Ромашковое настроение

На фотовыставку Джареда приволокла неугомонная Женевьев, приговаривая, что экспозиция хоть и представлена любительскими работами, но очень интересная и что он наверняка найдет на ней что-нибудь необычное, о чем сможет написать в их студенческой газете. Так, в очередной раз поддавшись на настойчивость подруги, он и оказался среди фотографий, развешанных по стенам и посетителей, неспешно перемещающихся от снимка к снимку. Джаред заценил кадры с игривыми котятами и шебутными собаками, крутыми тачками и красивыми пейзажами, но по-настоящему завис возле фоток с букетами. Вроде ничего необычного: цветы и цветы — таких снимков на выставке было завались, но почему-то именно эти работы задели какие-то струны в его душе. На него вдруг повеяло летом, ароматом свежескошенной травы и скромных полевых цветов. Словно среди слякотной осени он внезапно очутился в ромашково-васильковом мареве, когда солнце жарит с рассвета и до позднего вечера, в воздухе разливается медово-терпкий запах разноцветья, а глаз манит спелая клубника и малина. А вечером удушающая жара сменяется долгожданной прохладой и под успокаивающий стрекот цикад можно полюбоваться розовато-золотистым закатом, наблюдая как остывающий диск солнца медленно уплывает за горизонт, чтобы следующим утром снова разбудить щекоткой нахально лезущего в глаза луча. - Да что ты там застрял? - схватила его за локоть Женевьев, презрительно сморщившись при виде заинтересовавших его снимков. - Фу-у, какой примитив, везде почти одна и та же композиция. Небось, какая-нибудь скучающая старушенция нащелкала, чтобы похвастаться перед своими внуками. Пойдем, я тебе лучше настоящее фотоискусство покажу. Джаред неохотно поплелся за ней в следующий зал, украшенный современными инсталляциями и вычурными кадрами с такой же малопонятной хренью. Нет, может изогнутая железяка в обрамлении женских туфелек на снимке и обозначала какую-нибудь увлекательную авторскую задумку, но Джареду совершенно не хотелось разгадывать этот невнятный ребус. Он прошелся взглядом по всем фото, но ни одно его не зацепило. - А это я снимала. Как тебе? - спросила неожиданно Женевьев, нарочито потупившись, в ожидании его комплиментов. - Очень необычно, да, и смело, - пробормотал Джаред, с трудом сдерживая смешок при виде пачки сигарет, запечатленной в прозрачном кубе, стоящем на стремянке. - Это ты так выступаешь против курения? - Вообще-то, моя работа несет в себе более широкий социально-философский подтекст, настоящий ценитель прекрасного это сразу поймет, - сухо пояснила Женевьев, явно рассчитывающая на восторженную похвалу. - Марк сказал, что в моих концептуальных снимках заложен огромный потенциал. - Ну да, конечно, - поддакнул Джаред, не собирающийся становиться тем, кто снимет розовые очки с однокурсницы. Марк Шеппард — один из их преподавателей, славился своими романами со студентками. Ну а поскольку, внешность имел далеко не аленделоновскую, то морочил им головы трепотней, не отражающей и сотой доли истины. - Он еще сказал, что возможно, одна из моих работ займет призовое место, - шепотом сообщила зардевшаяся Женевьев. - Это было бы здорово, - от чистого сердца пожелал ей Джаред. - А о выставке я обязательно напишу в нашу газету, чтобы и остальные смогли прийти сюда и окунуться в атмосферу творчества и вдохновения. - Ой, смотри, профессор Шеппард, - довольная Женевьев расплылась в улыбке, заметив среди посетителей преподавателя. - Пойду поздороваюсь с ним. - Да- да, конечно, - Джаред проводил ее взглядом и тут же поспешил обратно, в тот зал, где висели те удивительные снимки с букетами, зовущими всех в беззаботное лето. Еще издалека он увидел рядом с фотоработами старушку в синем платье, жмущую руку молодому человеку и сразу понял, что это и есть автор полюбившихся ему кадров. Выходит, Женевьев оказалась права, ну и плевать, все равно очарование снимков никуда не ушло. Джаред подошел поближе, вежливо решив дождаться, когда посетитель отойдет от талантливой старой леди, чтобы тоже похвалить ее работы. - Спасибо, спасибо вам большое. Мне очень понравилось ваше вИдение обыденных, в общем-то, вещей, - старушка энергично затрясла руку парня. Навостривший уши, Джаред, совершенно растерялся: получается, автор этих работ не словоохотливая бабушка, а вполне себе молодой человек, стоявший к нему полубоком. Наконец, старушка отошла, и парень повернулся лицом к Джареду, поражая его своей красотой, не менее удивительной, чем его работы. Он вопросительно посмотрел на оцепеневшего Джареда, от неожиданности потерявшего дар речи. - Вы... Ваши фотографии потрясающие, волшебные, - залопотал пришедший в себя Джаред. - Глядя на них, я словно вновь оказался в лете, - а сам жадно глядел в зеленые глаза визави, отражающие сочную зелень, что была запечатлена на снимках, и на рыжие крапинки веснушек, украшавшие светлую кожу . - Спасибо, я рад, что вам понравилось, - сдержанно поблагодарил его автор. - В каждое фото я вложил душу, - проговорив это таким тоном, что было непонятно, шутит он или говорит серьезно. - Они — лучшие на этой выставке, - честно признал Джаред. - Я бы без раздумий отдал им первое место. Да, простите, я не представился: Джаред Падалеки, - и он протянул руку озадаченному парню, внимательно вслушивающемуся в его каждое слово. - Дженсен Эклз, - собеседник улыбнулся ему — открыто, солнечно, будто позволяя Джареду увидеть то, что обычно скрыто за дежурной приветливостью. - И спасибо вам тоже, умением тонко чувствовать и видеть сердцем обладают немногие. - Прости за нескромный вопрос: ты сам родился летом? - не выдержав, поинтересовался Джареда, интуитивно переходя на дружеский тон. - Нет, я мартовский, просто люблю лето, - глаза Дженсена смеялись. - А я — июльский, - Джареду хотелось рассказать новому знакомому о себе буквально все. - Обожаю жару и солнце, и плавать, и кататься на водных лыжах, и на велосипеде... - Джей, я ухожу, - его бесцеремонно прервала на полуслове раскрасневшаяся, взволнованная Женевьев, у нее за спиной маячил довольно усмехающийся профессор, сумевший, видимо, раскрутить ее на «чашку кофе». Джаред только досадливо махнул ей рукой на прощание — вот ведь, надоеда. - Твоя девушка? - голос у Дженсена был низким, с небольшой сексуальной хрипотцой. - Нет, что ты, просто однокурсница. Вообще-то, я гей, - уточнил Джаред, нервно переминаясь с ноги на ногу. Ну, пожалуйста, пусть парень его мечты окажется такой же ориентации! - Я тоже, - прозвучало ответное признание, отчего пульс Джареда зашкалило. - А на кого ты учишься? - На журналиста. - Надо же, а я переводчик. Почти коллеги, - Дженсен охотно поддерживал разговор, что чрезвычайно воодушевило Джареда. - Как ты смотришь на то, чтобы продолжить нашу беседу в ближайшей кофейне? - предложил он, сгорая от нетерпения познакомиться с Дженсеном поближе. - Я угощаю. - Окей, тогда я плачу в следующий раз. И от этого многообещающего «в следующий раз» Джаред чуть с ума не сошел от радости. В кофейне они непринужденно болтали обо всем на свете, с каждым новым фактом утверждаясь, что у них много общего. А потом Джаред несмело положил ладонь на руку Дженсена, чтобы сказать что-то очень важное. - Знаешь, я безумно хотел бы провести будущее лето с тобой, - непривычно робея, признался он, будто и не было в его жизни других парней, в чьем обществе он проводил время, ожидая встречи с тем настоящим, единственным. Дженсен лишь загадочно улыбнулся, отпивая глоток уже остывшего кофе. Через пару дней они поцеловались, через неделю переспали, через месяц познакомились с родителями друг друга, через полгода встречали свой первый летний рассвет, и Дженсен непрестанно щелкал фотоаппаратом, снимая не цветы и пейзажи, а Джареда — счастливо улыбающегося из-под падающей на глаза челки и сам радостно улыбался, зная наверняка, что теперь и лето, и осень, и зиму с весной будет встречать только с ним одним. Конец