Отпусти.

Так солнечно, так счастливо. И тихо, настолько, что звенит в ушах и не понимаешь, с ума ли сходишь, или и так нормально. Настроение меняется каждый день, каждый момент, полагая, что люди смогут приспособиться к резким перепадам. Погода меняется, не так часто, но меняется. Покрапает дождь, даст сухой земле напиться, солнышко выглянет, вновь землю высушит. До такого, что сложно будет куда-то выйти на улицу, развеяться, да попросту по парку прогуляться. Мария снова впала в ту меланхолию, когда остаются силы лишь для того, чтобы помечтать и поглазеть на звезды, окунаясь с головой в свои несбыточные и... как будто детские мечты. Она сама ещё ребёнок, такой мечтательный, тихий и улыбчивый. Иногда усядется на подоконнике, свесив одну ножку, улыбнется по-своему, как умеет, настолько искренне и будто бы с толикой неимоверной усталости. Фогель взглянет на небо звездное за окном, мечтательно вздохнет, а потом и вовсе забудется в своих мыслях, задумается о многом, о разном. Часто о семье Мария думает, о том, как им сейчас живется и, вот-вот, будет момент, она обязательно приедет и навестит их. А ещё Фогель переживает и внимание обращает на всякие мелочи, по типу, как на ней смотрелось новое платье или... не растрепались ли волосы под бантом, который она ещё когда-то давно себе приобрела. Как воспоминание. А ещё щёки Марии запестрят румянцем и она мысленно одернет себя. — Милая Софи, здравствуй! Как поживаешь? Ты... — щеки Фогель розовеют и она утыкается в плечо к австрийке, будто бы защищая себя... от себя же. На душе легко. Апатия осталась вместе с зимой. Её угольно-черными ночами без какого-либо намека на свет. Свет... — Я очень по тебе скучала, — юная девушка кивает головой, помогая Эдельштейн снять с себя пальто. Пальцы Марии тёплые, Софи же запросто может напугать рефлексы своими холодными ладонями. А потом улыбаться и глазами извиняясь за содеянное, за своё буквально детское развлечение и потешение. — Я приготовила штрудель. Яблочный, — усаживает Софи на диван, укладывает ей на колени салфетку, стараясь невзначай прикоснуться к ней. Для Фогель случайности неслучайны. Она юна, доверчива и отчасти суеверна. На самом деле ребёнок, пока просто маленькая девочка, которая только погружается в мир цифр, в мир гнилых людей и лживых обещаний... Ложь? Ложь. Как стремительно подошёл к горлу ком. Мария просыпается, начиная рвано дышать, захлебываясь в океане испытанных эмоций. Тело как на иголках. Совсем не своё, совсем не ощущается. Чувство пустоты надоело до скрежета зубов со своей тупой болью, которая распространяется где-то в сердце, окутывая душу, а там и сознание целиком. — Слышишь, я скучаю, Софи... Я знаю, что ты точно слышишь меня, — накрапывает дождик, а около могилы в одном платьице и босоножках стоит юная особа, сжимая в своей ладошке рукоять зонта. Она стоит и держит в свободной руке тюльпаны, она помещает их в вазу и горестно вздыхает. — Отпусти меня, пожалуйста. Я буду любить тебя здесь, а ты... На небесах. Капли дождя барабанят по стеклу, скатываясь быстротечными ручейками вниз, а там уже улетая куда-то в небытие. Как и один из мартовских дней. А ведь всё ещё впереди.