my whole life, I’ve felt like a burden i think too much, and I hate it i’m at one with the silence
Иногда с нами случаются вещи, которые мы не в силах контролировать. Иногда, они оставляют нас беззащитными и немыми перед горками безликих людей, у которых мы никогда не попросим помощи. Иногда они нас почти добивают. Иногда добивают совсем. Чимин не может вспомнить точную дату, когда это произошло в самый первый раз. Он только припоминает, что в ту ночь из-за грозы не мог долго уснуть, а еще, что ночник с довольной мордашкой Базза Лайтера мигал противным оранжевым светом. Пришлось его выключить, чтобы не ослепнуть от этой никудышной светомузыки. Затем хлопнула входная дверь на первом этаже и разбилась старенькая ваза со сколами на горлышке. В ней ничего не стояло, но мама ее очень любила. Кажется, она была подарком ее умершей прабабушки. Грохот разбудил женщину в просторной спальне и вынудил выйти, проверить, все ли в порядке там, за лестницей и безопасными коридорами. Отец Чимина никогда прежде не бил свою супругу и, вспоминая те крики и жуткую ругань, мальчишка до сих пор не понимает, что послужило тогда катализатором. Но с той самой ночи, гроза в его жизни стала греметь под окнами все чаще, пока не окружила весь их дом густой, вонючей дымкой, проникая в сознание и сердце. Поселяя в нем страх и гнилое, рыхлое, как земля на могиле покойника, отчаяние.***
— Ты не будешь это есть? — Тэхен, жуя, тычет палочкой в остатки лапши в миске лучшего друга, успев прикончить собственную порцию. — М-мм? — Чимин отвлекается от разглядывания закоревшего пятнышка на поверхности стола, как будто только теперь замечая, что он в столовой не один, — да… то есть, ешь. Я не голоден. Вместе с этими словами начинает скорее собирать пустые контейнеры в портфель, торопясь зачем-то попасть в класс за двенадцать минут до начала занятий. — Что-то случилось? — решает все-таки узнать Тэхен, — ты молчишь с самого утра. Чимин задерживает взгляд на приятеле, зная, что ему никогда не хватит смелости рассказать ему правду. Оттого опускает лицо, грызя нижнюю губу и слишком неправдоподобно смеется, качая головой: — Пойду в класс, — мямлит, запутываясь в своих же ногах, спеша убраться поскорее из переполненного голодными школьниками зала. — Не подождешь меня? Тэхен смотрит своими большими, круглыми глазами с таким невинным выражением лица, которому практически невозможно отказать, но Чимину это как-то удается. Мальчик извиняется, закидывая неуклюже лямку портфеля на плечо и отходит назад задом-наперед. Ему чудом удается ни на кого не напороться с такой опасной ходьбой. В коридоре с ним здороваются шумные ребята из театрального кружка, но Чимин отмахивается вскинутой перед лицом ладошкой, направляясь вовсе не в класс, а в мужской туалет. Кидает сумку на пол и врубает напор из крана такой силы, что крапинкой воды немедленно пачкается школьная форма. Он дерет ногтями запястья, пытаясь отмыться от давно обесцветившихся зеленоватых отметин, но те не поддаются, ведь вода не берет нафантазированные гематомы. — Черт! — ругается мальчишка, путая горячий рычажок с холодным, ошпаривая нежную кожу, — черт-черт-черт, — продолжает бубнить и закручивает кран, ударяя по краешку умывальника от злости на самого себя. Ему так чертовски надоело выдумывать тупейшие легенды о том, как поругался с младшим братом, напала соседская псина и самое любимое — зацепился за порог. Однажды Тэхен перестанет верить. В один день учителя заподозрят неладное и попробуют связаться с его родителями. Если это произойдет, Чимин не уверен, что сможет вернуться в школу вообще. — Получил плохую оценку, пай-мальчик? Чимин в буквальном смысле подпрыгивает на том месте, где стоит, роняя с раковины баночку жидкого мыла с ароматом зеленого яблока. Он не имел понятия, что в туалете все это время находился кто-то посторонний, но корит себя уже за то, что не хватило мозгов окинуть взглядом закрытые кабинки. Рядом с ним, у другого умывальника, становится старшеклассник, кажется, из выпускного класса. Его школьная форма выглядит так, будто ее не гладили с осени. Белая рубашка одним концом заправлена в брюки, другим свободно болтается на бедре. Рукава подвернуты до локтей, а пиджака и вовсе нет, как и ненавистного Чимину галстука, который тот бы тоже с радостью запрятал в самый дальний уголок своего гардероба. У юноши на запястьях болтаются разноцветные фенечки и браслеты, а за кожей выступают толстые сухожилия, говоря о том, что с этим парнем лучше не шутить. — Говорить умеешь? — задает еще один вопрос, подставляя влажные ладони под запоздало отзывающуюся сушилку. Чимин же свои руки просто стряхивает над заржавевшим смывом, подбирает согнувшийся от пустоты портфель и собирается просто уйти, когда слышит в спину не слишком громкое: — Эй. Оборачивается, уже держась за ручку двери. Парень бросает в него желтую коробку с рецептом от врача, которая, видимо, выпала из сумки, но Чимин не успевает среагировать, так что бесполезно машет свободной рукой в воздухе, пока вещица с треском падает и закатывается в угол. Старшеклассник тяжело выдыхает, жестикулируя головой, будто не в силах поверить, что такие растяпы вообще существуют. Подходит к мальчишке, чтобы легко опуститься на корточки и подобрать чужие лекарства, пробегаясь взглядом по мелкому шрифту на этикетке. Затем поднимается, хмуря брови, но баночку все равно протягивает в разжатых пальцах неваляшке со словами: — Как зовут? Чимин выхватывает так яростно, что отросшие коготки почти выцарапают на протянутой ладони белые полосы. У этого парня жесткая, грубая кожа и присохшие на желтоватой кожице мозоли. — Спасибо, — не отвечая на вопрос, бубнит мальчишка и тянет дверную ручку на себя, открывая створку, чтобы выбраться. Незнакомец за ним не гонится, да и зачем ему это? Чимина, как и это неловкое столкновение в мужском туалете, он забудет сразу же, как закроет за собой дверь. Во всяком случае, мальчишка в эту секунду очень сильно в это верит.***
— Ненавижу математику! — кряхтит Тэхен, ударяясь пять раз подряд лбом об учебник по геометрии, раскрытый перед ним на четырнадцатом параграфе. Чимин не может не улыбнуться, зная, что это чистая правда. Им только что задали невероятно крутой объем домашней работы до понедельника, а мальчик помнит, какие грандиозные планы были у его лучшего друга на наступающие выходные. Звонок с урока прозвенел пару минут назад для всех, кроме Чимина, ведь тот оставался каждые понедельник и пятницу, дабы помочь своему любимому учителю рассортировать тексты и контрольные. А в этом году ему даже доверили проводить небольшие проверки самых легких тестов, ведь до выпускного класса оставалось всего три месяца, а Чимин мог похвастаться высшим баллом среди его сверстников. — Вечер, Марио Карт, Папа Джонс, — перечисляет, сгибая пальцы Тэхен, готовясь сбежать в милый дом к горячему обеду и к своему невероятно милому щенку по кличке Гуччи. — Что скажешь? Чимин продал бы душу за то, чтобы ответить громкое, незамедлительное «да», но его младшего брата нужно будет забрать с тренировки, а затем приготовить им обоим что-нибудь поесть, ведь с недавних пор больше некому. — Сегодня никак, — опускает плечи, вздыхая, — прости, Тэ. Лучший друг корчит обиженную физиономию, но так же скоро снова улыбается во весь рот, хлопая мальчишку по спине, прощаясь. — Позвоню завтра! — кричит, заступая за порог, — и не будь таким ботаником, зануда! Чимин смеется, демонстрируя тому средний палец, который тут же прячет за спиной, ведь в кабинет возвращается Ким Намджун, поправляя очки, чуть съехавшие с переносицы. — Если устал, то я уверен, что справлюсь сам, — спешит заверить мужчина, присаживаясь за стол, переполненный бумажной макулатурой, — все-таки сегодня пятница и все ребята твоего возраста уже во всю этот факт празднуют. Чимин пересаживается со своей парты на ту, которая размещена прямо перед учительским столом, заранее подготавливая свежий карандаш и стертый на большую половинку ластик. — Мне нужно забрать Джихека только через полтора часа, — отвечает мальчик, — и это хорошая зарядка для мозгов. Намджун почти с восторгом наблюдает за тем, с каким оптимизмом его лучший ученик перебирает гору перемешанных между классами тестов и вспоминает о небольшом вознаграждении в своем чемодане. — Раз уж мы все равно здесь застряли, — раскрывает расколотую на дольки шоколадку в хрустящей фольге, приглашая к столу лучшего помощника, о котором только можно было мечтать. Чимин немедленно благодарит и слишком быстро погружается в работу, изредка отвлекаясь лишь на тикающую стрелку больших настенных часов, чтобы не опоздать за братом. К тому времени, как они заканчивают, за окном уже садится оранжевое солнце и включаются старые покореженные фонари, лишь слегка освещая опустевшую парковку. Из коридора слышно, как уборщик сонно водит деревянной шваброй в соседней аудитории, а еще, как Намджун ломает очередную дюбку на грифе карандаша, рыча на него, словно маленький ребенок, у которого что-то вдруг перестало получаться. Чимин разминает шею и растягивает предплечья, закладывая их за голову. Давненько он так долго не сидел в одном положении без перерыва. — Что будешь делать на выходных? — спрашивает Намджун, принимая от мальчишки разобранную пачку бумаги. — Буду дома… наверное, — неуверенно отвечает тот, на самом деле пока даже не задумываясь об этом. Если повезет и Тэхен позовет поиграть в приставку — это станет лучшим раскладом. — Наша футбольная команда будет защищать честь школы на стадионе противника в это воскресенье. Если тебе нечем заняться, то возьми с собой брата, Тэхена и еще кого-нибудь. Там будут раздавать бесплатные хот-доги для всей команды поддержки, — подмигивает, проталкивая часть документов в глубь своего кейса. — Я почти ничего не знаю об американском футболе. — Все равно подумай, — настаивает, доставая ключи от кабинета, чтобы выключить свет и покинуть кабинет до следующей недели, — школьный автобус с командой отъезжает утром в одиннадцать часов. Меня назначили сопровождающим, так что я вполне смогу подыскать несколько свободных мест. Чимин обещает подумать и учтиво делает поклон. Намджун же свободно салютует ему рукой и просит быть осторожным, возвращаясь из школы домой, ведь к тому времени, как они с братом соберутся уйти, потемнеет окончательно. Направляясь в спортивный зал, Чимин читает сообщения на телефоне от Тэхена, присланные им, пока он помогал учителю. Там в основном никудышно сделанные и смазанные фотографии его собаки и чего-то, что мальчик так и не распознает на изображении. А еще тот задиристо хвастается тем, что все-таки заказал пиццу, при том ту, которую Чимин любит больше всего. Мальчишка хватается за плоский, чуть втянутый внутрь живот, сжимая его под формой, когда тот начинает орать во всеуслышание о необходимости его чем-нибудь наполнить. Шоколада явно было недостаточно. Подходя к залу, он слышит громыхания мяча, брошенного мимо корзины, и топот нескольких ног, одни из которых наверняка принадлежат его брату. Мальчишка упирается плечом о турники у входа, привлекая внимание Джихека громким покашливанием. — Хен! — тот радуется, отвлекаясь от игры и спеша попрощаться с друзьями, чтобы переодеться и собраться домой, — пять минут, — обещает, показывая по пальцам, — я в душ и обратно. Чимину ничего не остается, кроме как подождать, так что он уже думает пока присесть на одну из скамеек, когда чье-то горячее дыхание поднимает все короткие волоски на задней части его шеи, проговаривая хрипло: — Вот мы и снова встретились. Мальчик отлипает от тренажера, оборачиваясь с таким размахом, что между ним и говорящим поднимается крошечный вихрь, наполненный запахами пота от промокшей футболки незнакомца и мятным леденцом, съеденным им же, скорее всего, совсем недавно. — Снова убежишь? — игриво изгибает бровь, не отказывая себе в удовольствии сделать единственный шаг вперед, который эти секунды разделял их отличающиеся по ширине грудные клетки. Чимин скорее подставляет обе ладони, упираясь ими во влажную грудь, на которую с шеи скатываются блестящие дорожки соленой влаги, из-за чего карамельный загар юноши выглядит еще сказочнее. — Да скажи ты уже хоть что-нибудь, — вдруг умоляет он, дыша сбито, часто, как будто бы бежал сюда на полной скорости как минимум с другого этажа. — Чонгук! — парня в нетерпении зовут с площадки, отчего Чимин дергается, как безмозглый болванчик, ощущая, что сейчас задохнется от того, как все тело горит, а кровь закипает на лице, распаляя щеки до темно-вишневых вкраплений. Отдергивает пальцы от мужской груди, словно получив несерьезные ожоги. Парень, которого явно зовут Чонгук, продолжает глазеть на него как ни в чем не бывало, пока его приятели ждут его компании посередине зала, и пока сам Чимин находит схему полосок на полу невероятно увлекательной. — Я же все равно узнаю, — хрипит он, цепляясь двумя пальцами за мальчиковый подбородок, вжатый в тонкую шею, чтобы приподнять его и заглянуть в чудесное порозовевшее лицо, — просто скажи, как тебя зовут. — Чимин-хен! — Джихек не мог найти лучшего момента, чтобы закончить все свои дела и выбежать из раздевалки, громко и четко крича на весь зал имя мальчишки. — Чимин, — повторяет гораздо тише и ласковее Чонгук, с отсутствием желания опуская мальчиковый подбородок, чтобы у посторонних не возникло лишних вопросов. — О! Привет, хен, — здоровается Джихек уже с Чонгуком, удивляясь компании своего старшего брата. При том он делает такой же поклон, как Чимин ранее сделал Намджуну, что означает большое уважение, испытываемое к этому человеку. — Мне пора, — говорит Чонгук, обращаясь исключительно к мальчику перед собой, — до встречи… Чимин. Когда он отбегает, чтобы наконец-то присоединиться к друзьям, Джихек застывает на месте, с удивлением повторяя его последнюю фразу: — До встречи? — поворачивается к странно побагровевшему Чимину, который отмирает и тут же тянет его за руку на выход, — я не знал, что вы знакомы с Чонгуком. — Мы и не знакомы. — Но он вел себя так, будто знакомы. Чимин не оглядывается назад, хотя, если заглянуть поглубже, ему хочется это сделать очень сильно. Но наперекор своим потаенным желаниям, тот упрямо плетется через весь коридор, ничуть не сбавляя темп. Джихек продолжает рассуждать вслух, упоминая что-то о том, какой Чон Чонгук офигенный и как Чимину повезло перекинуться с ним даже парочкой слов. А еще о том, как он мечтает через пару лет походить на него, и мальчишку это злит еще больше, ведь его младший брат хочет быть похожим на какого-то надменного выпускника, чем на собственного хена. Выходя на улицу, Чимин только надеется, что «до встречи», брошенное Чонгуком, не было сказано всерьез, потому что он не уверен, что сможет справиться с еще одним подобным столкновением.***
Тэхен чересчур перевозбужден в утро воскресенья от возможности недолго позависать с футбольной командой, членов которой резво перечисляет по именам, пока они выходят на парковку, где гремит двигатель желтого автобуса. — Но с каких пор ты стал увлекаться футболом? — задает вполне резонный вопрос, шагая почти что вприпрыжку от больших ожиданий. Чимин пытается его угомонить, положив ладонь на левую лопатку под фирменной джинсовой курткой, а аккуратная стрижка Ким Намджуна выглядывает за толпами спортсменов у общественного транспорта. Видимо, они пришли в самое подходящее время. — Рад, что ты передумал, — кивает ему с улыбкой учитель, а затем смотрит на составляющего мальчишке компанию Тэхена, уточняя, — стоит ждать еще кого-то? Чимин отрицательно машет головой и пропускает лучшего друга вперед в перегретый салон, чтобы задержаться у дверей подольше и сообщить мужчине важную новость: — Я не смогу больше вам помогать с тестами, — от сожаления заносит руку за голову и неловко мнет толстую кожицу шеи, опуская ресницы вниз. Намджун издает такое удивленное и немножко неопределенное «оу», откладывая папку со списком присутствующих на выездном мероприятии школьников в сторону. — Решил наконец-таки побыть обычным подростком? — смеется, плохо скрывая легкую досаду от того, что у него больше не будет такой сообразительной и приятной компании, — я даже рад, что… — Нет, — перебивает мальчик, теряясь от того, что не собирался изначально признаваться в истинных причинах, но Намджуну врать не хотелось, — нет, я… просто я нашел подработку и боюсь, что у меня не будет хватать времени помогать вам после занятий. — Подработку? — удивляется мужчина, не обращая внимания на проходящих мимо толпами учеников, — я не хочу быть одним из этих дотошных и вечно наставляющих стариков, но, Чимин, у тебя все хорошо? — мальчишка перед ним белеет, врубая в своей внутренней системе защиты все предупреждения разом, а Намджун вдруг начинает мямлить, как оправдывающийся первоклашка, — то есть, я о том, что у тебя едва хватает времени порой выбраться на какие-то школьные мероприятия во внеклассное время и, разве в твоем возрасте дети не должны пользоваться тем, что им можно пока не работать? Ведь после университета ты будешь это делать всю оставшуюся жизнь. Если у тебя проблемы… — Дело не в этом, — спешит накормить неправдой тот, — я подумал, что было бы неплохо накопить карманных денег на лето, вот и все. Намджун недолго смотрит за стеклами своих очков, но чуть слышно выдыхает, позволяя мальчишке уйти с этим. Только спрашивает: — Что за работа? Чимин указывает пальцем на окна автобуса, где предположительно должен был усесться лучший друг. — Двоюродный брат Тэхена — Ким Сокджин, управляет небольшой кофейней в центре. Разрешил мне подработать на полставки после школы и в выходные дни. — Разве это не помешает твоей успеваемости? — беспокоится мужчина, складывая руки перед грудью, — Чимин, следующий год — выпускной. Если будешь слишком переусердствовать, это может стоить тебе стипендии. — Я знаю… я знаю и обещаю, что мои оценки не пострадают. Чимину всегда было любопытно, почему учитель Ким к нему так внимателен и добр. Он не может придумать лучшего момента, чтобы узнать. — Могу я задать вам еще вопрос? Намджун немедленно соглашается, прекрасно зная, что им уже пора выдвигаться, если они не хотят опоздать на игру. — Почему вы… Ему не дает закончить шофер, тренирующий удары по мигалке автобуса, дабы привлечь внимание математика. Намджун извиняется и обещает выделить в другой раз время для этого разговора. Чимин думает, что у него не хватит смелости к нему вернуться, но все равно делает вид, что согласен, ступая по крутой лесенке в заполненный гомонами голосов транспорт. Тэхен занял им два соседних сидения по правую сторону автобуса, пожертвовав своим комфортом, чтобы уступить приятелю место у окна. Когда Чимин усаживается, протискиваясь между узкими рядами, Тэ уже во всю болтает с впереди сидящим футболистом. — Чон Хосок, — представляет он немного погодя, — а ты тот самый Пак Чимин? Пока Тэхен успевает гордо впихнуть свое «единственный и неповторимый», мальчишка непонимающе склоняет к плечу голову, переспрашивая: — Тот самый? — У тебя высший балл среди старшеклассников, — как ни в чем не бывало объясняет Хосок, прикусывая коренными зубами потерявшую вкус и цвет мятную жвачку, — рад наконец лично познакомиться с гением, — подмигивает, заставляя Чимина вжаться вытянутым по струнке позвоночником в спинку кресла. Тэхен встревает в разговор со свежими сплетнями, а мальчик тем самым получает разрешение из него отлучиться, переводя взгляд на подсвеченный солнечными зайчиками корпус здания школы, от которого они до сих пор по какой-то причине не отъехали. Он едва ли выспался в ночь с субботы на воскресение. Джихек на все выходные остался у друзей, а матери, потерявшей не так давно частичную дееспособность, нужна была помощь и своевременная подача лекарств. Чимин бы с огромной радостью вздремнул, но шума вокруг столько, что нет возможности даже на достаточно долго оставить глаза закрытыми, что уж тут говорить о попытках полного выключения сознания. Замечая через посадочную полосу парковки последнюю группу футболистов, Чимин хотя бы радуется, что они вот-вот тронутся с места, но это до тех пор, пока он не начинает узнавать одного из них, подрываясь со своего места и цепляясь за ручки кресла, как за последнюю опору в этом проклятом автобусе. — Что он здесь делает? — проговаривает так быстро, что Тэхен с Хосоком не сразу реагируют, с задержкой выглядывая в окно следом. — Кто? — ищет взглядом виновного лучший друг, хмурясь. — Чонгук, — вспоминает имя, надеясь, что произнес правильно. — Чон Чонгук? — оживает Хосок, приветствуя знаком «пис» друзей через пыльное стекло, — он наш капитан. Конечно же, он должен быть здесь. — Откуда ты его знаешь? — интересуется Тэхен, возвращаясь на свое место. — Ниоткуда, — мальчишка толкается боком еще дальше в жесткую раму окна, как будто бы надеясь вот-вот исчезнуть, ведь Чонгук с последними героями успешно поднимается в салон, осматривая оставшиеся свободные кресла. Прежде, чем Тэхен успевает потребовать более информативный ответ, мимо них проносится гусеница из здоровых парней, в хвосте которой, конечно же, оказывается никто иной, как капитан. Чимин почти целуется с дрожащими пятнами птичьего помета с внешней стороны стекла, веря в то, что Чонгук сможет пройти мимо и не заметить, но Хосок делает ему огромное одолжение, привстав, упираясь о поручни и здороваясь: — Как настрой, Гук? Они с юношей демонстрируют множество комбинаций на руках из части одного приветствия, которым так любят баловаться закоренелые приятели, после которых Чонгук запускает освобожденную ладонь в темно-каштановые волосы на лбу, отбрасывая их всем ворохом назад. — После вечеринки у Югема, как ты думаешь, что с моим настроем? Хосок понимающе смеется и именно в этот момент сжавшийся комочек из великоватой ему одежки замечают зорким взглядом, растягивая темно-розовые губы в приятно-удивленной улыбке. На тэхеново плечо ложится сверху широкая ладонь, а затем следует и фраза, проносящаяся через Чимина слабым электрическим зарядом, образовывая мурашки до самых ушей: — Друг, могу я занять твое место? Тэхен несерьезный и дурашливый, но не тупой. Он видит, что прямо перед ним, по соседству с Хоби-хеном есть свободное кресло, на которое Чонгуку ничто не мешает усесться. Тем не менее он продолжает ждать ответа, лишь сжимая пальцы вокруг джинсовой ткани чуть крепче. Чимин пытается схватить лучшего друга за локоть и попросить не делать этого, но Тэхен заработал свою репутацию социальной бабочки не потому, что отказывал более крутым и популярным ребятам в таких пустяковых просьбах. Он наклоняется к Чимину, шепча о том, что будет совсем рядом и обязательно присмотрит за обоими. Встает, позволяя Чонгуку упасть задним местом на нагретую поверхность, а на мальчишке не видно лица, так ему неудобно и некомфортно продолжать эту поездку. Никак не давая Чонгуку понять, что ему знакома его самодовольная рожа, Чимин демонстративно отворачивается обратно к окошку, ощущая под попой, как начинают рычать моторные механизмы и разогреваться двигатель. Первые десять минут именно так и проходят. Тэхен с Хосоком находят друг друга в страстном обсуждении японских комиксов, Чимин бьется лбом о запотевшее его дыханием стекло, а Чонгук ничего не делает. Абсолютно ничего. Мальчик ему завидует, ведь у того на плечах большие наушники, подключенные к его навороченному айфону, которыми тот в любой момент может заткнуть уши и отключить эту тошнотворную какофонию звуков по эту и по ту стороны. Чимин не замечает, как зевает, издав какой-то мышиный писк от тяжести попыток сдержать в себе этот порыв. Дергает влево головой, ударяясь виском оттого, что чонгуковы наушники внезапно перемещаются на его собственные плечи, а затем и вовсе поднимаются до порозовевших ушей, приглушая эти не прекращающие издавать бесцветные звуки голоса. Чимин предпринимает попытку стряхнуть с себя чужие руки и тяжелые наушники, но Чонгук сильнее, и вообще, если задуматься, не делает ничего плохого. — Что ты делаешь? — задает вопрос, пока что сдавшись с попытками отбиться. — Нам ехать пятьдесят минут, — Чонгук наклоняется поближе, чтобы мальчишка за затычками расслышал, — с нашими дорогами — все девяносто. Попробуй поспать. Чимин не понимает, как Чонгук догадался о том, что он так сильно устал. И с чего бы ему делать нечто подобное для того, о ком не знает ничего, кроме имени? Но сон в это мгновение кажется таким заманчивым предложением, что мальчик не может найти в себе силы продолжить эту негласную войну. Так что еле заметно кивает и откидывается назад на уголок оконной рамы, не слишком комфортно упирающийся ему в затылок. Чонгук где-то рядом листает свой плейлист и включает песню, которую Чимин еще не знает, но уже с самых первых строк хочет переслушивать на повторе. «Она сказала, что ей так надоел этот город. Скажи мне, куда ты хочешь полететь? Мы можем любое место на земле сделать нашим домом. Если ты готова, скажи мне, и мы полетим туда, где еще не были» * Для Чимина почти дикость — засыпать рядом с человеком, которому не хочешь и пока еще не умеешь доверять, но в этой недолгой поездке у него получается отпустить все свое внутреннее в мимолетный отпуск. Чонгук меняет песни, пропуская те, биты которых смогут мальчишку разбудить. Где-то на сорок пятой минуте (но ведь никто не считает), Чимин особенно сильно ударяется ничем неприкрытым лбом о вибрирующее стекло, но не просыпается. Чонгук вытягивает предплечье, чтобы достать до прижавшегося к стенке младшего и обнять ладонью за затылок, переместив на свою сторону, где его плечо выглядит куда лучшей альтернативой, нежели оконный борт. Когда же Чимин просыпается, с протяжным возмущением расставаясь с музыкой в своей голове, рядом с ним уже оказывается Ким Тэхен, практически трясущийся на месте от любопытства и непередаваемого желания все разузнать. Только Чимину рассказывать-то и нечего. Слава Богу, Намджун настоятельно просит их покинуть опустевший автобус, дабы его смогли припарковать позади незнакомой школы. Футбольная компания успевает спрятаться в раздевалке, а женская команда поддержки во главе с блистательной и эффектной Наен прямо сейчас разминается перед стадионом, повторяя их оригинальные речевки. Несколько ребят из старших классов, что, как и Чимин с Тэхеном, непонятно за каким чертом решили потратить свое воскресение на пребывание здесь, несутся занимать хорошие места на трибунах. Тэхен, откуда-то раздобывший пачку чипсов, закидывает закуску в рот, наблюдая за тем, как юбки черлидерш от их поддержек и растяжек демонстрируют чуть больше, чем нужно. — Уже жалеешь, что выбрался? — догадывается Намджун, занятый какими-то расчетами в своем блокноте. Они сидят на скамье запасных. До начала игры чуть больше двадцати минут, и люди, словно муравьи, скапливаются в одном и том же месте, толкаясь, ругаясь и беспричинно повышая голос еще до открытия судьей счета. Чимин отвлекается от книжки, которую взял с собой на случай, если все будет именно так, как теперь происходит. — Я не жалею, — отвечает честно, оставляя между страниц большой палец, — Тэхен очень хотел поехать. В ином случае он бы весь день проиграл в видеоигры. — Ты — хороший друг, Чимин. Мальчишка запрокидывает подбородок, чтобы взглянуть на учителя с чистым, мерцающим блеском в ореховой радужке невероятно интересных кошачьих глаз. Забывает о книге до того момента, пока Намджун сам ее не решает упомянуть, чтобы не вгонять Чимина в еще большее смущение. — Что ты читаешь? — Харуки Мураками, — Чимин не успевает убрать пальцы и продемонстрировать заголовок, как старший стреляет в яблочко предположением: — Норвежский лес? Мальчик убирает руку, подтверждая сказанное двумя словами в красном цвете на мягком переплете. — Школьная программа потерпела изменения с тех пор, как я закончил последний класс, — говорит в шутку Намджун, переворачивая свою ладонь над мальчиковой коленкой, — можно? Чимин отдает ему книгу, вытаскивая с нужных ему страниц палец. Так или иначе, он все равно запомнил номер страницы. И, признаться, читает этот рассказ уже в третий раз. Они обсуждают больше автора, чем один из его известнейших бестселлеров, и Чимин по-настоящему кайфует от этой беседы, ведь ни с одним ровесником ему не удастся поддержать эту беседу на том же самом уровне. Только очень скоро приходится закончить внеплановое собрание книжного клуба, ведь на поле выходят команды обеих школ. С трибун поднимаются сотни друзей и членов семей, и Чимин отнюдь не чувствует себя частью толпы. Тренер собирает вокруг себя молодых парней, произнося напутствующую речь и обещание надрать им задницы, если они вдруг облажаются. Хосок смеется, наваливаясь на плечи другого футболиста, а когда все расходятся, чтобы построиться по позициям и начать игру, Чонгук с капитанским номером на футболке и боевым раскрасом на лице зачем-то подмигивает Чимину, совершенно случайно смотрящему на него тоже в эту же самую секунду. Мальчишка зарывается в ворот свитера, игнорируя вполне ощутимый на себе взгляд своего учителя. Благо хоть Тэхену плевать на это, ведь тот вовсю флиртует с Наен. Следить за игрой не имеет никакого смысла, ведь Чимин понятия не имеет о правилах. Изредка ему приходится отложить книгу и захлопать в ладоши, как делают остальные. Выходит так, что парочку раз он даже аплодирует команде врага, за что получает легкий подзатыльник от Тэхена, который правил тоже не знает, но более внимателен к тому, что происходит на поле. — Мы победили, — слышит от Намджуна, заканчивая с очередной страницей. Скорее поднимает взгляд наверх, а там совершенный бардак из тел не слишком далеко от их сидячих мест. На руках членов команды, кто бы мог подумать — Чон Чонгук. Несколько порывов в воздух кажутся настолько небезопасными, что даже Чимин задерживает дыхание, переживая за здоровье его костей, но его в целости и сохранности доставляют обратно на землю, где героя с распростертыми объятиями встречает Наен, целуя в губы на глазах у сотни зрителей. Намджун прокашливается и отворачивается, начиная собираться домой. Тэхен зло бросает мимо мусорного бака смятую и, кажется, шестую по счету пачку чипсов, командуя лучшему другу выдвигаться назад. А Чимин молча захлопывает свою книгу, зная, что в автобусе не представится случая закончить. Праздник продолжается в салоне общественного транспорта, в котором и без того слишком мало места. Мальчишка все так же сидит у окна, но на этот раз Тэхен смело отказывает Чонгуку в просьбе поменяться с ним местами. Видимо, из-за случая с Наен, которая так ему понравилась и которой, как он думал, понравился он сам. Выпускнику приходится отступить и занять кресло сразу позади Чимина, которое ему уступил другой, страшащийся убедительного взгляда популярного футболиста, паренек. Из музыки на обратном пути Чимину достаются лишь помехи из барахлящего радио водителя. Тэхен засыпает, скатившись всем нижним туловищем под сидение, а мальчик спать уже практически не хочет. Вместо этого он выводит двумя пальцами на затуманенных облачках стекла какие-то незамысловатые фигурки, слыша, как поскрипывают ножки позади располагающегося кресла. — Твой друг на меня разозлился, — Чонгуку удается протиснуться в узкой полоске свежего воздуха между спинкой кресла и металлической частью автобуса, доставая веточкой дыхания до чиминовых коротких волос на шее, — почему? — Почему ты спрашиваешь у меня? — безучастно пожимает плечами мальчишка, — он же на тебя за что-то злится. — Теперь мне кажется, что ты злишься тоже, — юноша обнимает сидение Чимина обеими руками, устраиваясь поудобнее, — это из-за поцелуя? От такого смелого предположения младший едва сдерживает смех, понимая, что это вообще самый первый раз, когда Чон Чонгук заставил его улыбнуться. — Мы встречались с ней когда-то давно, но это в прошлом. Наверное, я неясно дал ей это понять. — Мне жаль. Чонгук недолго молчит, потому что не может определить суть. Осторожно повторяет: — Тебе жаль? — Да. Мне жаль, что вы расстались, — мальчишка ворочается на месте, чтобы заглянуть через эту жалкую прорезь и сказать Чонгуку, глядя ему в лицо, — вы хорошо смотритесь вместе. А что до Тэхена… — бросает взгляд на спящего лучшего друга с капелькой слюны на подбородке, — он не держит обиду больше, чем сутки. Так что, можешь расслабиться. Возвращается на место, слыша, как скрипят шестеренки в чонгуковом черепе, и радуется, что смог застать его врасплох ничуть не меньше, чем тот это делал ранее с ним. И как-то вдруг сразу легче дышать. Наверное, потому что Чонгук ему больше не сопит в затылок. Чимин закрывает глаза и улыбается этой маленькой незначительной победе. Как, оказывается, давно он не побеждал.***
— Мама? В их доме так мало света, что, если заглянуть в него снаружи, покажется, что в нем и вовсе никто больше не живет. Мальчишка стягивает кеды и в тонких зеленых носках плетется в гостиную, чтобы обнаружить в ней пустые квадратные метры и отсутствие запахов возни с кухни. Джихек, скорее всего, еще у друзей. Его мать, с тех пор, как упала с лестницы и сломала одно ребро и левую лодыжку, большую часть времени находится в спальне и читает. Порой, когда Чимину хватает свободной минутки, они читают вместе, как в ужасно далеком и почти фантастическом детстве. Чимин раскладывает пакет из супермаркета с не слишком оригинальными ингредиентами для ужина, но берет с собой наверх только стакан воды и жменю таблеток из аптечки. — Ты уже вернулся? — удивляется женщина, откладывая, как мальчик и думал, очередной роман на соседнюю подушку, — я думала, ты погуляешь с друзьями хотя бы до вечера. — У меня еще домашняя работа, — врет, ведь переделал ее еще в утро субботы, — как ты? — Отлично. — Мам? — Милый, я в порядке, — забирает из пальцев сына воду и порцию лекарств, откидывая назад голову, чтобы не подавиться. Чимин сидит на краешке постели, в которой невероятно давно не спали двое. Прочищает горло, как будто бы это он только что пытался проглотить стопку сухих капсул. Не хочет об этом говорить, но все равно начинает: — Он так и не вернулся? Женщина молчит, но не нужно говорить это вслух, чтобы Чимин разобрался, что это значит. — Почему мы не можем уехать? — в который раз заводит старую шарманку мальчишка, — продадим дом, переедем подальше. С моими оценками меня примут в выпускной класс любой школы, а Джихек отлично играет в баскетбол. Нам не нужно будет больше каждый день бояться, что он решит вернуться из своего запоя и сломать одному из нас кости. — Не говори так, — умоляет миссис Пак, протягивая обе ладони к сыну, чтобы сжать его ледяные пальцы до хруста, — я не позволю ему причинить вам с Джихеком вред. Чимин больно прикусывает щеку изнутри, чтобы не выпустить ядовитый смешок из колющей от обиды груди. Его мать и тогда не могла помешать главе их семьи оставлять на чиминовом теле галактики синяков, а что она сделает в том состоянии, в котором находится теперь? — И мы не можем продать дом, — продолжает с сожалением, — по бумагам он принадлежит ему. — Мы можем снять жилье. — У меня нет таких денег, солнышко. — Я нашел работу! — не сдается мальчик, — всего на полдня, но это начало. — Чимин, это не вариант. Тот резко встает, вырывая себя из ласковых материнских рук, осуждая: — Ты даже не хочешь попытаться. — Чим… — Мне нужно приготовить ужин, — перебивает, забирая пустой стакан с прикроватной тумбочки, на которой скопилось слишком много рецептов от доктора, — и я не смогу больше помогать тебе так же часто, как и раньше из-за подработки. Поговорю с Джихеком, чтобы он чаще бывал дома. Он почти закрывает за собой дверь родительской спальни, когда слышит с тоской и невыразимой виной в голосе: — Я люблю тебя. — Да, — тихонько проговаривает мальчишка в темную щель, — я тебя тоже.***
Работа у Сокджина могла бы стать работой мечты, если бы ее не приходилось совмещать со школой. Каждый день, с последним звонком, Чимин несся сломя голову на автобусную остановку, чтобы успеть точно по расписанию, старался занять одно из свободных мест в самом конце салона, чтобы достать из сумки тетрадь и начать делать домашнюю работу. Заканчивал он ее, как правило, уже в кафе во время перерыва либо, если не повезло и клиентуру от слова «совсем» не тянуло за кофе и инди-роком, то прямо за кассой с ручкой в зубах и чернилами на кончике носа. Как-то, Сокджин решил даже проверить, действительно ли дело в музыке, и на полдня включил Тэйлор Свифт, но даже мелкие школьницы не постучались в стеклянные двери с колокольчиком, так что мужчина сдался. Сегодня как раз один из тех дней, когда Чимин без труда заканчивает все упражнения по алгебре только на третьем часу смены. Из колонок болтает Дрейк, и мальчишка постукивает ножкой под стойкой, подыгрывая ритму. Колокольчик у входа сигналит о госте, а Сокджин слишком занят бухгалтерией, чтобы обрадоваться. Чимин растягивает в улыбке высушенные постоянным бормотанием теории губы, но немедленно их кусает, когда распознает в посетителях знакомые лица. Тэхен постоянно отказывается платить двоюродному брату, а это значит для Чимина одно — никаких чаевых. Но вместе с ним на этот раз Чон Хосок в ржавой панамке и широких спортивных штанах. Они сразу идут к стойке, чтобы поздороваться, а Чимин скорее подготавливает меню. — Ты даже тут не можешь оторваться от своих учебников, — негодует приятель, оглядывая полупустой зал, — хен у себя? — Как всегда, — отвечает мальчик, игнорируя несправедливый упрек, — закажете здесь или к вам позже подойти? Может, из-за Хосока, с которым тот еще плохо знаком, а может, потому что на работе, за которую ему платят, но Чимин не может позволить себе в этой ситуации панибратство и неуважение даже к лучшему другу. Тэхен выбирает понравившийся ему столик и озвучивает второй вариант, объясняя это тем, что: — К нам скоро подойдет еще один человек. Чимин не успевает сориентироваться и узнать, о ком идет речь. Хосок с улыбкой уходит к столику, а Тэхен хватает из плетеной корзинки леденец, забрасывая его в рот до того, как Чимин его остановит, шагая следом за футболистом. Мальчишка начинает полировать салфеткой кофемашину, слыша, как Сокджин шумит в подсобке, выбираясь наконец-то к людям. Замечает в зале родственника и первым делом понимает, что кормить его, скорее всего, придется снова из своего кармана. — Кто с ним? — интересуется у Чимина, осматривая издалека худощавую фигуру незнакомого ему паренька. — Он выпускник. Состоит в школьной футбольной команде. По Сокджину видно, что он хочет узнать больше, но его любопытство перебивает хлопок все той же застекленной двери, за которой мимолетом проезжает стайка велосипедистов. Вошедший парень чуть мнется у наклейки на стене с крылатой фразой из «Форреста Гампа», стягивает с волос черную кепку и делает вид, что выражение лица ошарашенного Чимина его ничуть не трогает. А мальчик за прошедшую неделю ведь почти успел забыть о существовании Чон Чонгука и о его дурацкой смазливой физиономии. Состояние посаженного на иголки младшего не остается незамеченным Сокджином. Чимин явно не хочет принимать заказ у занятого тремя молодыми парнями столика. — Хочешь, я его заберу? — вызывается, ничего не зная о причинах, но все равно желая Чимину помочь. Тот уверенно мотает головой, пробираясь через скрипучую калитку у стойки. Уверяет: — Все нормально, — но даже в собственные слова верится с трудом. Чонгук сидит к нему спиной в то время, как лучший друг и его новоиспеченный приятель балуются с зубочистками, как малые дети, разделяя один диван. На капитане футбольной команды глянцевая кожанка, в которой должно быть жарко сидеть в достаточно хорошо прогретом помещении. Его длинные ноги в рваных джинсах широко расставлены в стороны и вытянуты под столом. Места слишком маленькие для подобных ему подростков-переростков. — Что выбрали? — Чимин не узнает свой голос, хватаясь за горло, но тут же опускает руку вниз, когда Чонгук запрокидывает голову, чтобы окинуть его нечитаемым взглядом. Тэхен знает, какие десерты у его хена выходят лучше всего, поэтому смело тычет в меню пальцем, раздавая всем вокруг советы. Хосок соглашается, а вот юноша в черном, не сводящий с их официанта голодных глаз, просит черный кофе и больше ничего. Чимин спотыкается, возвращаясь назад к Сокджину, слыша не злой, но все равно раздражающий смешок в свою спину. Он старается не обращать на их компанию внимания, занимая себя рабочей рутиной и иногда переписываясь с братом, чтобы узнать о самочувствии матери. Когда Тэхен начинает выгонять друзей из-за стола, бормоча что-то о новой компьютерной хоррор-игрушке, Чимин отправляет еще одно сообщение в диалог с Джихеком. Прощается с лучшим другом и ждет, когда щелкнет прикрытая снаружи дверца. И именно так, уткнувшись в телефон, идет к их столику, ведь знает, что Тэ, вероятнее всего, не заплатил, но грязную посуду убрать все равно стоит. Его накрывает жадная тень с головы до пят, и мальчик прячет мобильник за спину, переживая, что перед ним клиент и у него теперь могут быть проблемы. Но это только Чонгук, возвращающий себе на макушку кепку, тягая ее за козырек, чтобы усадить поудобнее. Ничего не говоря, он стоит так примерно одну минуту, а затем просто уходит, оставляя на том же самом месте прибитого гвоздями мальчишку, глотающего воздух. В раскрытом на столбцах напитков меню лежит оплата за заказ, вытащенная немного ранее из пухлого кошелька Чонгука. Кроме двадцати баксов за все, что съел Тэхен, там красуется зеленая стодолларовая купюра, которую Чимин не решается взять, пока к нему не подходит заждавшийся в другом конце зала Сокджин. — Дела, — свистит, так же офигев от щедрости молодого человека, — и давно Тэ-дурачок водится с представителями золотой молодежи? — хлопает мальчика по плечу, радуя такими обычными словами, — хорошо поработал. — Я могу их забрать? — не верит Чимин. — Конечно, — легко отвечает старший, улыбаясь, — они твои. Тэхен продолжает приводить ту же самую компанию следующие три дня. Они безобидно разговаривают все на том же самом месте. Чонгук уходит последним и оставляет слишком щедрые чаевые, ничего не говоря погибающему от любопытства Чимину. Пока в один вечер старший не заявляется в полном одиночестве с компактным макбуком подмышкой, усаживаясь в привычное кресло, которое почему-то никто другой никогда не занимает. Чонгук все эти дни делал один и тот же заказ: черный кофе без сливок и сахара. Просто чашка. Просто кофе. Абсолютный минимализм и строгая подача. Чимин не подходит с меню, как обычно, а уже с готовой порцией горькой непроглядной жижи ступает карликовыми шажками, делая вид, что боится выронить кружку с блюдца, а на самом деле боится только человека за этим столом в своих любимых рваных джинсах и на этот раз в черной рубашке, заправленной вовнутрь. — Я еще ничего не заказал, — делает акцент на очевидном выпускник, отвлекаясь от экрана своей дорогой игрушки. В разрез его замечанию, Чимин ставит кофе рядышком с клавиатурой, но достаточно далеко, чтобы случайно не пролить даже каплю. Ему неизвестно, сколько стоит подобный гаджет и не хочется узнавать, выведя его из строя своей неуклюжестью. — За счет заведения, — говорит он, не думая об этом по дороге сюда, но это справедливо, учитывая, сколько Чонгук оставил ему чаевых за все это время. — Я заплачу, — не соглашается юноша, а Чимин хочет возразить, но не хочет этот диалог затягивать, так что сдается, прикусывая губу. Делает шаг в сторону, но Чонгук одним своим голосом возвращает назад, заставляя дослушать: — У тебя бывают перерывы? Чимин кивает, вспоминая, что один как раз хотел взять через минут десять. — Посидишь со мной? В кафе недостаточно посетителей, чтобы мальчишка сослался на большую занятость, а когда Чонгук сглатывает, добавляя волнительно: «пять минут», то и вовсе сдает защиту, радуясь лишь тому, что Сокджин снова застрял в своей подсобке и не станет задавать вопросы. — Пять минут, — повторяет, присаживаясь на перламутровый диванчик напротив. Ни один, ни другой не знают, о чем говорить, ведь оба ждут, что собеседник окажется сообразительнее. Чимин уже выцарапывает на ладонях, спрятанных под столом, каракули, наконец спрашивая: — Что ты делаешь? — имеет в виду компьютер, ерзая на месте. Чонгук глядит то на экран, то снова на мальчишку перед собой, после чего признается, по привычке запуская пятерню в густые волосы: — Просматриваю письма из колледжей. — Много? — кривится с легкой завистью младший. Парень не замечает, продолжая отвечать честно. — Слишком, — щелкает указательным пальцем по большой кнопке, листая на следующий файл, — хочешь взглянуть? Чимину правда любопытно, поэтому он отвечает короткое: «да», но в это же мгновение понимает, что Чонгук не собирается переворачивать для него ноутбук, а только двигается к окну, освобождая рядом с собой место. Мальчишка решает промолчать и пойти на этот шаг, готовый при малейшей опасности сбежать, но Чонгук ничего, кроме взглядов и легкого соприкосновения плеч, себе не позволяет. От его рубашки пахнет травяной росой и крепким табаком. Если прибавить к этому коктейлю черный кофе, то Чимина запросто может снести этой волной и вызвать сильное головокружение. — Вау, — проговаривает тихонько, пролистав мельком список сокращенных аббревиатур, — это… Чонгук, это потрясающе! Мальчик под таким сильным впечатлением от увиденного, что ему невдомек, как юноша, которому он выказывает такой восторг, не перестает следить за плавным движением его губ, за резкой линией челюсти, за тем, как молочная кожа блестит в здешнем свете и как непозволительно роскошно она пахнет весной. — Они все тебя ждут? — уточняет, все еще не веря. Чонгук встряхивает потяжелевшей головой и подносит ладонь к клавиатуре, сталкиваясь мизинцем с чиминовым. Мальчишка мгновенно отдергивает руку и укладывает на колено, и Чонгук не может от этого не расстроиться. — Кажется, — пытается посмеяться, но выходит неубедительно, — когда ты сын важной шишки, да еще и капитан школьной футбольной команды с победным титулом с 2015-го года, тебе достаются некоторые привилегии. — Я бы сошел с ума, если бы получил приглашение хотя бы от одного из них, — делится Чимин на одном дыхании. Чонгук закрывает ноутбук, разворачиваясь вполоборота, чтобы было удобно вести долгожданную беседу. — Почему ты считаешь, что этого не случится? У тебя недосягаемый средний балл. К тому же впереди еще целый год. Чимин точно не собирается устраивать исповедь с главным задирой старшей школы, так что оглядывается через плечо, делая вид, что услышал откуда-то свое имя и торопливо встает на ноги, замечая, что кофе в чашке почти остыл. — Я принесу новый, — забирает блюдце и делает шаг назад оттуда, где только что так свежо пахло преддождевой озоновостью и мокрыми листьями. Чонгук возвращается на прежнее место, ничего не говоря, как если бы обиделся. Но Чимин все равно уходит, а в руке нещадно дрожит начищенная керамика, демонстрируя наглядно то, что происходит внутри у мальчишки и как это сумасшедшее волнение прет изо всех щелей, начиная гореть посередине грудной клетки пока еще недостаточно большим желанием вернуться назад и поступить в сложившейся ситуации по-другому.***
— Как твои дела, Чимин? — Намджун оставляет на письменном столе рабочие бумаги, интересуясь именно в тот момент, когда мальчишка проходит мимо, собираясь, как и другие, на большой перерыв. — Хорошо, — Чимин не находит более подходящий ответ, так что вдобавок пожимает плечами, не зная, что можно еще добавить, — спасибо. — Как работа? — Мне нравится, — говорит честно, без прикрас, — Сокджин-хен очень сильно мне помогает. — Но ты ведь не переусердствуешь? — уточняет на всякий случай старший, присматриваясь к мальчику поближе, — помнишь, о чем мы с тобой говорили? — У меня все еще самый высокий балл, — в свою защиту выдает ученик. Намджуну это известно, но его выражение лица от этого факта ничуть не смягчается, а Чимину не нужно, чтобы его лишний раз допекали. — Мне нужно идти, — говорит, шагая к раскрытой настежь двери, — до свидания. Не слышит, как учитель с ним прощается, и направляется к металлической стене шкафчиков, находя свой по приклеенным Тэхеном стикерам. Подушечки нажимают на цифры кода по мышечной памяти, и Чимин не успевает положить ненужные тетради из рюкзака, наблюдая за тем, как плавными движениями, крутясь в легком вихре, на пол падает вырванный откуда-то бумажный листок. Мальчишка присаживается на корточки, подбирая его двумя пальцами, и читает в одной косой строке поперек печатной клетки: «школьный стадион, 12:45». — Ты что делаешь? — Чимин резко подрывается наверх, ударяясь макушкой о раскрытую дверцу шкафчика, и от досады небольно пихает Тэхена в грудь, обвиняя его в минутной боли и небольшой шишке. — Уронил… кое-что, — прячет записку в карман пиджака, зажимая ее в кулаке, — что ты хотел? — Очевидно, позвать тебя на обед, — поясняет лучший друг чуть обиженно нечто само собой разумеющееся, — мы с тобой не зависали вместе с тех пор, как ты начал работать у хена. — Я знаю… — У тебя сегодня выходной, так? — неудивительно, что Тэхен об этом знает. Иногда ему удается выучить чиминово расписание лучше самого мальчишки, — мы с Хоби-хеном будем сегодня у него зависать в Овервотч. Он давно тебя звал. — Только не сегодня, — выпаливает приятель скорее, чем успевает сообразить. Лишь спустя почти минуту гробового молчания он понимает, что стал произносить это гребанное предложение непозволительно часто. — Ну конечно, — выдыхает Тэхен, скрипя зубами, — только не сегодня. От того, как тот передразнивает его слова, Чимин только виновато хлопает ртом, но не может признаться в том, что сегодня не получается не потому, что из него херовый друг, а потому что у его мамы сегодня еженедельная проверка у наблюдающего терапевта и ее некому больше туда отвезти. — Тэ, мне очень жаль… — Знаю, — отмахивается от протянутой к нему ладони, врезаясь лопатками в незнакомого паренька из другого класса, — тебе всегда жаль, — уходит, спрятав руки в передние карманы брюк, а Чимин со всей силой хлопает едва держащуюся дверцу шкафчика, с грохотом скидывая с полок внутри свой же хлам. На его наручных часах без пяти минут час, а значит, он уже опоздал на назначенную ему неизвестно кем встречу на десять минут. И, говоря по правде, он не хочет вообще на нее идти, тем более после размолвки с лучшим другом. Но и оставить кого бы то ни было его ждать на стадионе — не кажется ему правильным поступком, так что мальчик плюет на обед и тревожные сигналы своих внутренних систем и бежит на выход, только надеясь, что эта затея не выйдет ему потом боком. Искусственный газон на поле расчищен от подростков, которые всей толпой отправились в столовую. Лишь те, у кого нет друзей или хочет побыть в одиночестве, проводят это время с затычками в ушах и парочкой сэндвичей с ветчиной и сыром. Чимину не нужно обыскивать все трибуны, чтобы отыскать владельца записки. Капитану футбольной команды трудно затеряться в толпе. Еще сложнее не быть как бельмо на глазу, в своем крутом спортивном бомбере и излюбленной кепке с приподнятым козырьком у самого поля, перекидывая на нервах из одной руки в другую мяч. — Теперь ты не только преследуешь меня на работе, — Чимин почему-то невероятно злится, подходя ближе, но стараясь не повышать голос на случай, если рядом окажутся свидетели, — но и подбрасываешь записки в шкафчик, как… — Чонгук так сильно сжимает мяч в пальцах, что тот скрипит и просит о помощи, а мальчишка давится воздухом, не находя правильных слов, — зачем ты… это какой-то спор? Решил перед выпуском позабавиться с друзьями? Чего ты от меня хочешь, Чонгук? У меня нет времени на игры. У меня нет времени на тебя. Скорее всего значительную роль в его агрессии сыграла ссора с Тэхеном, но это не значит, что все его слова — неправда. Чимина уже тошнит от того, что якобы «крутые» ребята себе позволяют, и он ни за что не позволит себя использовать для их тупых способов самоутвердиться. — А знаешь… — машет перед своим лицом руками, нездорово смеясь, — не отвечай. Я вообще не должен был приходить. Всего хорошего, Чонгук. Мальчишка собирается сделать крутой разворот и сбежать, но Чонгук выбрасывает сдутый мяч и хватает его за запястье, пережимая кости до хруста. — Ты, блин, дашь мне хоть сказать что-нибудь прежде, чем сделать какие-то выводы? Дергает тонкую кисть на себя, заставляя Чимина сделать полшага вперед и едва не столкнуться с футболистом грудными клетками. Теперь ему немного страшно, ведь Чонгук гораздо сильнее и теперь еще злее, чем он сам. Дышит через приоткрытые губы и смотрит так, словно хочет сожрать целиком в один присест, даже без стакана воды. — Ты меня бесишь, — проговаривает так четко, что Чимин ощущает эхо каждой буковки под кожей. — Я бешу тебя? — не веря, переспрашивает со своей стороны шепотом, — так какого черта ходишь за мной тенью две недели без отдыха? Какого… — розовые губы немеют от взрывного соприкосновения с чонгуковыми, что липнут, будто намазанные густой патокой с добавками ментоловых сигарет. Чимин отмирает, когда тот пытается просунуть в его рот свой мокрый язык и со всей дури пихает в живот, не заботясь о том, сколько боли причинит. Вдобавок ко всему прочему еще и влепляет смачную пощечину, которая совершенно точно должна привлечь внимание всех тех немногих, кто хотел отдохнуть здесь от школьной драмы, а в итоге нарвался на одну особенно пикантную. — Не подходи, — выставляет предупреждающий сигнал в виде растопыренной ладони между их фигурами, а пальцы играют бешеное стаккато от шока и обиды, — подойдешь, и следующий удар будет куда больнее, — конечно запугивает, ведь против Чонгука ему не помогут жалкие девчачьи пощечины, а этот качок, если решит ответить, то переломит его, как спичку в два счета. — Не буду, — спешит заверить парень, поднося руку к своей порванной нижней губе, которую в момент удара Чимин успел укусить, — не буду, только… прости меня. — Зачем ты это сделал? Чонгук просто стирает тыльной стороной ладони следы крови, пачкая рукав бомбера, а затем поднимает ресницы, глядя на Чимина с таким видом, будто только что услышал наитупейший вопрос из возможных. — Ты серьезно не догадываешься, зачем? Мальчишка открывает рот, чтобы вякнуть что-то нечленораздельное и закрыть его обратно. Чонгук и правда каждый раз заставляет его чувствовать себя полнейшим тупицей. — Чимин… — юноша произносит чужое имя, переживая его испортить своим голосом, — что ты обо мне думаешь? Младшего застает врасплох подобная смена настроения, так что конечно же он запинается в словах, выговаривая без уверенности: — Ничего… я… почему я должен о тебе что-то думать? Я тебя даже не знаю. — А знаешь, что я думаю о тебе? — несмотря на очевидное сожаление, причиненное чиминовыми словами, Чонгук идет дальше, наконец-то зная, что нужно говорить, — я думаю, что ты берешь на себя больше, чем хочешь и можешь принять. Я думаю, что ты очень умный в отношении школьных предметов, но совершенно не умеешь понимать других людей. Я думаю, что ты безумно любишь читать, раз притащил художественную книгу даже на футбольный матч. Я думаю, что ты хороший друг и Тэхену повезло знать о тебе все, вплоть до мелких родимых пятен, вроде того, которое, по его словам, спрятано у тебя на бедре. Я думаю, что ты боишься впускать в свою жизнь нового человека. Я думаю, что на самом деле ты очень одинок. И я думаю, что в последнем мы с тобой сильно похожи. Под конец его речи, Чимин становится с виду таким маленьким и напуганным, что больше всего на свете его хочется подобрать в ладошку и спрятать куда-нибудь в безопасное место ото всех, кто пожелает ему зла или всего лишь не так посмотрит. А Чонгук понимает, что сказал все, что собирался и, возможно, даже больше. Остается еще одно, чтобы добить и сделать этот страх чуть тягучее, слаще: — Я думаю, что ты мне нравишься. Чимин моргает впервые за долгое время, надувая грудь, чтобы задышать и вытащить из себя эти острые клешни незнакомого ранее ему чувства. Что это? Это не похоже на страх. Чимину тот знаком не понаслышке. Тогда, может жалость, волнение… осознание чего-то очень очевидного и находящегося все это время прямо у него перед глазами? — Нравлюсь? — мямлит, проигрывая заранее все их следующие войны. — Передать словами не могу, как сильно. Следует спросить: «за что?», но мальчишка разучился говорить секунду назад. Может только жевать по привычке губы и искать подвох там, где ему попросту не хватило бы места. А Чонгук торопится сообщить о том, что не требует никакого ответа прямо сейчас. И больше не пытается поцеловать, а уходит, как уходил в тот раз в кафе или в любую другую их встречу. Чимин глядит ему в спину и думает: Когда ему хватит смелости найти голос и попросить его хотя бы в этот раз остаться?***
Чимин подходит к дому, когда видит у гаража припаркованный серебристый Форд с покореженным бампером и сломанными дворниками. Стекло не тонированное и можно легко разглядеть на заднем сидении самодельное спальное место из одеяла и дорожной сумки. Чимин крутит в потной ладони ключи от входной двери и знает, что ему нужно попасть внутрь хотя бы для того, что удостовериться в безопасности Джихека и матери, но, черт, ему так страшно, что этот страх не идет ни в какое сравнение с тем, который возник ранее наедине с Чонгуком. Мальчишка тихонько опускает ручку, снимая замок, и внимательно прислушивается к звукам изнутри. Никаких криков, никаких шлепков от ударов или мольбы о помощи. С кухни свистит чайник, а запах поджаренных тостов проникает в мальчиковый изголодавшийся желудок. У стойки мнется на месте высокий, изрядно похудевший за последние два года мужчина. Его щетина гораздо жестче и длиннее, чем Чимин помнит. Кажется, он только принял душ, потому что волосы влажные, а на футболке мокрые пятна. Чимин снова ощущает себя крошечной игрушкой, которую можно сломать одним движением руки. Хрупкий и беззащитный перед одним большим и беспощадным***
— Знаешь, — Сокджин кладет подготовленную заранее тряпку на стол, где Чимин только что испортил еще одну порцию латте, расплескав его вдоль стойки, — я могу подождать до тех пор, пока ты потратишь все молоко из холодильника, но лучше спрошу уже сейчас… что случилось? Ты с самого утра где-то витаешь и я устал притворяться, что не замечаю. Чимин подбирает кусок ткани, впитывая в нее пахучую жидкость. Говорит то, что выучил много лет назад: — Я в порядке. И тут же задается вопросом: когда же он уже встретит того человека, которому сможет признаться честно в том, что ни черта он не в порядке! И что все, через что он проходит, не является частью нормы! Мальчишка уверен, что Сокджину можно доверять, но он не хочет взваливать на него всю свою подноготную и тем более он не хочет, чтобы старший начал жалеть его, как это делают люди в подобных ситуациях, встречая похожие семьи. Но, если он не может поделиться главной своей проблемой, то той, которая болит немножко меньше — почему бы и нет? — Вообще-то… — Чимин заканчивает уборку, смывая со своей руки остатки кофеина под холодной водой из-под крана, — помнишь Чонгука? — Парень, который оставлял большие чаевые, — кивает хен, важно опираясь боком о шкафчик, — я давненько его не видел. Это правда. Чонгук перестал приходить с того случая с запиской. — Он сказал, что я ему нравлюсь. Чимин делает паузу, чтобы дать время Сокджину переварить эту новость. Он ожидает хоть небольшого удивления, но тот лишь молча ждет от него какого-то продолжения, поднимая одну бровь. — И все? — на всякий случай спрашивает, — разве это не было и так очевидно? Мальчик стыдливо опускает взгляд, спрашивая у самого себя: «а разве было?». — Так что ты ему ответил? — Ничего… я ничего ему не ответил, — признается с некоторым сожалением. — Но он тебе нравится? Чимин устал ломать голову над этим вопросом. И ведь, сколько бы времени он не потратил на поиски истины, легче не становилось. — Я не знаю. То есть… я ведь его почти не знаю. — Он кажется неплохим парнем. Ему не отвечают по той причине, что в кафе залетает Тэхен, выглядя виновато уже с самого порога. С Чимином они не разговаривали несколько дней и мальчишке страшно, что эта игра в молчанку может затянуться на чересчур долгий срок. — Никаких бесплатных десертов, Тэ, — Сокджин выставляет условие, не дав даже родственнику подойти достаточно близко. — Очень гостеприимно, хен, — иронизирует в ответ младший и, не задумываясь о том, что перебивает какой-то важный разговор, просит Чимина уединиться с ним на пару минут. Мальчик в милом бирюзовом фартуке извиняется перед своим понимающим боссом, отдает готовку в руки мастеру и отходит в сторонку за непривычно серьезным лучшим другом. Обычно Тэхен не заморачивается на том, как он выглядит, когда навещает старшего брата на работе, но сегодня на нем новая вонючая кожанка и слишком большое количество украшений для простой прогулки в город. Это все обретает смысл, когда юноша выставляет ладонь на уровне чиминового живота, оттопыривая в сторонку худой мизинец и предлагает: — Мир? — Чимин и рта раскрыть не успевает, как Тэхен начинает бормотать в привычной ему манере «на одном дыхании», — я не должен был срываться на тебя. Я знаю, что ты не специально отказываешься от моих предложений. Я знаю, что ты очень волнуешься о своей успеваемости и Джихеке. И еще я знаю, что лучше я буду с тобой проводить время хоть изредка, чем никогда. Ты мой лучший друг, Чим. Я не хочу тебя потерять из-за этой тупой и детской ссоры. На него глядят так, словно впервые видят, потому что, по правде, Чимину трудно припомнить момент, когда Тэхен едва не доводил его до слез чем-то, кроме шуток. Он цепляет своим мизинцем предложенный Тэхеном и крепко-крепко держит, тряся в воздухе. — Ты никогда меня не потеряешь, — обещает, изо всех сил стараясь не заплакать, — Тэ… Имя прерывается на скачке в легких, ведь на Чимина набрасываются с медвежьими объятиями, не давая возможности убежать. Не так, чтобы мальчишка пытался. — Не думай, что я это все спланировал, но Хосок сегодня устраивает скромную вечеринку для небольшого круга друзей, — отпуская, сообщает, переживая, что придется, как и всегда, услышать один и тот же ответ, — если Сокджин отпустит тебя пораньше, может ты бы смог… — Да. Тэхен говорит дальше, видимо не придав значение движущимся губам приятеля, а Чимин тихонько смеется, зная, что весь вечер все равно будет мыслями в своем холодном и недружелюбном доме, где, с определенного времени, он сам стал самым нежелательным гостем. — Да?! — Да, — повторяет громче, чтобы тот перестал в нем сомневаться, — только, мне тоже нужно нарядиться в плохую пародию на Джеймса Дина? Приятель осматривает себя с ног до головы, отчасти соглашаясь с тем, что: — Я наверное и правда чуть-чуть перестарался. Тэхену даже не нужно просить Сокджина о том, чтобы тот сократил вечернюю смену друга. Хен отпускает, завидя двух лучших друзей, держащихся за руки, обещая, что справится сам. Чимин стягивает фартук и пишет брату, что в кои-то веки будет дома поздно. На вопрос о том, все ли у них с матерью хорошо, получает сообщение: «Он весь день провозился в гараже с машиной. Сказал, что ему предложили работу. Мне кажется, что в этот раз, он действительно хочет все исправить, хен. Я хочу ему поверить» Чимин закрывает оповещение, не удостаивая его ответом. Закутывает пальцы в рукава, где на запястьях шрамы не смыть больше чьими-то обещаниями. И пусть даже Бог решит простить, Чимин не станет. Он объелся этими пустыми клятвами много лет назад. Живот до сих пор болит, а тошнота подкатывает к горлу неизменно каждую ночь.***
— Я думал, ты сказал, будет скромная вечеринка для небольшого круга друзей, — диктует точь-в-точь тэхенову фразу, сказанную им немногим ранее. В доме Хосока народу столько, что он с трудом помещается на имеющихся двух этажах. Курильщики все скопились на веранде, а хиты Imagine Dragons отдают вибрацией в подошву весенней обуви. Чимин следует за приятелем и видит сплошь выпускников и даже студентов колледжей, с которыми тому еще не о чем разговаривать. Сам виновник стоит на кухне, мешая напитки, радуясь мальчишке, кажется, больше, чем Тэхену рядом с ним. — Ну наконец-то! — хлопает он в ладони, надвигаясь вперед с двумя стеклянными бутылками пива, — я уже перестал надеяться, что когда-нибудь снова тебя увижу, — опускает руку на чиминовы плечи, тыча бутылкой тому перед лицом. Чимин не пьет, о чем сообщает незамедлительно. Тэхен отказывается тоже. То ли из солидарности, то ли потому что в нем поубавилась эта прущая наперед страсть быть в центре событий. — Чего вы такие невеселые? — расстраивается Хосок, но совсем скоро отвлекается на других скучающих знакомых, пытаясь вручить пиво уже им. — Я правда не знал, что будет столько людей, — оправдывается Тэхен, — если хочешь уйти… — Тэ, все нормально. Ты прав, мне нужно иногда тратить время на что-то подобное. И ты не виноват в том, что мы подошли к моменту, когда все дошли до своей кондиции. На них даже забавно смотреть. — Мы все еще можем развернуться и уйти. Провести время вместе. Тэхен убедителен, но Чимин знает его лучше его самого. — Но ты ведь хочешь поздороваться с друзьями. — Это не займет много времени. Мальчишка улыбается, подталкивая друга к толпе смеющихся школьников. — Тогда не трать его на разговоры со мной. На кухне Чимин очень старательно ищет хоть что-нибудь, куда не успели добавить спиртное, но сдается и подносит тщательно вымытый стакан к крану, надеясь, что хлорки в здешней воде куда меньше, чем в его районе. Он морщится уже только от одного запаха и почти пробует на язык, когда перед глазами мелькает заманчиво яркая бутылка колы, удерживаемая длинными пальцами в серебренных кольцах. Когда Чимин не реагирует на подачку, Чонгук закатывает глаза и вырывает из его ладони гребанный стакан, меняя его на специально открученную для него пластиковую бутылку. — Насколько же ты должен меня ненавидеть, чтобы отказываться принять даже ебучую кока-колу, — размышляет вслух, выливая воду из стакана в слив, не жалея ни капли. — Я тебя не ненавижу, — вырывается у мальчишки, пока из горлышка выпускаются газы, лопаясь перед его лицом. Чонгук глядит на него чуть дольше, чем следует, наверное, чтобы распознать вранье, но не найдя ничего, выпускает с тяжелой одышкой «все равно» и разворачивается, чтобы уйти. Чимин давно устал подсчитывать количество таких вот уходов. — Прости меня, — достает до его позвоночника и добивается того, чего хотел. Чонгук поворачивается обратно, чтобы узнать: — Простить за что? Прости меня за то, что я тебе нравлюсь — звучит невероятно по-дурацки даже в чиминовой голове. Ему приходится импровизировать: — За то, что я сделал о тебе какие-то выводы, ничего о тебе не зная. Чонгук умеет смотреть так, что прямо все внутреннее наизнанку и мурашки кусают, как красные муравьи, оставляя наглядные следы пережитых ощущений. Но его глаза не черные, как Чимину показалось в начале. Они гораздо сложнее и интереснее, как и их владелец. Теперь мальчишка это понимает. — Ладно, — произносит старший, — прощаю. Чимину самому странна его реакция на такое незначительное событие, но улыбка случается вдруг сама по себе, не советуясь с ним, не спрашивая разрешения. Она появляется на его лице, и Чонгуку некуда от нее деваться и некуда спасаться. Его размазывает так, как не размазывало ни от кого и ни от чего раньше. И ему известно, что с ним происходит, но, Господи, как же ему страшно это признать. И в шумном помещении, полном самыми различными запахами вредного, горького и невкусного, только от одного мальчишки тревожно тянет коричными палочками и сладкими ароматизаторами газировки. Только ему хочется продолжать сдаваться и только в него глупо, молча, без страховочных тросов влюбляться. Они оставляют праздник за плечами, устраивая свой собственный на заднем крыльце, где фонарики россыпью светляков подсвечивают убранный газон с коробочками многолетних крокусов. Молодые люди пока не добрались сюда с жаждой испоганить красоту своим стремлением к разрушениям, а в центре весенней сказки — деревянные качели ручной работы. Чимин мечтал о таких полдетства. — Тебя же никто не заставил это сделать? — Чонгук не устает сомневаться в том, что только что произошло, и мальчишка не имеет права его в этом обвинять. Он сам эти сомнения посеял своей неуверенностью в себе и недоверием к другим. — Меня никто не заставлял, — гарантирует, шагая с юношей нога в ногу непонятно куда и зачем. Путь с лужайки ведет сразу на проезжую часть, а Чимин оставил в доме Ким Тэхена, за которого болит голова даже без причин. Он не уйдет без него. — Ты можешь вернуться назад, — сообщает как бы между прочим, останавливаясь у качелей, — я побуду немного здесь. Чонгук ждет, когда младший усядется на очищенную от заноз доску, чтобы встать прямо напротив, схватившись за веревочные тросы. — Если бы я хотел остаться в доме, тогда не стал бы идти за тобой, — объясняет, как маленькому ребенку, начиная раскачивать качели очень осторожно, будто бы на ней сидит фарфоровая балерина из блестящей музыкальной шкатулки. Чимин решает сделать себе одолжение и довериться тому, кто до этого момента не давал ему поводов в нем сомневаться. Опускает собственные руки себе на коленки, пережимая протертую джинсовую ткань. Спрашивает на пути к звездам: — Почему я тебе нравлюсь? Чонгук хрипло смеется, впервые отпуская веревку, чтобы мальчишка взлетел еще выше. — Ты знаешь, — и обязательно подхватывает на обратной дороге, не давая улететь насовсем, — я говорил это в тот день на стадионе. Просто признайся, что ты хочешь услышать это еще один раз. После очередного рывка, Чимин позволяет себе интуитивный поступок, врезаясь ладонями Чонгуку в грудь, и перехватывает складки на его белой футболке, утягивая за собой, как тряпичную марионетку. Именно ею старший себя ощущает наедине с вьющим из него веревки мальчишкой. Каждый гребанный раз. Чонгуковы тимберлэнды скрипят, собирая в тракторной подошве мелкий песок. Он создает скрипучее торможение, чтобы Чимин никуда не исчез и, чтобы не успел убрать горячие пальцы, царапающие ему под сердцем. Он целует мальчишку во второй раз в своей жизни, убирая одну руку с веревки и прихватывая ногтями светлые волосы, едва не добираясь до скальпа. Скорее приглаживает боль, задыхаясь от щелкающего шестеренками осознания, что Чимин ему отвечает, принимая язык между своих пышных розовых губ. Чонгук перестает считать секунды. Ему не хочется больше держать себя в руках, когда руки младшего находят свое место вокруг его шеи. И к звездам больше не хочется, а не передать словами, как сильно хочется заморозить этот лепесточный март и положить в маленькую баночку, как пойманного тяжелыми трудами мотылька, который один в своем роде и которого пустить на волю — означает лишиться самой правдивой красоты на свете. Нельзя. Непростительно. — Скажи это еще раз, — Чимин жадно глотает разбавленный запахами этой сумасшедшей эйфории воздух, пока Чонгук пользуется моментом и пробует на вкус пахнущую кондитерской кожу мальчиковой шеи, — пожалуйста. — Ты мне нравишься, — раздробленный по слогам шепот футболиста отепляет покрытые их общей слюной раскрытые в приглашении губы, — черт, как же сильно. Чимин останавливает прущего Чонгука и накрывает его рот большими пальцами, оглаживая в неразберихе, но с трепыхающимся под ребрами сердцем. — Почему ты не просишь меня сказать то же самое? От слов, которые Чонгук ему скажет следующими, развалятся последние баррикады и Чимин больше никогда не захочет сомневаться: — Потому что ты ничего мне не должен. И это куда больше, чем «я тебя люблю» и обещания вечности. Это в первую очередь жертва, а как показывает история, именно с жертв начинаются самые душераздирающие истории любви.***
Все дело в одном мгновении. Мы не осознаем этого, пока оно происходит с нами, но когда заканчивается — все переворачивается с ног на голову и назад пути нет. Все аварийные выходы оказываются перекрыты. Нам известно, что безопасно там, где мы были, но нам туда больше не хочется. И это вот самое мгновение, как щелчок пальцев, прекращается за долю секунды, а нам, оказывается, хватает и этого, чтобы потерять разум и сделать выбор в пользу своего сердца. Хватает глупости на то, чтобы об этом выборе ни в коем случае не сожалеть и с этой минуты быть не умными, но принадлежащими кому-то. И больше никогда не быть одинокими. — Где ты был? — спрашивает Тэхен, встречая объявившегося лучшего друга, пившего только газировку, но будто опьяненного чем-то более значимым, нежели пиво. — Катался на качелях, — и не врет ведь, пусть и не сообщает всей правды. Тэхен решает не вдаваться в подробности и предлагает первым: — Может уже пойдем? Здесь весело только тем, кто хочет подхватить герпес или еще что похуже. Я бы лучше провел время с тобой, как раньше. Раньше — это значит со здоровенной порцией лапши быстрого приготовления, набирая вес, шутя и балуясь, пока не вышвырнут из забегаловки, потому что круглосуточно в их городе продолжается только до часу ночи. Чимин тянется за телефоном, спрятанным в кармане, но вспоминает последнее сообщение от Джихека и вытаскивает руку без ничего. Соглашается уйти, но только в последний раз оглядывается назад и пытается запечатлеть этот момент в своей памяти, где они с Чонгуком вновь расстаются, но уже с уверенностью, что несомненно встретятся еще много-много раз, потому что устали бегать и устали не быть честными в первую очередь с самими собой. У них пока нет никаких тайных жестов или знаков, так что Чимин уходит, улыбаясь теми же самими губами, которые Чонгук целовал еще пять минут назад. Ему уже не терпится поцеловать снова. И в этом они до смехотворного похожи.***
Когда в растущих отношениях есть тот, кто знает больше и делает первые шаги, не чувствуя себя при этом вечно отдающим — становится гораздо легче привыкнуть к тому, что тебя есть кому подхватить на случай, если оступишься или покажется, что земля из-под ног умчалась, просвистев. Чонгук не напирает, как железный поезд с неисправными тормозами. Скорее уж он, напротив, осторожен даже больше, чем нужно. Читает каждую эмоцию на чиминовом лице прежде, чем совершить какое-либо действие. И порой Чимину не достает той его решительности, как в первые дни их знакомства. Порой ему хочется, чтобы вся смелость была у Чонгука и чтобы она вновь стала непобедимой. Им почти не удается пересекаться в школьных коридорах. Ну, потому что Чонгук — выпускник и для него нормально быть отрезанным от общественной жизни подготовкой к экзаменам и финальному матчу перед окончательным выбором университета. В такие минуты, мальчишка вспоминает тот огромный список предложений в чонгуковом компьютере и думает о том, что будет, когда тот уедет из их маленького городка за своей мечтой. Чимин только-только впустил его в свою дрянную жизнь. Каково будет отпускать его уже так скоро? — Я наблюдаю за тобой уже пять минут, и ты за это время не сдвинулся с места. Футболист опирается крепким плечом о соседний шкафчик, игнорируя здоровающуюся с ним группу школьниц. На нем широкая кенгурушка с эмблемой красного орла — символа Чикагского университета и их неизменным девизом: «Знания растут, жизнь обогащается». Юноша хочет дотронуться до мальчиковой щеки, но тот резко закрывает дверцу шкафчика, напоминая этим хлопком о том, что они в школе, посреди коридора и с кучей свидетелей. — Малыш, в чем дело? — спустя два месяца их пряток от друзей и близких, Чонгук наконец-то обрел уверенность обращаться к Чимину таким вот заезженным, но все равно невероятно ласковым прозвищем. — Классная толстовка, — мальчишка вроде бы делает комплимент, но от него почему-то хочется отряхнуться, нежели принять с благодарностью. Чонгук опускает взгляд на яркий принт, а Чимин тем временем продолжает, — ты не говорил, что уже определился с тем, куда будешь поступать. — Это была инициатива отца, — оправдывается, даже не понимая за что конкретно, — он в нем учился и хотел показать мне его преимущество перед остальными. Чимин подбирает к груди стопку книжек, явно чувствуя себя некомфортно. — Что же, ты теперь будешь на меня дуться за то, что я не сказал тебе о своей экскурсии в частный университет? Знаешь, это нечестно. Мальчик хмурится, уточняя: — В каком смысле? Чонгук ждет, пока мимо пройдут паровозики учащихся и еще сомневается, что стоит говорить то, что у него на уме, но он давным-давно собирался и теперешний момент кажется вполне подходящим. — Я не задавал тебе вопросы, потому что уважал твое желание придержать некоторые секреты у себя до того времени, когда тебе наконец покажется, что я стою их знать. В свою очередь, я рассказывал тебе обо всем. Чимин облизывает губы и он это делает в разговоре только когда сильно нервничает. Чонгук уверен, что ему удалось задеть нужную кнопку, вот только куда более значимый вопрос: стоит ли ее все-таки нажимать? — Я представил тебя своим друзьям. Я привел тебя в свой дом и даже познакомил с родителями. Я рассказал о том, где заработал этот шрам и о том, сколько раз получал сотрясения от футбола. Я сказал, что люблю тебя и все равно оказался недостоин твоих скелетов в шкафу. И знаешь что? Я уже не уверен, что дело во мне. — Я не понимаю… — Да брось! — Чонгук ударяет ладонью по металлическому замку, сотрясая шкафчики друг за дружкой, как фигурки домино, — все ты понимаешь! Почему ты никогда не позволяешь встретить тебя у твоего дома? Почему при мне игнорируешь звонки от отца? Зачем тебе работа, если с твоими оценками тебя без вопросов загребет любой колледж? И да, еще кое-что, — делает паузу, чтобы отдышаться, наплевал на то, сколько внимания уже привлекла его взрывная тирада, — какого черта в день, когда я наткнулся на тебя в школьном толчке, у тебя были при себе сильнодействующие антидепрессанты? Их первая встреча проносится у мальчишки перед глазами, как плохо слепленные кадры из фильма 70-х. Вот Чонгук зовет его и бросает пачку таблеток. Вот прикусывает язык от неуклюжести младшего и присаживается на корточки, успевая изучить этикету. «Как зовут?» — он тогда спросил, но не получил ответа. Мальчишка не может поверить, что Чонгук до этих самых пор об этом не забывал и, что еще более удивительно, решил напомнить в такой вот щекотливый момент. — Я не стану это обсуждать здесь, — решает за обоих, ища вокруг пути к отступлению. — Очень по-взрослому, — Чонгук отвлекается, прогоняя волосы со лба и тем самым дает Чимину возможность сбежать, ничего не добавив и не попытавшись хоть немного сгладить конфликт. Еще один удар уже приходится кулаком по чужому шкафчику. Оставив вполне заметную вмятину на поверхности и, как результат, разодранную кожу своих костяшек, футболист уходит в противоположном направлении, сильно опаздывая на тренировку.***
Чимин привык возвращаться домой и страшиться каждого угла, словно в них прятались кровожадные чудовища, но он не привык переступать порог и делать вид, что эта семья — нормальная и что все, что они пережили, является здоровой частью рутины. Его мать встала на ноги больше недели назад, и Чимин боялся думать, насколько надолго? — Ты сегодня не работаешь? — женщина вытирает руки о полотенце, выходя в гостиную. Чимин качает головой, избавляясь от обуви. — Почему ты до сих пор ее не бросил? «Потому что, когда у отца снова поедет крыша, нам нужны будут деньги» — конечно же он не произносит этого вслух, ведь даже, если бы у него и хватило духа, над ним бы только посмеялись. — Тебе помочь? — вместо этого спрашивает, наблюдая за спиной матери кипящую на плите кастрюлю. — Я справлюсь, — обещает с улыбкой. На ее лице появилось за последние годы слишком много морщин, — мне бы хотелось, чтобы ты перестал думать за всех в этом доме и просто побыл еще немножко моим маленьким мальчиком. Чимин не уверен, что у него выйдет, даже если он загадает желание на падающую звезду. Его отнятого детства больше нет. Оно осталось в куче сломанных игрушек и влажных от слез ребенка салфеток. Женщина возвращается на кухню, а Чимин слышит, как барахлит у гаража двигатель старой тачки, которую не удалось до конца починить недомеханику. Он выглядывает в окно и видит картину, от которой останавливается сердце: Джихек выбирается из пассажирского места, прикрывая темно-фиолетовый синяк прямо под глазом. Чимин немедля выбегает на улицу босиком, набрасываясь на отца без раздумий. — Я знал, что тебе нельзя верить! — мужчина легко перехватывает его за запястья, болтая ими в воздухе, словно мальчишка ни черта не весит, — сукин сын! Где-то на фоне Джихек пытается докричаться до брата по имени, но Чимин видит перед глазами не человека, а сплошное красное пятно, остервенело вырываясь из захвата. — Это не он! — наконец распознает за грохочущим сердцебиением в ушах, — черт, Чимин, мы бросали мяч в парке! Это были ребята из команды! Мальчишка перестает брыкаться и переводит стеклянный, полный ненависти взгляд на младшего брата. — Отпусти его! — Джихек отталкивает мужчину, подхватывая хена за плечи, чтобы тот не упал на тротуар, — да что с тобой творится?! Чимин случайно царапает Джихеку кусочек кожи за подбородком, пытаясь отпрянуть подальше и никому больше не причинить вреда. Тот вскрикивает и закрывает покрасневший участок пальцами, а Чимин не верит, что сделал одному из самых близких людей больно. Сзади подбегает мама с дурацким полотенцем, болтающимся у нее на плече. Отец держится за бампер Форда, наверное, боясь потерять терпение и наброситься на мальчишку в ответ. Он никогда не отличался завидной сдержанностью. И соседи начинают вылезать из своих окон, как крысы на убойный запах мертвечины. Чимин чужой среди них, а главное среди семьи, которая в эту самую секунду боится его больше, чем того, кто сделал это с ним. Кто сделал это с ними. Кто все разрушил. Кому мальчик никогда больше не сможет верить. — Прости, — тянется ладонью к брату, но тот на автомате дергается назад. Тут же понимает, что сделал и хочет исправить, но Чимину уже нестерпимо болит повсюду от мимолетной мысли, что он, пусть и не желая того, но поступил, как собственный отец: причинил физический вред своей крови от того, что не смог сдержать этот гнев в себе. — Простите, — оборачивается, чтобы увидеть тот же самый взгляд матери, когда она терпела побои все эти годы. Разбитая, несчастная семья. И главным виновником оказывается не тот, кто сделал первый удар, а тот, кто сделал последний. Чимин убегает, не взяв с собой ничего. Даже чертовой обуви. Не знает, будут ли его искать, но на всякий случай не бежит к Тэхену или Сокджину. Остается вариант, который он надеялся ему никогда не пригодится, но только он теперь кажется правильным. Чимин не уверен в том, как родители Чонгука примут его, встретив на пороге с грязными, стертыми ногами и трясущимся от легкой панической атаки. Но сегодняшним вечером дома только их единственный сын, который все еще на мальчишку оправдано злится и прощать без раскрытия всех карт не собирается. — Чи… мин? — футболист заикается, и его можно понять, ведь не каждый день ты видишь своего парня в подобном виде, — какого хрена с тобой произошло? Воздух холодный и сухой, не похожий на тот, что должен быть в мае, и младшего колотит непонятно больше от чего: страха или переохлаждения. Чонгук затягивает младшего в дом, наплевав на дорогущий персидский ковер и мамины угрозы убийства за его порчу. Поднимает обе ладони, обнимая ими круглое лицо с зажмуренными веками и приглаживает большими пальцами тонкую кожицу под нижними ресницами, раздраженную от слез. — Я здесь, — уверяет мальчишку и притягивает к себе вплотную, чтобы тот врезался своим крошечными носом ему в горячую футболку и перестал задыхаться, — я прямо здесь, с тобой. Все хорошо, малыш. Все хорошо. Он не знает, что с ним приключилось, но что бы это ни было, Чонгук ни за что не позволит этому повториться. Ведь, когда он говорил Чимину, что любит — это значило не только весенние поцелуи и офигенный секс. Это значило, что, через что бы один ни проходил, другой пройдет через это вместе с ним. Какими бы проблемами это ему не вышло по итогу. Они когда-то подписались вместе выживать, вместе бороться и побеждать. — Я не знал, куда мне еще пойти, — Чимин находит голос, но тот едва ли его, такой слабый, что не будь они так близко, Чонгук не расслышал бы ни слова. — Нет-нет, все хорошо, — юноша спешит проговорить, оставляя спешный поцелуй за ушком, — я рад, что ты пришел сюда. Я не должен был кричать на тебя этим утром. Малыш, мне так жаль. Мальчишка тычется в глупой и трогательной манере Чонгуку под ворот промокшей от его слез футболки, не веря, что ему так сильно повезло. Как он может заслуживать кого-то, вроде Чонгука? Нет, не так. Что он сделал хорошего, чтобы его заслужить? — Забери меня с собой, — шепчет вокруг пахучих мандариновым гелем для душа ключиц, отказываясь поднимать взгляд и смотреть на возлюбленного, выглядя столь жалко и слабо, — в Чикаго. Куда-нибудь. Подальше отсюда. Чонгук держит так крепко, что его желание подчиниться и сделать, как просят, не вызывает сомнений. Только он этого все равно не сделает, и Чимин это знает. Они оба об этом знают. — Пойдем наверх, — просит старший, соскальзывая тыльной стороной ладони по чиминовому предплечью, доставая до пояса, а затем и до бедра. Никаких заигрываний и ничего грязного. Он всего лишь подтягивает мальчишку, подхватывая под коленками, чтобы поднять с пола и дать отдохнуть его маленьким и сбитым ступням. Чимин уравнивает дыхание, направляя его в широкую шею спортсмена, разукрашенную сине-зелеными венами. Уделяет значительное внимание родинке в тени подбородка, прикасаясь к ней так, словно она нарисована чернилами и может исчезнуть от одного прикосновения. Гипнотизирует ее и тем самым успокаивается, растворяясь в этой нежности и ощущении безопасности. Чонгук — как олицетворение его тихой, безмятежной лагуны, в окружении которой рыскают самые уродливые твари на земле, готовые разорвать на куски, дай им шанс. Чонгук — это больше, чем мальчик, про которого он однажды рассказал маме и признался, что нравится. Потому что нравятся за красивые глаза и привлекательные улыбки, а за то, что сделал для него Чонгук — любят. Безмозгло, нелепо и без конца совершая ошибки любят. Срываясь друг на друга, как петарды, но никогда не оставляя гореть в одиночестве. За эту любовь ненавидят и, наверное, в каком-то особенно больном мире убивают. За такую любовь наказывают. За такую любовь выплакивают душу. За нее же становятся сильнее. — Я расскажу тебе, — решает Чимин, когда Чонгук укладывает его на свою постель, ложась рядом, но одновременно присутствуя везде, как живое одеяло. Вытирает слезы, зацеловывает их следы на щеках, согревает там, откуда бьется сердце. — Ты не обязан, — говорит, расчесывая через пальцы мягкие пшеничные волосы. «Потому что ты ничего мне не должен» — вспоминается его же фраза, придавшая тогда Чимину уверенности в том, что Чонгук не зря случился в его жизни. — Но я этого хочу. Чонгук кивает, превращаясь в один слуховой аппарат, потому что следующие пару часов Чимин будет делать себя чуточку храбрее, чем он есть. А еще, он наконец сделает то, что не делал никогда прежде — он больше не будет молчать о том, о чем временами бывает смертельно не говорить вслух.***
Намджун окидывал сидящего на последней парте Чимина непроницаемым взглядом на протяжении всех сорока минут. Мальчишка знал, что с ним скорее всего уже пыталась связаться его мать и выяснить его местонахождение, ведь прошла почти неделя с тех пор, как он сбежал из дома. Он так же знал, что Намджун не сделает что-либо, пока не будет уверен, что этот шаг правильный. — Ты не хочешь мне что-нибудь рассказать? — ожидаемо задерживает младшего после урока, даже снимая очки, отставляя их поверх геометрических уравнений в учебнике. Чимин не хочет, но не потому что не доверяет, а потому что его беда и без того уже распространилась по людям, как заразная болячка. Тем более учитель ничем не поможет, а, напротив, из-за своего профессионализма и необходимости держать дистанцию, сделает только хуже. — Чимин, я волнуюсь за тебя, — говорит дальше, когда становится понятно, что от мальчика не поступит ни слова, — твой отец звонил. Сказал, что ты не возвращался домой с конца прошлой недели. — Учитель Ким… — Чимин, — в двери стоит Чонгук с привычной ему восхитительной уверенностью и готовностью защищать возлюбленного даже от представителей травоядных. Спортивный пиджак свисает с плеча, придерживаемый легонько за указательный палец и, несмотря на разницу в возрасте, отсюда Чонгук кажется даже выше Ким Намджуна. Он делает шаг одной ногой вперед и вытягивает ладонь, поманивая на свою сторону. — Нам пора, — добавляет, специально пропуская немую озадаченность на лице гениального математика. — До свидания, — Чимин не забывает о манерах и делает легкий поклон, спасаясь от разоблачающего допроса с помощью юноши, который с недавних пор знает о нем больше кого бы то ни было и, который, Чимин верит, не использует это знание против него. — О чем вы говорили? — Чонгук переплетает их пальцы сразу, как они выходят на парковку. Его автомобиль выделяется среди других блестящим на солнце капотом и исправной системой кондиционера. Футболиста наградили тачкой сразу в тот же день, когда тот сдал экзамен на права. Не удивительно, что столько ребят из школы его люто ненавидят. У Чонгука жизнь действительно неправдоподобно идеальная — глянцевая и бумажная, как кукольный домик. А Чимин в этом царстве лоска и совершенства, как грязное пятно, которое заблудилось и упало совершенно не на том месте. — Ему звонил мой отец. Уже от одного только упоминания о мужчине, Чонгук стискивает челюсть и причиняет заметный дискомфорт, пережимая костяшки чиминовых пальцев в своей ладони. Чимин помнит, как располосовал старшему все плечи, пока пытался удержать в ту ночь рядом с собой и не выпустить за местью на улицу. Чонгук жаждал крови до сих пор. А Чимин не мог допустить ее еще больше в своей жизни. — Я не могу больше прятаться в твоем доме, — произносит вслух то, о чем думал без конца прошедшую неделю, — мне нужно вернуться. — Черта с два! — решает за обоих в эту же секунду Чонгук, хватая за вторую руку на случай, если мальчишка решит сбежать, — ты туда не вернешься. — Чонгук… — Я сказал, не вернешься! — повторяет громче, от злости пиная колесо глянцевого кабриолета. — И что ты предлагаешь? — смеется младший, — твои родители возвращаются завтра с утра. Будешь держать меня на чердаке? Или, не знаю, в гараже? Кроме отца, у меня еще есть мама и Джихек, на которых мне не плевать! Я не хочу прятаться, пока они живут под одной крышей с этим ублюдком. Так что… — Нет, — Чонгук отрицает все услышанное, бормоча хрипло и сумбурно, — нет, не говори этого. Чим, пожалуйста… — Отвези меня домой. — Нет. — Тогда отпусти, чтобы я ушел сам. — Почему ты не даешь мне тебя защитить? Чонгук сдается. Это заметно по потухшему взгляду и опущенным плечам, за которыми Чимин ощущает себя как никогда защищенным. — Потому что я не ради этого рассказал тебе правду. — А ради чего? Мальчишка целует того в щеку, не желая открывать глаза и возвращаться в мир, которому он принадлежит и в котором такому вот идеальному Чон Чонгуку нет места. — Ради того, чтобы дать нам шанс. Чонгук наклоняет голову и цепляет зубами губы мальчишки, чтобы дать понять, как мало ему нужно, чтобы потерять разум и дать Чимину все, о чем он попросит. — Если ты хоть на секунду почувствуешь себя в опасности… — Я позвоню тебе, — гарантирует, сводя с ума блеском порозовевших губ, — все будет хорошо. — Откуда ты знаешь? — Знаю, ведь я больше не один.***
Храбриться перед Чонгуком не сложно, когда вокруг его руки, которые разломят бетонные перекрытия ради того, кто ему важен. Но застряв перед тем самым домом, где его больше не встречают, Чимин вновь становится мелким занудой с коллекцией героев из «Истории игрушек» и двумя пуховыми одеялами над собой, чтобы не слышать истошных криков под лестницей. — Прости меня. Проговаривает матери в спутанные, пахнущие черным кофе и беконом волосы, собранные невидимками. Она обнимает его уже целых пять минут, не в силах поверить, что ее первый сын наконец вернулся домой. Плачет и это разбивает сердце мальчишки еще больше, чем капкан, в котором они все вместе застряли и никак не могут выбраться, не оставив в зубастых железяках часть ноги. — Я знаю, почему ты так сильно хочешь ему верить. Ты любишь его. И я не могу тебя за это винить. Чимин не знал этого еще в начале этой весны, но, видимо, когда жизнь проносит тебя через эти свежие, колючие и заставляющие открыть глаза шипы первой влюбленности, начинаешь на ускоренной перемотке взрослеть, понимая этот большой и вовсе не черно-белый мир чуточку больше. Злая ведьма, что будит твои игрушки по ночам и фиолетовые грозы тебя больше не пугают, а сковывают страхом новые возможности обрести и потерять. Ведь, как вышло у родителей — не хочется, а хочется… неимоверно хочется, дабы вышло как-нибудь вот так, чтобы меньше болело. Но красивые истории — это всегда скучно. Жизнь всегда смешивает коктейли поинтереснее и покрепче. — Но я не смогу этого сделать, мама, — ребенок в Чимине: забитый и изголодавшийся по ощущению безопасности, открывает рот, чтобы с этого момента начать говорить, — я не выдержу еще больше ночей в доме, где ты лежала с разбитым лицом на полу, защищаясь от него, подставляя свои нежные теплые руки. Я не хочу, проходя через двери, слышать призраков нашего больного прошлого, которые не могли дать отпор тирану. Каждый раз, закрывая глаза, я вижу его бордовую физиономию и кулак, готовый выбить из меня душу, потому что я встал между ним и маленьким Джихеком. Ты хоть представляешь, как много раз я хватал кухонный нож, смотрел на его лезвие и дежурил у твоей спальни на случай, если он вдруг очнется в своей блевотине посреди гостиной и решит закончить начатое? Ты когда-нибудь думала о том, сколько раз я мечтал перерезать этим ножом ему горло? Ты знаешь… ты знаешь, насколько сильно я его ненавижу за все то, что он с нами сделал? — Милый… — У тебя есть шанс сделать этой семье огромное одолжение, — Чимин вручает годами запугиваемой женщине спасительный телефон, заканчивая исповедь предупредительным, — пока еще не слишком поздно.***
— Как уезжаешь? Куда? — Тэхен первым узнает новости в тот же день, когда Чимин приходит к Сокджину и объявляет об увольнении. — Мама и я с Джихеком ненадолго останемся у ее старшей сестры в Огайо. — Но у тебя дальше выпускной год! — Там хорошая школа и отличная баскетбольная команда, — перечисляет мальчишка, уже скучая до безумия по своим добрым друзьям, — Джихек сможет продолжить тренировки, а я подтяну языки перед поступлением в колледж. — А я? А Сокджин? А Чонгук? — у Тэхена столько вопросов, что они все попросту не помещаются в его шумных мыслях, и Чимин в курсе, что очень скоро ему тоже придется все рассказать, и это будет непросто, и Тэхен будет в бешенстве, но на то они и лучшие друзья, чтобы переживать подобные американские горки время от времени. — Тэ, не набрасывайся на него, — Сокджин, не скрывая собственного огорчения, ставит перед ними примирительные кружки с какао в пенке и шоколадной крошке, подмигивая младшему, — Чимин нам все объяснит, когда сможет. Правда ведь? Мальчишка согласно кивает, радуясь, что в свое время познакомился с кем-то вроде Сокджина. Никого благоразумнее и спокойнее он не встречал и скорее всего уже не встретит. Только бы сохранить его в своей жизни на чуть-чуть подольше. Только бы не потерять этот островок спокойствия в своих скачущих буднях. — Но кое в чем Тэхен прав, — неожиданно вспоминает старший, отпивая из своей чашки, — Чонгук уже знает? Чимин выдыхает дрожащее «нет» и опускает взгляд на свои колени. Пережимает гармошки ткани на джинсах, вспоминая того, кто научил его снова говорить. Улыбается, прикусывая изнанку щеки и уверенно говорит: — Еще нет, но он поймет. Он такой же, как и я. И никто не должен понимать, что это значит. Достаточно того, что они понимают.***
i’m laughing with my lover, making forts under covers, trust him like a brother yeah, you know i did one thing right **
— Как дела в университете, в котором когда-то учился Барак Обама? — Чимин сильнее прижимает правую сторону лица к плечу, чтобы из захвата не выпал телефон, пока он складывает оставшиеся вещи в последнюю картонную коробку со своими инициалами на уголке, накаляканные черным фломастером. — Прекращай его так называть, — на том конце связи беззлобно смеются и отчетливо слышно, как рвется пачка, похоже, лапши быстрого приготовления, — знаешь, это не самое его большое достижение. Чимин ищет взглядом скрутку скотча в куче хлама на полу, вздыхая: — Знаю. И, эй! Ты снова подсел на полуфабрикаты? Разве тренер не сделал тебе в прошлом месяце предупреждение? — Это пачка сельдерея! — оправдывается Чонгук, на что его сосед где-то в трубке кричит обратное, получая за предательство сухой лапшой по носу. — Не делай Марку больно. — Детка, я сделаю ему больно только за то, что ты проявляешь к нему куда больше заботы, чем ко мне. — Какого…?! — снова отлично знакомый мальчишке голос и Чимин падает на корточки, смеясь, но не сдаваясь в попытке закрыть коробку со всем ее содержимым. — Милый, тебе нужна помощь? — его мама просовывает в дверной проем копну отросших и поздоровевших волос, на что мальчик спешит покачать головой, демонстрируя свободной рукой, что у него все под контролем, — ладно, тогда удачи и передавай Чонгуку привет. Уходит, прикрыв за собой дверь до щелчка, а Чимин уже через секунду жалеет, что отказался от помощи. — Мама передала тебе привет, — говорит своему парню, которого в этот момент больше волнует бытовая война со своим соседом, чем разговор с ним. — Она в порядке? — вдруг интересуется футболист, похоже, оставив Марка и покинув комнату общежития. — Переживает за меня, но ей проще, ведь она знает, что ты будешь там. — Обязательно, — гарантирует возлюбленный, понижая тон, — ты с трапа самолета не успеешь сойти, как я уже буду стоять там с шикарным букетом и дурацкой табличкой «Добро пожаловать, Пак Чимин — любовь всей моей жизни, моя радость, мой малыш, котенок, солн…» — Уверен, что все это поместится на дурацкой табличке? — мальчишка оставляет скотч в стороне, откидываясь назад на стену из коробок, делая передышку. — Ради тебя, я перечислю на ней хоть все штаты Америки. Боже! — Чонгук рычит, щелкая зажигалкой, и Чимин больше не пытается упрекнуть его в курении, а только ждет, чтобы видеть эту крышесносную картинку своими глазами, ведь Чонгуку даже курить каким-то образом удается так, что тянет внизу живота, — у меня скоро поедет крыша от того, как чертовски сильно я по тебе соскучился. — Шестьдесят восемь часов, Гук. И я встану перед тобой, поблагодарю за букет, выброшу из рук табличку и поцелую тебя на глазах у всего аэропорта. — А ты не можешь вылететь на рейс раньше? — с убитой надеждой интересуется Чонгук, комкая речь из-за сигареты во рту. — Ты знаешь, что не могу. У Джихека решающая игра завтра утром. И после, я не увижу их с мамой до Рождества. — Будешь плакать? Чимин, кажется, уже начинает, протирая веки ладонью. — Я буду так много плакать, что когда прилечу к тебе, ты не захочешь на меня смотреть оттого каким опухшим будет мое лицо. Знает лучше Чонгука, что это полная чушь, но все равно внутри все переворачивается, когда хрипло, откладывая сигарету в сторону, говорят: — Я никогда не захочу перестать на тебя смотреть. Ты восхитительный. Такой… блять, ты такой красивый… я завидую самому себе, что встречаюсь с тобой. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. И через шестьдесят семь часов и пятьдесят семь минут я скажу это, глядя тебе в глаза. Мне трудно в это поверить. — Я люблю тебя тоже, Гук. — И в это тоже не могу поверить. До сих пор. — Уж постарайся, потому что я от тебя никуда теперь не денусь, — Чимин смеется и плачет, начиная понимать это немного погодя, бесшумно вытирая глаза рукавом широкого свитера. — Кажется, у меня нет другого выбора, — мягко решают на том конце, делая между слов долгие, трогательнее паузы. — Тупой качок. — Зануда. — Шестьдесят восемь часов… — … и ты мой. — Наконец-то. — Наконец-то.and can’t tell me there’s no point in trying