Мудак.

- Ах ты, чертов, - Антон затаскивает усмехающегося Арсения в гримёрку и грубо прижимает к холодной стене. Глаза напротив сверкают, отчего кажутся еще голубее. Блять, Шастун осознает, что ревновать Арса к его лучшему другу бессмысленно, но он может остановить это чувство внутри себя. - Мудак, - шипит младший, грубо целуя Арсения, который еще в тот момент, когда держал Серёжу на спине, осознавал, как все может закончиться. Возможно, он даже чуточку, совсем немного, хотел этого. Язык Антона уже давно хозяйничал во рту Арсения, делая грубые движения там. Он рисовал восьмерки, какие-то непонятные рисунки, которые, если бы были перенесены на бумагу, весьма были бы похожи на детские каракули. Иногда Шастун кусал пухлые губы брюнета, оставляя на них кровоточащие ранки. Руки младшего уже давно сжимали упругие ягодицы его партнёра, которыми тот так активно работал в этом выпуске. Зеленоглазый блуждал руками по всему телу старшего, заставляя его стонать даже от этого. Стоны Арсения, ох, это лучшая мелодия в мире для ушей Шастуна. Мелодичный голос с придыханием от каждого прикосновения раздавался по всей гримерке, и можно быть уверенным, что не только в ней был этот звук. Шастун не мог больше терпеть этих прекрасных звуков, ему нужно было что-то большее, чем просто обычные прикосновения. Поэтому парень начал снимать со старшего его поганую джинсовую куртку, которая скрывала от чужих глаз прекрасные руки и спину, обтянутую футболкой, которая вообще-то полетела в сторону за джинсовкой (по мнению Антона, вообще вся одежда на теле Арсения была лишней, ведь, как он считал, это грех - скрывать такое прекрасное тело. Хотя... Только зеленоглазый должен смотреть на это восьмое чудо света. Только он.). Арсений только попытался снять огромную сиреневую толстовку со своего возлюбленного, как вдруг получил шлепок по рукам. - О, нет, малыш, - младший усмехнулся, наблюдая за раскрасневшимся, уже возбуждённым, очень возбужденным Арсением. Он понимал, насколько тот хочет ускорить этот процесс, Антон тоже хотел, даже очень хотел, но нет. Он будет мучить старшего, очень медленно, чтобы тот просил его, умолял сделать что-нибудь. - Сегодня я буду папочкой. После этих слов Антон начал нарочно медленно снимать с себя лавандовую толстовку с черным трилистником, так же отбрасывая ее в сторону. Шастун прижимал Арсения к себе, крепко сжимая большими ладонями накачанную задницу. Юноша покусывал шею старшего, оставляя на ней большие отметины в виде кровоподтеков и засосов. Он знал, что задевал эрогенную зону Попова и лишь усмехается стонам, которыми его парень чуть ли не захлёбывается. Руки Антона уже пробрались под эти никому нахер не нужные боксеры, и теперь он чувствовал идеальную кожу ягодиц, которую он возможно поцарапает кольцами, но это вряд ли играет какую-то роль для обоих ребят. Шастун поднес палец к уже пульсирующей дырочке, начиная медленно, размеренно массировать ее(безусловно, он продолжал творить "исскуство", создавать прекрасные узоры на шее, ключицах и груди коллеги). Но тут Арсений уже не выдержал, мужчина с громким стоном насадился на длинный палец партнера, от чего сразу, моментально получил сильный шлепок по своей ягодице. - Малыш, тебе разве не рассказывали, что нельзя делать ничего, без разрешения папочки? - Антон усмехнулся, мысленно давая себя пять от того, что смог довести Попова до такого состояния, спуская штаны и боксеры со своего старшего. Зеленоглазый сел на стул, стоящий у диванчика со столиком, и похлопал по своим коленям. Арсений осторожно подошёл, кусая раскрасневшуюся, немного распухшую губу. - Ты же сейчас шутишь? - мужчина поднял бровь, надеясь на то, что это все шутка, он не хотел, чтобы ему было больно сидеть еще несколько дней, на что в ответ он получил отрицательный моток головой. Ну хотя... Он же сам этого хотел. Попов понял, что сопротивляться тут абсолютно бессмысленно и лег животом на худые колени своего усмехающегося от своего превосходства по роли парня. - Десять, - усмехнулся Шастун, облизнув верхнюю губу. - На каждую. Собьешься со счета, плюс десять, - в ответ он получил тихий скулеж, который подразумевал под собой соглашение (ну а что ещё). Арсений считал, дрожащим от слез, непроизвольно скапливающихся в уголках его глаз, но ему, несмотря на жгучую боль, нравилось это. У Арсения было что-то типа фетиша на боль. Это странно, пожалуй, но такова жизнь. Он всю свою жизнь любил, когда с ним поступают грубо в постели (безусловно, у них с Шастом были не только грубые половые акты, но и нежные занятия любовью), ну а Шастун, Шастун просто любил секс. Без разницы какой и какую роль он в нем играет. Хотя одно было важно. Этот секс должен был быть с Арсением. Только с ним. Последнее "десять" сорвалось с губ Арсения, и Шастун наконец посадил его на свои колени, сразу грубо целуя, но уже не настолько, как он целовал в начале. Язык младшего был уже менее активным, но все равно грубым, настойчивым и требующим большего. Как будто продолжение зависело вовсе не от него самого, а от Арсения, который послушно сидел на его коленях. Антон все-таки отстранился от красных опухших еще сильнее губ Попова и, кусая свою губу, подставил два пальца к покорно открывшемуся рту старшего парня. Арсению не нужно было говорить, что делать дальше. Мужчина и без этого знал. Он начал обсасывать пальцы своего парня, как лучшая заводская шлюха. Он смотрел своими серо-голубыми глазами в изумрудные напротив, а Шастун в это время не находил себе места, ведь только лишь от такого вида можно было кончить несколько раз подряд. Спустя какое-то время Шастун с соответствующим хлюпаньем вытащил пальцы из милого ротика брюнета и, ведя ими по пояснице, дошел до мышечного колечка, сразу входя внутрь своего бойфренда двумя пальцами, даже не снимая колец. Попов стонал так громко, что барабанные перепонки Антона, кажется, лопались, старший задыхался от собственных стонов(у него всегда была такая реакция на Антона), сжимая тонкими пальцами худые плечи любимого. - Я готов, я хочу большего, - парню удалось что-то сказать сквозь собственные стоны. Ну а Шастуна долго просить не надо, он довольно уже намучал своего парня, да и себя, что уж тут скрывать. Юноша трясущимися руками открыл тюбик со смазкой, стоявший на тумбочке, которая стояла рядом со столиком, и выдавил немного себе на пальцы, тут же размазывая по члену. Он медленно начал насаживать Арсения на член, сильно сжимая его талию. Он застонал от узости Попова, который прогнулся настолько, что казалось, что у него вовсе нет позвоночника. Арсений начал медленно двигаться на члене младшего, постепенно ускоряя темп, каждый раз член Антона касался его простаты, из-за чего у старшего темнело в глазах и пальцы на ногах непроизвольно поджимались, ну а голосовые связки, казалось, вот-вот порвутся. Арсений царапал спину зеленоглазого, а тот сжимал его бедра, из-за чего, вероятнее всего, на них появятся синяки. Но все это доставляло им такое неимоверное наслаждения, что им казалось, что они попали в рай. Парни были на пике своего наслаждения друг с другом. Абсолютно ничего не могло им в этом не могло помешать, ведь всегда, когда у них была интимная связь, они концентрировали свое внимание на друг друге. Старший быстро двигался на члене своего парня, пока тот надрачивал ему. Громкие, грязные шлепки и стоны двух парней раздавались по комнате (и к сожалению не только в ней они были слышны). Воздух был, такое ощущение, горящим, ведь двум парням, целующим друг друга, оставляющим красные отметины на телах друг друга становилось дышать все тяжелее и тяжелее. - Блять, Антон, я люблю тебя, - прошептал Арсений, постепенно замедляясь. Он был уже близок к разрядке, как и его партнер на самом деле. Шастун делал уже финальные толчки, изливаясь глубоко внутри Попова. Арсений тоже не заставил долго себя ждать, он кончил практически следом за младшим. Он обессилено упал на диванчик, дойдя сначала до него на ватных ногах. Спустя несколько минут рядом с ним упало тело Шаста. - Я знал, что ты отреагируешь так, - мужчина усмехнулся, посмотрев на своего партнера. - Мудак, - парень закатил глаза, улыбаясь. Безусловно, он знал, что Арс специально позволял Сереже приставать к нему, Шастун всегда знал, когда Арсений хочет получить чего-то. Уж слишком хорошо он знал этого придурка. - Я люблю тебя, сучонок.