Over and over

— Это, блять, самое важное, Стэн, как ты не понимаешь? Как? Кайл почти в хлам, и он бессильно машет руками, пытаясь жестикулировать. Он лежит в куртке Картмана на коленях Картмана, и тот невзначай расправляет его кудри неумелыми пальцами. В комнате слишком накурено и воняет недоеденной пиццей, но почему-то очень уютно. — Чувак, нихера! Все люди подстраиваются, меняются… никто не остаётся сам собой, Кайл... Стэн выглядит лучше своего друга — у него не такие красные щёки, и в целом он выпил меньше, хотя повод позволял — к сожалению, день рождения только раз в году. Он не особо настроен на дискуссию, — ему бы поспать — но долбаный Кайл, чтоб его, вечно устраивает какие-то дебаты, потому что ему вечно надо что-то кому-то доказать. Блеснуть алкогольным красноречием. Заткнуть за пояс окружающих аргументами с ароматом текилы. Произвести впечатление крайне эрудированной личности, что не теряет интеллектуального запала даже в состоянии опьянения. Впрочем, в комнате нет никого, перед кем можно было бы самопрезентоваться: лучший друг, ещё парочка одноклассников, на которых плевать, и тот, от кого всегда следует ожидать тычка в спину или сожжённого дома как минимум. Это не мешает, однако, Кайлу кутаться в огромную куртку этого отвратительнейшего человека и спокойно использовать его колени в качестве подушки. Они мягкие и большие, Кайла даже начинает клонить в сон, но он упрямо моргает. Картман почему-то не вступает в разговор, хотя обычно его не заткнуть, и лишь внимательно изучает взглядом рыжие локоны, то, какие они пушистые и мягкие, и оторваться от них невозможно. Это пока и не требуется. Кайлу более чем удобно в такой позе, и он больше не чихает из-за сквозняка. Картман думает, что от него, скорее всего, несёт потом, и это отстойно, но он не может сменить позу, ведь Кайл сам выбрал его ноги как самую лучшую подставку под голову. Это невозможно не ценить. Картман хочет скользнуть рукой дальше, коснуться выпирающей скулы и согреть впалую щёку своей влажной тёплой ладонью, но тогда Кайл точно заметит что-то странное. Пока ведь ничего особенного не происходит: Кайл выпил и даже не задумывается на ком лежит и что за тёплая вещь укрывает его плечи. Картману слишком тяжело дышать, когда он снова и снова осознает, что Кайл Брофловски — Кайл, мать его, Брофловски, который его не переваривает, — настолько рядом, вплотную, в его личной зоне и в его личной куртке. Ему по большому счёту наплевать, о чём спорят пацаны, он и сам выпил, и дурман захватывает рассудок медленно и приятно, но голос — сладкий, медовый, горячий как солнце и как сам Кайл — голос пьянит сильнее и подчиняет лучше алкоголя. Картман готов на всё, как и всегда, когда… всегда. — Да блин, чел! То, что ты в стаде, не значит, что все такие. Всегда есть люди, готовые противостоять социуму! И они прекрасны! Если ты об этом не знаешь, проблемы твои, чувак! — Да ладно, Кайл, назови хоть одного «против всех». Давай! — Картман! Кайл понятия не имеет, почему выкрикивает именно это. По логике вещей он должен был назвать какого-то учёного или политика, известного всем и являющегося в той или иной мере фриком, но что-то пошло не так. Кайл недоуменно приоткрыл рот и замолчал, проматывая в голове сказанное снова и снова. На Стэна, впрочем, озвученная фамилия произвела тоже странное впечатление: он скривился и почесал лоб. — Серьёзно, чел? Картман? Кайл не намерен отступать. В любом вопросе. Когда бы то ни было. Кайл морщится и, преисполненный уверенности, кивает, трясёт вихрастой головой и сжимает кулак: — Серьёзно! Сколько ему не тверди, что он жирный кусок говна, он остаётся таким, потому что… потому что он такой, какой есть, и ему это нравится! И это восхищает, мать твою, Стэн, потому что лучше быть уёбком за сто килограммов со своим собственным мнением, чем переобуваться сто пятьдесят раз на дню! Кайл заходится праведным гневом, кожа пылает жаром изнутри, и скоро начнёт подташнивать. А ещё лучший друг оскорбленно шмыгает носом, косится недовольно и подозрительно и показывает фак прежде, чем начать танцевать со своей девушкой в другой комнате. Картман напряжённо смотрит сверху вниз и собирается с мыслями. Чёрт возьми, он слишком дезориентирован, и всё слишком нереальное вокруг. Он не уверен, что это всё по-настоящему, что сам он не спит после двух бутылок пива на диване. Кайл в его куртке. Кайл на его коленях. Кайл его хвалит. Этого не может быть. Картман незаметно щиплет себя за ногу и натыкается на колючий цепкий взгляд. Еврей смотрит надменно и мягко, а затем расплывается в нетрезвой улыбке: — Картман, ты хороший. Это предел. Это финишная прямая у самого её конца. Это стоп, хватит, не надо больше. Картман смеётся низко и сладко, как он умеет, и наконец-то гладит Брофловски по щеке большим пальцем руки: — Я хороший, Кайл? Ты правда так думаешь? Кайл раздумывает и забавно прикусывает губу несколько долгих, томительных секунд. Картман успевает умереть пару-тройку раз и провести дрожащими пальцами по широкому упрямому лбу, откинуть чёртовы кудри. Всё же ответ обнаружен, и Кайл твёрдо кивает, вспоминая расплывчато все злодеяния жиртреста. Боже, какие они несущественные, несуразные!.. — Да, хо… Картман наклоняется резко и жадно припадает к приоткрытому рту — он так долго ждал! Кайл мягкий, податливый и по-прежнему своенравный, он неумело пытается перехватить инициативу и слишком долго сопротивляется. Картман ласкает его губы настойчиво и мягко и наконец-то пробует на вкус глухой желанный стон. Кайл сам обхватывает рукой жилистую влажную шею и тянет к себе, чтобы ещё ближе, ещё восхитительней! Картман чертовски вкусный, как мятная карамель, и Кайл решительно не намерен отрываться, но делает это меньше чем на минуту, чтобы схватить воздуха ртом и сурово спросить: — И какого хера ты не сделал этого раньше?!