***
Прежде, чем войти в кабинет генерала, Цубаса тщательно оправляет каждую складочку на своей чёрной униформе. Проверяет, не съехала ли с рукава белая повязка с эмблемой синего пера. Слегка приглаживает длинные синие волосы. Генерал не терпит расхристанных солдат — а уж она-то и подавно должна быть для всех идеальным примером. Генерал Казанари Фудо восседает за своим рабочим столом, как на императорском троне. Впрочем, это сравнение недалеко от истины. Клан Казанари и верные ему солдаты — единственный оплот власти и порядка в этом городе с тех пор, как он оказался отрезан от внешнего мира после Великой всемирной войны. Капитан подразделения по борьбе с преступностью Казанари Цубаса отдаёт честь и сразу переходит к делу и начинает зачитывать доклад. Ни один мускул не дрожит на её лице, пока она приводит сводку задержанных преступников, потерь среди личного состава и гражданских жертв. Она на мгновение запинается лишь тогда, когда приходит время подвести главный итог: — Вынуждена с прискорбием сообщить, что вычислить и задержать кого-то из руководителей террористической организации «Финэ»... пока что не удаётся. Мы предпринимаем все возможные... — Довольно, — Фудо обрывает её жестом и внимательно рассматривает. Взгляд его синих глаз словно пронизывает насквозь, вынимая душу. Подчинённые за спиной шепчутся, что капитан Казанари унаследовала от него такой же. Но сейчас она и сама понимает в очередной раз, насколько трудно выстоять, когда на тебя смотрят вот так. — Меня не интересуют твои оправдания, Цубаса. Только результаты. — Прошу меня простить, генерал. — Твои извинения меня тоже не интересуют. Помни, Цубаса: ты — клинок клана Казанари. Клинку не пристало сомневаться или оправдываться. Ты должна выполнять свою работу. Ты — наше главное орудие для поддержания порядка в этом городе. — Так точно, генерал. — На сегодня ты свободна. Можешь идти. — Есть, — отдав честь, она разворачивается на каблуках и строевым шагом покидает генеральский кабинет. За дверью, чуть поодаль в коридоре, её уже ожидает лейтенант Огава, который при виде непосредственного командира тут же вытягивается по струнке. — Вольно, — Цубаса, наконец, позволяет себе расслабиться и даже слегка улыбнуться. И Огава улыбается в ответ. Огава Синдзи сейчас — пожалуй, главная её опора. Даже несмотря на ходящие про них грязные слухи о том, что лейтенант получил свою должность прямиком через капитанскую постель. Слухи не имели значения, пока Синдзи оставался для Цубасы тем, кем оставался: старым другом, почти братом, доверенным заместителем и правой рукой. — Есть какие-то новости? Звонили, пока меня не было? — начинает расспрашивать Казанари, пока они шагают по коридору к выходу из штаба. Сейчас всё, чего ей хочется — поскорее покинуть это место, где даже стены словно давят, а бесконечные коридоры создают полное ощущение того, что ты заблудился в лабиринте. — Звонили, — Огава кивает. — У ребят из отделения информация по делу Цубаки. — Новые зацепки? — Да. Уже почти нет сомнений, что она имеет какое-то отношение к «Финэ». — Сомнений и не было, — Цубаса пожимает плечами. — Все знают, что любая преступная шваль в этом городе так или иначе с ними связана. Нужны были только доказательства. — Фуджитака божится, что они у нас будут. И... — Огава не договаривает, отвлекаясь на звонок телефона. — Лейтенант Огава слушает... Да... Да, здесь. Только что вышла от генерала. Дать ей..? Хорошо. Я сообщу. Подъедем сразу на место. Спасибо, до связи. — Из отделения? — Да, — лицо лейтенанта сразу становится встревоженным и слегка рассеянным. — У нас новый труп. И, без всяких сомнений, это опять Цубаки. Её почерк. — Вспомнишь солнце, вот и лучик, да? — сквозь зубы цедит капитан Казанари, сощурив единственный видимый из-под длинной чёлки глаз. — Машина уже ждёт нас у штаба. Должна была отвезти нас в отделение, но теперь поедем прямо на место преступления. Там всё уже оцепили. Снаружи стоит глубокая ночь, разгоняемая лишь светом фонарей. В машину Огава садится на место рядом с водителем, Цубаса — на заднее сиденье, откидываясь назад и наконец расслабляя спину. Огава, объяснив водителю маршрут, умолкает, и машина трогается с места. Цубаса устало косится в окно, глядя, как за ним проносятся пустынные улицы, на которых ни единой живой души и даже ни единого автомобиля — оно и понятно, из дому в это время суток лучше никому не выходить, а такую роскошь, как авто и бензин, нынче могут позволить себе лишь военные да городские службы. Молчаливые свидетели их ночной поездки — лишь фонари да бесчисленные кусты камелий, которые растут повсюду в этом городе. Великая всемирная война оказалась фатальной не только для человечества, но и для окружающей природы. Множество животных и растений за несколько лет попросту вымерли, оставшись лишь на страницах учебников истории и биологии. Камелии же каким-то чудом выжили и каждый год продолжали упорно цвести, а затем опадать, усыпая город красными и белыми лепестками. По легенде, алые камелии произрастали там, где в изобилии проливалась кровь — Цубаса мысленно хмыкает, думая, что в их случае это может быть и правдой. Крови в этом городе — хоть залейся. И особенно для этого стараются люди из «Финэ»... и Цубаки. Как иронично — серийная убийца, славящаяся своим извращённо-кровавым почерком, назвалась «красной камелией», и рядом с каждым очередным изуродованным ей телом оставляла срезанный цветок, даже если стояла лютая зима. Цубаки появилась в городе два года назад, и с тех пор капитан Казанари позабыла, что такое покой. Сперва её все приняли за обычную сумасшедшую маньячку. Трупы, оставляемые ею, явно напоминали то ли послание кому-то, то ли жертву какому-то кровавому божеству. Но со временем становилось всё яснее: никак не связанные, на первый взгляд, убийства выглядели как прикрытие для чего-то. Словно руками убийцы кто-то пытался отвлечь внимание стражей порядка или замести следы. Цубаса до сих пор хорошо помнит тот момент, когда она и Цубаки впервые встретились лицом к лицу. Она отчаянно преследует светловолосую девушку в перепачканной кровью белой накидке поверх короткого алого кимоно, и когда наконец загоняет её в тупик в каком-то проулке между домами, та оборачивается. Глаза у Цубаки — серые, холодные, как сталь и абсолютно безумные. Цубасе почему-то на миг чудится в этом взгляде что-то до щемящей боли в груди знакомое, тёплое и родное, но она быстро отгоняет от себя наваждение. Показалось. Девушка, стоящая перед ней — хладнокровная убийца. Преступница. Враг. К тому же, загнанный в угол враг, которому некуда бежать. Цубаки и сама это отлично понимает. Никаких «руки вверх» или «именем закона» уже не последует. Они просто срываются с места, устремляясь друг к другу, и битва сталкивает их, словно партнёров в танце. Смешно и глупо, но в какой-то момент их лица оказываются так близко друг к другу — со стороны, пожалуй, это выглядело бы почти поцелуем. Вспоминая, Цубаса чувствует, как на неё накатывает головная боль. Она трёт сперва виски, а потом лоб, откидывая чёлку и на мгновение приоткрывая скрытую под ней часть лица — правый глаз, точнее, то место, где он когда-то был, прикрывает широкая чёрная повязка. Свидетельство её неудачи. Её позора. Напоминание о её последней встрече с печально известной на весь город убийцей. Словом, у Казанари Цубасы было множество причин, чтобы ненавидеть чёртовы камелии до конца жизни. — Эй, Огава, — неожиданно окликает она, продолжая смотреть в окно. — Да? — Помнишь, когда мы были детьми, ещё до войны, в саду моих родителей цвели хризантемы? Так много их было. Разные сорта. Жёлтые, белые... — Помню. Смутно, конечно, но припоминаю. А что? — Ничего, — Цубаса отворачивается от окна, прикрыв глаз. — Просто совсем позабыла, как они пахнут.***
— Моя маленькая милая Крис. Доктор Сакурай улыбается, проводя пальцами по щеке своей подопечной, сидящей у её колен. Ласково отодвигает её белоснежную чёлку, осторожно касается уродливого шрама на месте левого глаза, который обычно скрыт под бинтами. Но доктор Сакурай ненавидит бинты, а шрамы считает, напротив, восхитительными. Поэтому никогда не отказывается оставить на теле Крис парочку новых. — Подумать только, как непредсказуема иногда бывает жизнь. Ты могла бы петь на сцене. Расцвести там, как прекрасная роза. Нога доктора приподнимается так, что мысок её алой туфельки упирается в подбородок девушки. — Как хорошо, что я не дала этому случиться. Крис не отвечает, только преданно смотрит на Сакурай. Хочется сказать хотя бы, что ей холодно — но видя, что доктор, вальяжно развалившись в старом кресле, совершенно не мёрзнет, хотя из одежды на ней лишь туфельки и белый медицинский халат, Крис и рта не смеет открыть. В комнате на самой вершине старого небоскрёба, давно считающегося аварийным и заброшенным, они только вдвоём. Далеко внизу — чернота погружённого в ночь города, в которой лишь кое-где звёздами зажигаются огоньки фонарей. А глубоко под зданием — многоуровневый подземный бункер, в котором располагается сердце организации «Финэ». — Посмотри на этот город, Крис. Он прогнил до самого основания. Недалёкие людишки называют нас убийцами и террористами. Они не понимают, что на самом деле ключ к их спасению — в наших руках, а не под колпаком у цепных собак Казанари в чёрных кителях. Что ж, те, кто вовремя осознает правду — спасутся. Остальные обречены умереть. Ты согласна со мной? — Да, доктор, — наконец, подаёт голос Крис. — Да что же такое... я же просила, милая, называй меня просто Рёко. — Хорошо. — Хорошо, хорошо... — недовольно бурчит Сакурай. — Каждый раз так говоришь, потом забываешь. А мне потом что, опять освежать твою память плетью? — Как будет угодно... Рёко. — Как будет угодно! — доктор заливисто смеётся. — Милая моя, послушная девочка! За это я тебя люблю. И никому не отдам. Ты — только моя. Встань же, встань! Крис послушно поднимается с колен, глядя на неё сверху вниз. — Когда-нибудь мы принесём этому городу и всему миру новый порядок. Я не говорила тебе? Мы с доктором Вэрцингеториксом уже работаем над улучшением нашего проекта. Ах, Крис, если бы ты что-нибудь понимала в науке... Впрочем, мне от тебя достаточно и того, чтобы ты оставалась такой же послушной девочкой и продолжала выполнять свою работу. Даже не так — свою миссию, своё призвание! — Я сделаю всё возможное ради «Финэ», — горячо уверяет её Крис. — Ради вас, Рёко! — Ах, как славно! — доктор хлопает в ладоши, и её длинные каштановые волосы, в которых просвечивают белые пряди, колышутся в такт движениям. Крис смотрит на них, как загипнотизированная. — Иди же, моя дорогая. И помни: когда-нибудь мы, «Финэ», встанем как новое солнце над этим несчастным, истерзанным миром. А ты, мой дорогой цветочек, распустишься алой камелией на его руинах. Крис покидает зал, направляясь к лифту — здание заброшено только с виду, на самом же деле внутри все коммуникации прекрасно работают. Перед тем, как отправляться на ответственное задание, ей хочется сперва добраться до своей комнатушки на верхних этажах бункера, чтобы привести себя в порядок. Первым делом Крис повязывает свежие бинты — на исчерченные вспухшими алыми полосами руки, на шею, чтобы прикрыть синюшную борозду, затем и на голову, скрывая пострадавшую половину лица. В очередной раз видя в зеркале свой шрам, Крис раздражённо цыкает. Она до сих пор во всех подробностях может вспомнить тот момент, когда его получила. И человека, чей клинок его нанёс. Крис всей душой ненавидела этот мир, этот город и этих глупых людишек, с которыми приходилось иметь дело. Вместо того, чтобы примкнуть к «Финэ» и спасти свои жалкие шкурки, они лишь цеплялись за остатки старого порядка, словно это могло им как-то помочь. И с радостью продавались в рабство клану Казанари, которые провозгласили себя блюстителями закона — хотя на самом деле просто под шумок прибрали к рукам власть в городе, воспользовавшись воцарившимся после войны хаосом. Их солдаты быстро заполонили весь город, заменив собой и армию, и полицию, и суд, наводя в нём свои порядки и безжалостно искореняя тех, кто сопротивлялся, оставляя право казнить или миловать исключительно за собой. Да, «Финэ» тоже не были святыми. Даже в самой организации поговаривали, что её глава, доктор Сакурай Рёко, попросту уже давно сошла с ума — но менее гениальной это её не делало. Вместе с другими учёными она работала над созданием нового психотропного препарата под кодовым названием «линкер», и цели у них были самые благие. Как объясняла Рёко, «линкер» должен был воздействовать на отделы мозга, отвечающие за эмоции и коммуникативность — и это помогло бы принимающим его людям достигать большего взаимопонимания и слаженности. Сплотиться, чтобы наконец вместе устранить последствия войны. Впрочем, пока что подопытные, на которых испытывали прототип, либо умирали, либо теряли рассудок. И никто из эгоистичных, трясущихся за свои шкурки жителей города не желал становиться необходимой для всеобщего блага жертвой. Но ведь истинная наука и благие намерения всегда требуют жертв, не так ли? Крис готова была приносить эти жертвы сколько угодно. Как минимум, ради того, чтобы отплатить доктору Сакурай за всё, что та для неё сделала. Крис, ставшая сиротой ещё до войны, после осталась и вовсе одна. Если бы не Рёко, она бы попросту погибла на улицах разрушенного города. Доктор подарила ей не только шанс на жизнь, но и новый смысл существования. Крис хотела сражаться ради неё, ради её — теперь их общих — идеалов, ради того, чтобы будущее, о котором так пылко рассказывала Рёко, действительно наступило. Даже если ради этого придётся позабыть своё прошлое — всё равно оно погибло вместе с тем, старым миром. Даже если ради этого понадобится утопить город в крови. «Финэ» убивали, но убивали, чтобы принести миру новый порядок. Казанари убивали, чтобы никто не мешал им продолжать навязывать свой собственный. В этом Крис видела коренное различие между ними и повод для жгучей ненависти к псам в чёрных мундирах. И особенно к одной из их главных — этой суке-капитанше Казанари Цубасе. Завершив все приготовления, она наконец суёт за пояс своего укороченного кимоно кинжал-танто, проверяет ещё раз любимый пистолет — не дал бы осечки в самый ответственный момент — и покидает комнату, дальше направляясь по коридорам бункера к ведущему на поверхность лифту. По пути ещё раз мысленно повторяет маршрут и данные о будущей жертве — очередная крыса, которая слишком много знает. Нужно заткнуть её, пока не стало слишком поздно. По отработанной схеме. В назидание таким же крысам и в качестве плевка в лицо чёрным мундирам снова останутся изуродованное до неузнаваемости тело и издевательски-алый цветок камелии. Ради этого Юкинэ Крис, больше известная в городе как убийца Цубаки, выходит на охоту.***
Днём раньше Цубаса просит Огаву отвезти её на кладбище после работы. Под могильными камнями почти нет тел — старое, настоящее кладбище полностью разрушили во время войны. Здесь же жители города просто воздвигли памятные обелиски, символизирующие могилы их близких. Перед тремя такими обелисками, стоящими рядом, Цубаса останавливается. Долго смотрит на чёрные, бликующие в лучах закатного солнца камни. На всех трёх выбита одна фамилия — Казанари. Только имена разные. Здесь они все. Мама, отец, дядя Генджуро. Её семья. На кладбище, конечно, уже давно никто не приносит цветов. Цубаса просто зажигает на каждом обелиске по ароматической палочке — они пахнут не благовониями, а какой-то синтетической дрянью, но традиция есть традиция. Подумав, она зачем-то кладёт на последний памятник ещё одну. Дядя при жизни был широкой души человеком, так что вряд ли обидится. А Цубасе очень важно почтить ещё кое-чью память — подруги настолько далёкого детства, что уже даже позабылось, как та выглядела. Цубаса помнит только снежно-белые волосы и глаза… какого же цвета у той девочки были глаза? И ещё помнит, как в детстве они вдвоём хотели стать певицами — и даже придумали песню, с которой мечтали дебютировать на большой сцене и которая, как многие глупые вещи из детства, намертво врезалась в память.«Не забывай же ты о мечте, что живёт в твоём сердце! И на снегу, И на ветру, Даже цветок и человек Покуда веру в себе хранят, сражаться могут, отвагой сердец сияя! Не оставлю я тебя!»
В любом случае, эта девочка наверняка уже давно умерла.***
Жертва убийства — молодая женщина, ещё и тридцати нет, — лежит на полу посреди собственной квартирки в луже крови. Как и раньше — как всегда — тело изрешечено пулями, а над лицом от души поработали ножом. Опознать женщину они смогли лишь по одежде и удостоверению личности, вытащенному из пропитанного кровью нагрудного кармашка. — Судя по всему, умерла сразу от выстрела в голову, — докладывает судмедэксперт Томосато. — Остальные повреждения нанесены были позже, уже мёртвому телу. Ещё три выстрела — один в грудь и два в живот. И... — Достаточно, сама вижу. Просто запротоколируйте. — Так точно, капитан Казанари. Цубаса едва сдерживается, чтобы не сплюнуть на пол — в конце концов, неуважение к покойнице, да и случайно в какие-нибудь вещдоки можно попасть, и подчинённым плохой пример подавать нельзя. Поэтому она лишь едва слышно цедит сквозь зубы: — Вот же мразь. Убитая — при жизни бывшая одним из информаторов городского подразделения по борьбе с преступностью — невидяще пялится в потолок единственным, левым глазом. Из правой глазницы, развороченной ножом в мясо, торчит перепачканная кровью алая камелия. Цубаса отводит глаза, бросает подчинённым: — Заканчивайте тут побыстрее, — и выходит на небольшой балкончик. Там она пытается отдышаться ночным воздухом — вряд ли его можно назвать свежим, но уж какой есть — и до боли в кулаках стискивает тонкие стальные перила. Это уже не первое подобное убийство. Возможно, далеко не последнее. Причина, заставляющая Цубасу до хруста сжимать зубы, чтобы не закричать в полный голос — иная. Убийца Цубаки орудовала в городе уже несколько лет, и за это время как только не уродовала своих жертв. Но привычка обязательно выкалывать им правый глаз появилась у неё с того самого дня, когда они сталкивались в последний раз. Это было послание лично для капитана Казанари. Подчинённые тактично молчат. Вышестоящим нет дела до мотивов преступника — лишь бы он был вовремя схвачен и обезврежен. И только Цубаса никак не может избавиться от ощущения, что все эти убийства теперь совершаются из-за неё. По её вине. Что она, призванная защищать этот город от всякого зла, оказалась совершенно ни на что не годна. И поэтому, когда она видит внизу до боли знакомую фигурку девушки в белой накидке, — она, не раздумывая, бросается вниз, одним прыжком перемахивая через перила на пожарную лестницу. Совпадение, ловушка, галлюцинация — плевать. Цубаса обещает себе: на этот раз тварь от неё не уйдёт. Вслед ей летит крик спохватившегося лейтената Огавы: — Капитан! Капитан Казанари! Цубаса, чёрт тебя дери, стой! Назад! Но Цубаса его уже не слышит. Не хочет слышать.***
— Ты же не думала, что сможешь вечно от меня бегать? — Я просто устала ждать, когда ты наконец за мной угонишься. Двое — синеволосая девушка в чёрной военной форме и блондинка в коротком кимоно — замирают друг напротив друга прямо посреди пустынной городской площади. До сегодняшнего дня их вёл друг к другу кровавый след из множества оборванных жизней. Сейчас их разделяет только сотня метров. Они смотрят друг на друга — и между ними, словно электрическое поле, уплотняется и гудит ненависть. Они скалятся, как две волчицы — то ли готовящиеся перегрызть горло добыче, то ли загнанные охотником в угол. В один момент, ничего не говоря, они срываются с места — и схватка начинается. Свист пуль сливается воедино со свистом обнажённой катаны. Мир сузился до пределов площади. Они движутся инстинктивно, на одних лишь рефлексах, избегая ударов, уклоняясь от выстрелов — и снова прицеливаясь, снова направляя клинок. Словно не они сами — кто-то другой контролирует их действия, будто бы дёргая за ниточки марионеток. Сейчас кажется: даже их сознания пересеклись в одной точке, сливаясь воедино. Капитан Казанари и убийца Цубаки перестают существовать, и пока их тела продолжают биться насмерть, мысли и воспоминания — общие, одни на двоих — всплывают в памяти яркими вспышками в такт бешеному стуку сердца, словно кто-то быстро-быстро мотает назад киноплёнку. Мы ведь уже встречались раньше. — Око за око, сучка! — Цубаки скалится, давит на гашетку и одновременно с оглушительным выстрелом громко смеётся. Брызжет кровь, слышится короткий болезненный вскрик. Огава едва успевает оттолкнуть капитана — уже слишком поздно, но врач потом назовёт это чудом. Глаз, конечно, уже не спасти, но пара сантиметров в сторону — и ранение было бы смертельным. Мы уже встречались раньше. Лезвие катаны в очередной раз со свистом прорезает воздух, а затем достигает цели — пусть задевает только вскользь, но и этого оказывается достаточно. Крис воет от боли, зажимая рукой рану на лице, из которой течёт кровь и слизь, но всё же находит в себе силы отступить назад, бросив под ноги дымовую шашку. И пока Казанари и её подопечные щенки задыхаются в клубах дыма, уходит переулками. Первым делом она отрывает широкую полоску от запачканного рукава своего кимоно, чтобы перевязать рану. Вторым — клянётся лично когда-нибудь свести счёты с этой тварью в чёрном мундире. ...уже встречались раньше... Темнота окутывает их, укрывает, словно одеяло — плотное, непроницаемое. В ней не видно ничего — хоть в упор смотри на человека прямо перед тобой, ни за что не разберёшь ни цвета волос, ни черт лица. Очень удобно для посетителей публичного дома, желающих сохранить свою анонимность. Впрочем, Цубасе свет и не нужен — и она, и девушка, с которой она проводит эту ночь, прекрасно справляются с тем, чтобы доставить друг другу удовольствие и вслепую. Им достаточно и прикосновений, и сплетения рук, и поцелуев, и жара, рождающегося меж двух соприкасающихся тел. К чему ещё и смотреть друг на друга? Когда в конце концов они откидываются на подушки — кровать в маленькой комнатке узкая, из-за чего они продолжают лежать вплотную, практически в обнимку, — Цубаса зачем-то вслух произносит: — А ты ведь не из этих. Не проститутка. — Точно так же как и ты — не обычная клиентка, — неизвестная девушка фыркает насмешливо. — Думаешь, по тебе не видно, что ты из легавых? Цубаса умолкает и закусывает губу. Один только её приход сюда — уже огромное пятно на безупречной репутации. Она понимает, что это грязно, недостойно — и всё же эта ночь с незнакомкой отзывается в душе как что-то важное, необходимое, болезненно правильное. И чтобы избавить себя от ответов на дальнейшие вопросы, она спрашивает сама: — Зачем же тогда здесь ты? — Хотела узнать, каково это... Мне всегда говорили, что любить — больно. Я хотела понять, бывает ли иначе. — Разве можно секс на одну ночь называть любовью? — удивляется Цубаса. Она понимает: надо бы отстраниться — но почему-то не получается разомкнуть объятья. Не хочется. — А что вообще можно ей называть? — следует туманный ответ, и больше они не говорят в эту ночь ничего. Уже утром они с трудом вспомнят даже голоса друг друга. ...встречались раньше... «Крис-тян. Вряд ли моё письмо вообще дойдёт до тебя. И всё же... Не верится, но, говорят, война закончилась. По крайней мере, для нас. Дедушка Фудо говорит, что всё уже не будет как прежде. Что кто-то должен взять на себя ответственность и навести в городе порядок — только так мы сможем хоть как-то уберечь его от царящего сейчас хаоса. И я... Крис-тян, я решила тоже стать военной. Меня и так с детства готовили пойти по стопам моих предков, и если до войны я ещё думала, что смогу выбрать иной путь... Теперь я понимаю, что бежать от своего предназначения — не только бессмысленно, но и трусливо и безответственно по отношению к другим. Надеюсь, у тебя всё хорошо... Насколько вообще может быть „хорошо“ в такое неспокойное время. Но знаешь, Крис-тян, я в тебя верю. Ты обязательно станешь прекрасной певицей, как и мечтала. Пускай меня и не будет рядом и мы не прославимся на весь мир как непревзойдённый дуэт. Пожалуйста, не отказывайся от этой мечты. Исполни её за нас двоих. Твоя подруга Цубаса». Письмо, так и не нашедшее адресата и позабытое отправителем, затерялось и истлело в горах мусора в истерзанном войной городе. ...раньше... — Эй, ну же, не плачь! Что случилось? Девочка поднимает заплаканные серые глаза. Собеседница перед ней — может, на пару лет старше. Синеглазая, синеволосая и ужасно серьёзная. — Ничего! — она поспешно отворачивается, и её нос тут же предательски хлюпает. — А смотри, что у меня есть! Девочке из вредности смотреть не хочется, но она всё же преодолевает себя — и видит в руках незнакомки восхитительную, большую пушистую хризантему, и пахнет она так сладко... — Красивая, да? Мне её дядя дал. Давай я тебе её подарю! — А можно? Получив утвердительный кивок, она осторожно берёт цветок в руки и зарывается носом в нежные лепестки. — Меня Цубаса зовут. Казанари Цубаса. А ты? — Ю-Юкинэ Крис. — Юкинэ? Как красиво! У тебя волосы и правда белые, как снег, тебе очень подходит. — Спасибо... Чуть позже Крис признается новой подруге: она плакала в тот день потому, что после смерти мамы и папы чувствовала себя совсем одинокой и никому не нужной. Пусть с ней и осталась сестрица Соня. И Цубаса неожиданно ответит, что понимает её, ведь её мама тоже не так давно умерла, а папа занят своими военными делами. Но зато у неё есть дядя Генджуро, а ещё Огава-кун, а ещё — мамин большой сад с хризантемами и розами, и с огромными кустами красных и белых камелий, которые выращивала ещё прабабушка. Так, за совместными играми, разговорами и мечтами о том, как они станут всемирно известными певицами, девочки подружатся. А спустя год начнётся Великая всемирная война, которая унесёт множество жизней, разбросает по свету множество людей. И они больше никогда не увидятся. Или..? Мы уже встречались раньше. Почему же теперь мы встречаемся вот так? Почему я должна... Почему я хочу тебя убить? Пули оставляют несколько выбоин в асфальте, лезвие клинка в очередной раз скользит по рукаву кимоно, оставляя прореху на ткани, но снова — всё мимо, мимо, мимо… Помнишь, мы мечтали стать певицами? Петь дуэтом на большой сцене?«Стали мы с тобой ещё сильней, и вперёд летим на всех парах. Ничего не бойся и смелей иди избранным путём. Пусть привычки нет смотреть назад — в этот раз ты всё же обернись. Я с тобой! Прикрою я! Просто поверь, Не сдадимся мы никогда!»
Почему же теперь в унисон звучит только лязг нашего оружия? Ни одна из них не желает сдаваться или уступать. «Я положу конец твоим убийствам. Я верну покой этому городу. Это мой долг стража. Я должна защитить всех от тебя!» Где-то на другом конце города генерал Казанари Фудо, отдав последние на сегодня приказы, укладывает бумаги на рабочем столе в аккуратную стопку, между делом сверяя время. Цубаса отправилась на выезд несколько часов назад. Наивная маленькая девочка. Что ж, героическая гибель на опасном задании ей, пожалуй, будет к лицу. Генерал позволяет себе тяжко вздохнуть. Всё-таки ему немного жаль — как ни крути, а родная кровь. К сожалению, слишком своевольная девица, чтобы действительно стать достойным орудием в его руках. И подчинённые её слишком любят. Со своим упрямством — наследственным, надо сказать, но направленным явно не в то русло — она этак и до сути могла когда-нибудь докопаться. Чего допустить было совершенно нельзя. Ведь пока в городе существуют «Финэ», пока продолжают исчезать и умирать люди — город нуждается в защите. Город нуждается в клане Казанари. «Я помогу принести новый порядок в этот мир. Я не позволю таким, как ты, насаждать свою власть и держать людей в рабстве. Будущее, которое обещала Рёко... я приложу все усилия для того, чтобы оно наступило!» Глубоко под городом, в лаборатории секретного бункера, доктор Сакурай, зафиксировав время смерти очередного подопытного, мурлычет себе под нос: — Глупая моя маленькая Крис... Ты никогда и ничего на самом деле не понимала. Доктору всегда нравилось прикидываться сумасшедшей. Так забавно смотреть на реакцию подчинённых, когда ты разгуливаешь по лаборатории голышом и несёшь экзальтированные речи про новый мировой порядок. А самое удобное — чокнутых, какими бы опасными они ни выглядели, крайне редко воспринимают всерьёз. Сакурай Рёко была кем угодно — гениальной учёной, преступницей, террористкой, отбросившей всякие нормы человеческой морали сволочью, — но не сумасшедшей. Находясь в здравом уме и трезвой памяти, она до сего дня чётко просчитывала каждый свой шаг — так же, как любовно пестуемую ею формулу «линкера». Этот препарат должен был изменить всё. Эмоции и чувства — мощнейшая движущая сила человеческого организма, человеческого сознания. Получи способность управлять ею — и ты получишь ключ к власти над всем миром. Конечно, нельзя сосредоточиться на работе, когда тебе постоянно кто-то мешает. То глупое правительство со своими войнами, то перепуганные людишки, трясущиеся за свои жалкие жизни, то какие-то слишком много возомнившие о себе придурки в чёрных мундирах. Маленькая глупая девочка, взращённая как жестокая, кровожадная убийца, служила для них всех отличным отвлекающим фактором, позволяющим Рёко спокойно заниматься своим делом. К сожалению, рано или поздно всё тайное становится явным — и связь загадочной убийцы Цубаки с организацией «Финэ» становилась всё более и более очевидной. А значит, пока отвлекающий фактор не превратился в привлекающий, от него нужно было срочно избавиться. Всё идёт чётко по плану. Пускай план и выглядит какой-то крайне альтернативной, извращённой шахматной партией, в которой, в обход всех правил, посреди доски столкнулись две королевы. Пустынными переулками, на пределе своих сил, уже почти задыхаясь, бежит лейтенант Огава. У него нет времени ждать остальных коллег, которые слишком ошарашены внезапным исчезновением капитана. И пускай Синдзи даже толком не видел, куда она побежала — чтобы найти верное направление, ему достаточно интуиции, инстинкта. Пожалуй, можно было бы пафосно сказать, что его ведёт зов сердца. Вот только Синдзи всё равно отчаянно, фатально не успевает. Внезапно налетевший порыв ветра качает кустарники, окружающие площадь, поднимает в воздух дорожную пыль, треплет длинные волосы двух отчаянно сражающихся девушек. Лезвие катаны с лязгом натыкается на ствол пистолета, высекая искры. Они снова близко-близко друг к другу, словно партнёры в танце — почти на расстоянии поцелуя. Под напором Цубасы пистолет выскальзывает из рук Крис, со звоном падает на асфальт, и в тот момент, когда остро отточенный клинок уже почти касается её горла, в свете фонарей на мгновение сверкает короткое лезвие танто. В воздух взвивается — или брызжет — что-то ярко-алое, и разносится ветром, и струится по разбитому асфальту площади. Но, может быть, это всего лишь опавшие лепестки камелий, которых так много в этом городе.