боль, с потом и иногда даже кровью из носа рвался к мечте и к Хосоку, чтобы с Ним в ногу шагать.       Потому что Его видел танцующего, движения, ритм, темп, пластика тела. Это все смешивалось в коктейль, в котором были страсть, свобода, энергия, жизнь. Время останавливалось, и мир маленьким становился, размером с этот тренировочный зал. Чимин музыки не слышал, только свое бешено бьющееся сердце, что в ушах гулом отдавалось. Чувствовал мурашки, по телу бегающие, да жар распространяющийся. Так же хотел... с Ним хотел.       Единственное, о чем жалеет Чимин, это о том самолете. Самолете, что улетел и там в небе растворился, вместе с его Солнцем, что их вселенной жить позволяло. С человеком, который звезды с неба доставал для него.       Два месяца, хочется сказать жизни, но не выходит. Чимин хочет, хочет жить. Для Него, для себя, потому что знает: Он бы хотел этого. Но почему не выходит?       Танцы не бросил, ведь в эти моменты... там в тренировочном зале, в отражении, Он с ним вместе танцует. И петь просит, как всегда, а Чимин и не против.       Сколько так будет продолжаться, и где же найти то, что с Хосоком ушло? ____________________________        Запах табака, который Тэхён так не любил, им теперь провоняло все. Квартира в листах перечеркнутых, все не тем стало. И Юнги тоже...не тот.       Кошмар, длящийся уже на протяжении двух месяцев, съедает парня изнутри. Всё, что окружает его, кажется отвратительным. Вся эта серость. Голубые обои начали отклеиваться, обнажая бетонные стены. Юнги кажется, что с него так же слезает кожа, открывая взору мерзкие шрамы и маленький смоляной комок, некогда бившийся, некогда сердцем называемый. Брюнет ненавидит эту квартиру, в которой все напоминает о Нём. Но в то же время, эта квартира – единственное, что у него осталось. Ведь если закрыть глаза, то можно представить, что занавески на окнах распахнуты, солнечные лучи приятно щекочут лицо, с кухни вновь доносится запах чего-то горелого, и услышать над ухом тихое виноватое: «Прости, хён, я снова всё испортил...»       Тэхён забрал у Юнги все, что у него было. Самого себя. Парню ничего больше не оставалось, кроме как тенью бродить по одинокой квартире, натыкаться на разбросанные вещи, питаться лапшой быстрого приготовления, выкуривать сигареты пачками и смотреть в осколки давно разбитого зеркала, с ненавистью осознавать, что еще живой. А после замечать, что снова порезался, что на ладонях живого места нет, что раковина вся в разводах кровавых, что бинтов или лейкопластырей здесь в помине не было, поэтому нужно снова включать воду и отмывать руки.       Каждое утро Мин просыпается и не понимает, где он. Лежит минут пять на диване и сверлит взглядом потолок с облупившейся штукатуркой. Тэхён вроде ремонт хотел сделать. А после воспоминания накатывают огромной волной, под метров десять. И брюнет тонет, тонет в них, не в силах сделать ни единого вдоха. Вспоминает парня, которого все «добрым дурачком» называли. Вспоминает знакомого, который всегда улыбается своей странной квадратной улыбкой. Вспоминает Тэхёна, у которого на Луне живут какие-то кролики. Вспоминает Его, который становится для Юнги незаменимой частью жизни, личной Луной. Тэхён дал парню свет, тепло, веру в жизнь, вложил в него душу. А сейчас Мин готов в ногах у любого ползать, лишь бы научили жить без Него. Почему? Почему Его забрали у Юнги? Юнги ненавидит выставку, на которую Тэхён так захотел попасть. Ненавидит самолет, на котором Тэхён улетел и не вернулся. Ненавидит себя, который с Тэхёном лететь отказался. Мол, работа, песни сдать надо, все в таком духе. А сейчас что... Эта работа, да получает достаточно, даже больше чем достаточно, но нужны ли ему эти деньги чертовы... Все эти тексты, которыми сейчас устлан пол, помогают? Доволен?! Парню хочется выть, во весь голос орать эти вопросы, себе адресованные, разбить голову о какой-нибудь дверной косяк. Однако все слова застревают где-то в горле, а сам брюнет сидит в темном углу спальни, сжавшись в жалкий, заходящийся в немой истерике комок, и зарывается руками в волосы.       Когда немного отпускает, плетется на кухню, открывает шкаф с посудой и вытягивает первую попавшуюся кружку. Когда ей оказывается любимая Тэхёнова, фиолетовая с тупыми кроликами, Мин вздрагивает и теряется на долю секунды. А когда вновь приходит в себя, осознает, что от кружки остались лишь бесполезные осколки, рассыпанные по полу. Впрочем, ничего нового. Он и так старался уничтожить каждую вещицу лунного мальчика, любое напоминание о Нём. Но все-таки... больно. Внутри все равно что-то ломается, крошится. Хотя разве там что-то осталось после этих двух месяцев? Юнги выжат морально и физически. Он хочет лишь, чтобы всё это прекратилось. Однако парень слишком слаб, чтобы закончить это самостоятельно. Он всегда был слишком слабым. ____________________________       Встреча, все изменившая, с ног на голову перевернувшая. Те раны, что кровоточить вроде как перестали, вновь открылись. Но кажется, что в последний раз. Да, они останутся уродливыми шрамами, где-то там внутри, на сердце, каждый раз отдавая болью, напоминая. Но по-другому и нельзя.       Те руины, что в душе горе оставило, все то, что, казалось, сгорело, вновь как феникс из пепла возродится. Нет, это не замена старого, не попытка притвориться, обмануть себя. Это новое, неповторимое, что в жизнь ворвалось. И тот еле тлеющий огонек в глубине точно разожжет.       Кладбище. Юнги был на нем один раз, на самих похоронах. Не ходит, а зачем? Он знает, что это не Тэхён, а всего лишь горстка земли. Тэхён там, в их квартире, в каждом ее уголке, в парке, где они любили гулять, в мастерской, что так любима им была, в фотографиях, им же сделанных. В Воспоминаниях. В Юнгиных воспоминаниях. Но не здесь. Только не здесь.       Кладбище. Чимин раз в неделю сюда ходит. Рассказывает Ему обо всем, хотя всегда одно и то же происходит. Дни один на другой похожи. Без Хосока краски мутными стали, все размытое, нечеткое. Вопросы одни и те же, постоянно тревожащие его, задает. Как красоту мира снова почувствовать, как заново открыть? Как вновь любовь в себе найти? Что с надеждой делать, которую Тот подарил ему? Она тускнеет с каждым днем, теряет свой блеск. Вдруг тот день придет, когда он упустит ее, лишится. А это ведь то немногое, что от Него осталось. Страшно. До непрекращающейся дрожи страшно.       Мелодия, ухо ласкающая, в душу проникающая и там тушащая пожар, словно дождь. Но не такой, что нагнетает, от которого дышится труднее. Другой, очищающий, чувство спокойствия приносящий. Юнги макушку видит светлую. Голос пленяющий, какой же он прекрасный. Тишина. Ото сна просыпается, те минуты миражом кажутся, наваждение будто проходит.       Мелодию, что Хосоку нравилась, ее петь начинает. Он всегда говорил, что голос волшебный у Чимина, исцеляющий и силы дающий. И сейчас хотелось, чтобы излечил сердце, собственное сердце, что так тоскует и в смятении бьется. И вот оно... чувство, что рядом стоит, по спине гладит. Обернешься, а там улыбка, ярче солнца сияющая, встретит.       Две могилы. Два любящих человека. Две трагедии. Два потерявших смысл человека. Четыре судьбы.       Чимин улыбается. А Юнги злится, в нем гнев из самых темных уголков существа поднимается. Как, как он может улыбаться?! Это больно, плохо. Не так это. Первый срыв. Всё всегда в себе держал, не показывал никому, утаивал, и вот вырвалось. Потоком на незнакомого человека. И брюнет не знает, на кого больше злится. На себя слабого, что боль свою пересилить не может, да и скрыть тоже. Или на него, улыбающегося, а в глазах вся та горечь, безнадега. Почему заставляет себя улыбаться, почему?       У Чимина шок, потом понимание. Чувства знакомые, до боли в груди знакомые, до рук, начинающих дрожать, знакомые, до колик по всему телу, на разряды тока похожие, знакомые. Слезы, первые за все это время. Когда узнал, не плакал, когда хоронил, не плакал. Казалось, в слезах смысла нет. Сильным хотел для Него быть. Не смог. Истерика.       Наверное, так звезды умирают. Перегорая. Взрываясь.       Квартира. Алкоголь. Юнги и Чимин. Узнали, что самолет один был. Узнали, почему они не с любимыми были. Та ночь. Впервые боль на двоих делили. Так и заснули под теплым желтым пледом. И в темноте комнаты, которую могли нарушить только лучи солнца, которое вот-вот взойти должно было, сверкнули зеленые глаза.       Как получилось, что ответы на все вопросы, что мучили после ухода любимых, они друг в друге отыскали? Та боль никогда не забудется, но теперь они не одни. Они есть друг у друга. Отныне все на двоих делится.       На сердце шрам, на котором роза распускается, защищая и храня воспоминания, что до конца с ними будут. ____________________________       Кладбище. Прошло пять месяцев с трагедии, три месяца со знакомства, месяц с начала отношений. Первое признание любимым, что не одни они теперь, что вместе. Что налаживается все. Краски мира гуще становятся, вновь былую яркость приобретая. Истории о призовом месте на фестивале по танцам, о новом альбоме, где пару песен есть совместных. О том, что жить заново учатся, хоть и тяжело бывает, но они стараются. Юнги говорит Хосоку не беспокоиться о здоровье Чимина: он за ним следит. А Чимин просит Тэхёна не волноваться о душевном состоянии Юнги, обещает, что приглядит за ним. Закат. Прощание. Обещание прийти через месяц, последний взгляд...       Плеч касание и шепот голосов сливающихся, просящих беречь друг друга. Через секунду силуэта два, что за руки держатся, там, где небо с горизонтом сливается, вслед уходящему солнцу идущие, оборачиваются. Улыбками одаривают, теми знакомыми, что так любили, так давно не видели, так скучали... и затем растворяются.       Молчание. Улыбки на лицах обоих. И дорожки слез, что вытирают друг другу нежно и с любовью. Приняли. Отпустили. Оба взгляд к небу устремляют. "Спасибо" одними губами произносят.       Биение двух сердец, сливаясь воедино, создает прекрасную мелодию. То, что они посмертно от любимых людей получили, пронесут через всю жизнь вместе. Дар Любви. Дар Надежды.