В четырёх стенах серости

Дима стоит спиной ко входу, лицом к окну. В серой больничной пижаме на фоне серых больничных стен он практически сливается с обстановкой, а его тёмные волосы странным образом гармонируют с тёмными стволами голых деревьев на фоне серого холодного неба. Падает снег — не мягкий и пушистый, а злой и колючий, как песок. Это даже не снежинки, это осколки льда сыплются с неба на землю. Дима никогда не брал в руки снег, но он прекрасно знает это ощущение холода, колючести, резкости и точечной боли. Внутри его тёмной курчавой головки мечутся буквы-льдинки, из которых надо сложить слово. Не «вечность», конечно, но не менее мудрёное. Льдинки неприятно холодят изнутри, колются и иногда ранят острыми краями. К вечеру с ними удаётся совладать — к ним удаётся привыкнуть и даже найти подход. Он выстраивает льдинки — буквы, а из них и слова — в соответствии с его представлениями о логике и очень переживает, что не успеет закончить сегодня. Он не хочет отвлекаться. Это задание столь п о г л о щ а е т, что он не замечает, как его зовут по имени, предлагают поужинать, а от любых прикосновений он лишь досадливо, но настойчиво отмахивается. Он не смотрит в глаза другим — это отвлекает от главного. Ведь стоит только сфокусироваться на чем-то реальном — лице санитара, глазах девочки с групповой терапии или тарелке с серой как и всё вокруг кашей перед собой — ледяная мозаика разрушится, и придётся начинать сначала. Дима смотрит в окно невидящим взглядом, пытаясь сложить свои льдинки в простые семь букв. У тоски Димины глаза. Он шепчет себе под нос — что-то неразборчивое для посторонних, но это единственное, что вообще можно от него услышать. «Когда ты соберешь слово из льдинок целиком, ты станешь сам себе господином», — вспоминает он строчку из детской сказки, которую когда-то давно (словно в прошлой жизни) ему читала мама. Он не помнит, какое именно слово нужно собрать, но подкожно чувствует, что это будет слово «счастье». Он проговаривает эти слова снова и снова, иногда облизывая пересохшие от волнения губы. Он всегда боится не успеть закончить сегодня и под вечер становится раздражительнее. Он знает, что ночь принесет опустошение, а к утру льдинки могут вновь рассыпаться. Когда ему кажется, что времени совсем в обрез, он хватает первое, что попадается под руку — ручку, карандаш, мел — и пишет. Он любит писать на бумаге, но не всегда ее находит, поэтому пишет на любой поверхности — полу, стенах, руках… Его когда-то учили писать, и хоть сейчас его почерк похож на каракули торопящегося врача, он пишет, записывая всё, что успел подумать за последний день, потому что ночью… Ночью всё в его голове сотрётся. О б н у л и т с я. И пытка Сизифа для Димы начнётся сначала. Он в тысячный раз будет пробовать собрать своё счастье изо льда в голове.