И в конце мы сделаем всё это вновь

Патрик действительно скучал по этому. Прошло два с лишним года, два ужасных года обид и разочарований (Чёртовы фэны, чёртов Soul Punk!), но этот звонок Пита, их маленькое воссоединение и пара написанных за один вечер дэмок действительно будто окрылили его. Ему нужна была эта группа. Им всем нужна была эта группа. Даже Джо, и, хотя уговорить его вернуться будет не просто, чёрт его дери, Патрик это сделает, даже если ему придётся стоять перед ним на коленях. Даже если он поставит условием написание половины всей музыки на альбоме — в любом случае, Патрик и сам хотел, чтобы новые Fall Out Boy были детищем всех четверых, а не только их с Питом, как раньше. Ничто не должно было быть как раньше. Да, они вернутся, но они больше не будут топтаться на костях Take This to Your Grave и Infinity on High, пытаясь кому-то угодить. Они станут как Дэвид Боуи, и ничто не сможет им помешать. Патрик явился домой в районе трёх часов утра, с полными руками стихов Пита, кое-как закреплённых скрепками, немного пьяный и критически воодушевлённый. Элиза встретила его сонным бурчанием, но оценив его состояние и выслушав сбивчивое: «Мы возвращаемся, мы вернём эту грёбаную группу, Лиз!», бросилась поздравлять и обнимать Патрика. Она, как и Пит, понимала, что этот момент должен был наступить, а вот Стампу всё ещё не верилось, что вот оно — момент настал. Впрочем, оставалось ещё убедить Энди и Джо. Прошла пара дней с их с Питом небольшого мозгового штурма, за которые Патрик успел написать отличный вокальный хук классического «На На На» (потому что хуки на «На На На» никогда не устареют, спросите Джерарда Уэя, он подтвердит), а Пит успел позвонить Энди и сообщить об их с Патриком намерении вернуть группу. Вентц не удосужился предупредить об этом Стампа, так что звонок Хёрли, восторженно сообщившего ему, что да, он готов вернуться в любой момент, оказался для Патрика приятной неожиданностью. Предстоял ещё разговор с Троманом, но его было решено отложить до того момента, когда у них будет что-то более существенное, чем три простые дэмки и один хороший хук. Им нужна была идея, концепция, хотя бы резкий довод в пользу того, что возвращение оправдано. И вот теперь Патрик сидел в своей домашней студии перед стопкой лирики Пита, которую Вентц всучил ему «на подумать». Два года душевных метаний в одной слегка мятой стопке ксерокопий совсем разных листков — это были обычные белые листы, тетрадные листки (в основном в линейку), листки из каких-то брэндовых блокнотов, какие-то обрывки и даже салфетки, исписанные таким родным и узнаваемым крупным и ровным почерком (не то, что скачущий почерк Патрика, который его самого всегда бесил). Стихи Пита всегда было интересно разгадывать — обилие отсылок и вывернутых наизнанку песенных клише всегда заставляли Патрика улыбаться и слегка завидовать, потому что ему самому это никогда не давалось (он всё ещё немного болезненно вспоминал, как Пит несколько минут не мог успокоить приступ смеха, услышав сравнение про годовые древесные кольца на пне в «Love, Selfish Love», когда «Truant Wave» только вышел). Стамп начал вчитываться, анализируя каждую строчку, сопоставляя их с жизнью Пита. Да, анализировать последний год было сложно, так как они с Вентцем почти не общались, но Пит всегда был склонен к ностальгии, так что большую часть лирики было не так сложно соотнести. На столе, как в старые времена, начали понемногу расти стопки вечной подростковой агрессии на грани мизантропии (да, Питу было уже тридцать два, но он никогда не перестанет быть подростком в душе), депрессивная стопка разбитых грёз и постоянная с лета 2005-го стопка имени Майки Уэя (которую при Пите, конечно, никто так не зовёт, но все там были, и все сами всё видели. Патрик предпочитал не обсуждать адресатов лирики Вентца, а просто писать на неё музыку. Кто знает, возможно однажды с ними случится ещё один Infinity on High по концентрации песен о Майки), но теперь к ним добавилась стопка нежной, не иронической и не болезненной влюблённости в Мэган. С каждым листком, текст на котором был о ней, на сердце у Патрика становилось чуть теплее — он был так счастлив, что его друг наконец-то нашёл человека, который вызывал в нём такие замечательные эмоции. Закончив разбор, Стамп взял один из листков из стопки «разное на общепозитивные темы» и занялся столь привычным, но почти забытым уже делом — стал переставлять строчки так, чтобы они легли на пришедшую в голову простую мелодию. Ему хотелось написать что-то простое и светлое, и, возможно, именно с этим пойти к Джо позже. Tonight the foxes hunt the hounds It’s all over now Before it has begun And we’ve already won       We are wild       We are like young volcanoes       We are wild       Americana exotica       Do you wanna feel a little beautiful baby? Патрик сдвинул брови — он видел это «Do you wanna feel beautiful?» в другом тексте. Тот явно был для Мэган, но, насколько Патрик мог судить, у той не было проблем с самооценкой. Патрик перебрал стопку со стихами про Мэган и нашёл тот текст, перечитывая его заново. Он был пропитан классической питовской ностальгией, а откуда ей взяться в столько коротких отношениях? Стамп снял очки и протёр глаза — нет, не может быть, она выглядит слишком… о любви. Он откатился на кресле и открыл нижний ящик стола, доставая папку, к которой не притрагивался уже три года. Она не была никак подписана, но у Патрика, конечно, было название и для неё — «Стихи Пита обо мне (точное и не очень)»: «Dead On Arrival», «Saturday», «It’s Not A Side Effect <…>», «I’ve Got A Dark Alley <…>», «I’m Like A Lawyer <…>», ну и «What A Catch, Donnie». Вернее не сами тексты песен, а их черновые, оригинальные варианты. Патрик пробежался глазами по дважды (в оригинале и как готовые тексты) заученным строчкам. Похоже. Так же влюблённо (а Патрик всё надеялся, что Пит уже перерос эту свою щенячью влюблённость в него). Что же, похоже, что это правда про него, а не про Мэган. Патрик не считал, что его персона достойна восхваления в стихах, но если Питу так хотелось писать о нём — что ж, ладно. Когда Стамп потянулся убрать папку на место, он неожиданно заметил ещё один листок, видимо выпавший из новых, когда он начал их перебирать. Сверху на листе была проставлена дата — тот самый день, когда Пит позвонил Патрику в попытках приободрить, когда они и решили, что воссоединению быть. Но самым удивительным было то, что это не была копия. Буквы немного смазались, так как их, видимо, прикрывали в процессе написания (Патрик даже не заметил, что Пит писал что-то новое в тот день, чёрт!), а ещё они были немного кривыми и скачущими, будто их писали второпях или волнуясь, а может и то, и другое сразу. Патрик начал вчитываться в текст: «Мальчики, которых не может захватить время», «Бывшие герои, ушедшие слишком поздно», даже пресловутое «Меж простыней», которое встречалось слишком часто в песнях про него, потому что Патрик регулярно засыпал в кровати Пита, а утром замечал, как Пит рассматривает его, сидя рядом. Это точно про них. А сам текст… Патрик понял, что не может его больше рассмотреть, потому что глаза наполнились слезами. Он смахнул их, поправил очки и положил лист в папку, после чего убрал её в нижний ящик — ещё не пришло её время, слишком рано. Стамп выдохнул, успокаивая себя, и взял в руки телефон, быстро набивая сообщение: «Не сомневайся — ты всё ещё мой лучший друг. И в конце МЫ сделаем это вновь. Я звоню Джо». Дождавшись подтверждения отправки, Патрик нашёл в записной книжке телефон Тромана, и уже прикидывая, с чего начать этот разговор, нажал на вызов. Они найдут компромисс. Они вернутся, потому что им это нужно. И дети будут в порядке.