дьяволица

перкель наблюдает и знает. у эль вместо глаз яшма, яхонт и бронза — блестят так ядовито и колко, что пробирает до мозга костей, когда глаза цвета голубых морей пересеклись в одной точке с пылающим алым — ланнистер вдохнула поглубже и выпила еще чуть-чуть вина. этой девице надоела вечная латунь у людей — они оплакивают тех, кто давно убит, и им вовсе не стоит этого делать, ведь тогда их сердца покроются гранитом, а ее сердце будет выть вечной платиной. этот вестерн занял слишком много внутри — из-за него перкель точит свои клыки, пришивая к своим плечам глупые оправдания: «я тебя ненавижу» или «кай, если для тебя я наживка, то, поздравляю, ты сам скоро станешь ухой», но эта дура прекрасно понимает, что вся ее ложь заливается громким плачем, давно заверяя, что они созданы друг для друга. /~/ — слушай, фин, а каково это — любить? — перкель мысли читать не умела, но что-то в лице друга очевидно поменялось. дыхание стало сбивчивее, а слова так и хотели сорваться с его пересохших губ. — я не знаю, — а на деле думал, как он любит эту дьяволицу, натянувшую на себя роль дурочки. вот чертовка, видит же, что он спорит с самой вселенной, проигрывая ей в очередной раз, и приговаривает, что любит перкель ланнистер настолько, что в приступе лихорадочной страсти думает лишь о том, как бы убить ее, чтобы она никому в этой коробке под названием «мир» не принадлежала. в словах этого парня все меньше и меньше правды, но волосы все также пахнут скошенной в мае травой. такой вот пай-мальчик, дрожит над пепелищем собственной любви. /~/ все в этом мире неизбежно. солнце, дождь, болезнь. или что-то иное. от этого нельзя избавиться затянутыми шторами, зонтиком или таблетками. это хуже. только вечером, выпивая вторую бутылку дешевого алкоголя ты поймешь, что это. перкель выдыхала каждую фразу. она становится собственной слабостью и слезами — слезами из-за слабости. забавно, не иначе. внутри такое чувство, словно пули попали ей прямо в кровоток, спектакль сменялся новым, до дрожи знакомым, а та картина, прозванная мазней, все еще висит в бывшей комнате маленькой ланнистер. и все по кругу идет, воспоминания запутываются в ее волосах., а она вновь натягивает обмазанную мылом петлю, пропитывая свои связки заученными словами. — ты мне папочкой нанялся, что ли? я сама могу разобраться, что мне делать. если я живу под твоим крылом, это не значит, что я обязана слушать тебя, мистер-спасу-эту-вселенную-от-несправедливости, — голос звучит злобно, но если взглянуть на саму ланнистер, то сложится совсем иное впечатление. она лицом зарывается в этих убогих простынях, ее запах спелых апельсинов заполняет комнату, смешиваясь с запахом кая. слышится вопль. отчаянный, иной. она рыдает, стирая с сердца слой пыли, сейчас она не злобная кукла с угольно-черными волосами, а самая простая девочка, каких в мире навалом. но так ли это?