Подарок

– Ты все-таки пришел… – Конечно, я же обещал, – Алекс бросается на шею, обнимает, почти душит. Сегодня ему исполнилось шестнадцать лет. Белозубо улыбаясь, он сметает с лица мелкие капли – на улице с утра моросит дождь, но не похоже, чтобы это его хоть сколько-нибудь беспокоило. Он провел этот день с друзьями: Михаил постарался, чтобы праздник соответствовал его ожиданиям, насколько это возможно в городе, с момента второго рождения живущем по законам военного времени. На улице давно стемнело, но Михаил все-таки верил, что Алекс придет, и ждал его. И вот он, перед ним, с веселым хохотом лезет в холодильник за содовой и взбалтывает ее, лукаво глядя на архангела. Тот качает головой, и Алекс не открывает, оставляет бутылку на столе. Позже он, конечно же, как всегда забудет про нее, а потом будет сетовать на то, что она нагрелась. Михаил не пьет такое, поэтому не следит за температурой напитка. Он держит содовую, чипсы и слабоалкогольные напитки только для Алекса. В городе это почти дефицит, и, наверное, он балует мальчишку слишком часто, но не может ему отказать. – Как прошел праздник? Вместо ответа Алекс снова обнимает его, трется щекой о грудь, но чуть погодя все же говорит: – Спасибо. Все сказали, что никогда ничего подобного не видели. – Совершеннолетие не каждый день наступает, – Михаил слабо улыбается. У него есть подарок для Алекса, но он не знает, как тот к нему отнесется и потому медлит. – Эд подарил мне зажигалку, – Алекс лезет в карман, чиркает колесиком кремня и любуется своим маленьким огнем. – Я тоже хотел бы кое-что тебе подарить, – мальчик тут же захлопывает крышку зажигалки и прячет ее обратно в карман. Михаил ведет его в свой кабинет и вручает конверт с гербовой печатью. Он не вскрыт, но архангелу и без того известен результат – он один из тех, кто составлял его. В первые мгновения на лице Алекса читается недоумение, он полуиспуганно смотрит на Михаила, но пальцы уже разрывают плотную бумагу. Он достает тисненый позолоченными крыльями лист, проходится невидящим взглядом по тексту, не соображает, начинает сначала – Михаил видит это по движению глаз, а когда лист в руках юноши начинает дрожать, понимает, что смысл дошел до сознания Алекса. Он поднимает голову: застывшее на лице выражение шока начинает беспокоить Михаила, но постепенно оно отступает место незамутненному восторгу. – Это правда? – Алекс все еще пытается совладать с лицом, но улыбка расползается по лицу, и остановить уголки рта невозможно, как невозможно собрать руками раскатывающуюся мириадами шариков ртуть. Михаил кивает со сдержанной улыбкой: наблюдение за сменой эмоций этого юноши сродни медитации на огонь, всегда остающийся прежним и в то же время не повторяющий ни одну из принятых прежде форм и на долю секунды. Алекс бережно кладет лист вместе с конвертом обратно на письменный стол, возвращается к Михаилу и в третий раз за вечер обвивает его шею руками. На этот раз, однако, он давит на его плечи, заставляя наклониться. Михаил повинуется невербальному призыву, и ощущает прикосновение чужих губ и плохо бритого подбородка на своей щеке. Он слегка поворачивает голову и ловит эти губы своими. Нежная розовая плоть охотно поддается, Алекс с выдохом приоткрывает рот, и позволяет Михаилу исследовать его своим языком. Через минуту или две он осваивает новую для него науку и зеркально отображает действия Михаила, толкая архангела к краю его личной пропасти. Михаил несет Алекса к креслу в углу комнаты – на секунду жалеет, что когда-то отказался от покупки кушетки, – но мысль меркнет, когда он оказывается сидящим на полу у ног юноши. Окружающий мир окончательно исчезает в тот момент, когда ноги Алекса ложатся ему на плечи, а за его полуприжатым к животу членом тянется нить смазки. Михаил протягивает к головке руку, аккуратно растирает чуть липкую жидкость, отвлекает. Тело Алекса все равно сотрясает спазм при проникновении, но Михаил продолжает работать рукой, и юноша постепенно расслабляется, впуская в себя весь орган архангела. Алекс запрокидывает голову, когда Михаил, не замедляя движений, дотрагивается мизинцем до его яичек. Он перекатывает их, то уделяя больше внимания им, то почти полностью снова переключается на член. Михаил немного приподнимает спину юноши от кресла, выходит из него, оставляя внутри только головку, а потом толкается на всю длину. Его рука все еще держит напряженный ствол юноши, палец на мошонке ощущает, как она собирается в тугой комок, и Алекс выплескивается на свой живот и руку Михаила. Архангел совершает еще пару фрикций: он мог бы продолжать так не один час, но подталкивает себя к концу, и выходит из податливого тела, орошая его своим семенем. Оно смешивается со спермой на коже Алекса, затекает в пупок, переплетается узором со следами блестящей смазки. На щеках Алекса неровными пятнами расцветает румянец. Во взгляде, обретающем осмысленность, появляется тень удивления и страха. Михаил не знает, видно ли это по его лицу, но внутри него зеркально проходят те же стадии осознания. Алекс молча одевается, не заботясь о том, чтобы хотя бы смыть или стереть с себя сперму – свою и чужую. Закончив, он не поднимает головы, больше не смотрит на Михаила, забирает с его стола подтверждение о зачислении в отряд архангела в звании рядового, и покидает Стратосферу. Несмотря на то, что Алекс в его отряде, Михаил не видит его двадцать один день – да, он считает, и каждую секунду прожитого дня, а в сутках их восемьдесят шесть тысяч четыреста, он жалеет о своем поступке. Как он мог позволить себе так легко поддаться соблазну? Даже если бы Алекс действительно хотел этого и настаивал, Михаилу следовало бы отговорить его, а не радостно соглашаться уложить в постель подростка. Но Алекс даже не хотел, и это разрывало архангелу сердце. Неужели он не помнил, когда расстегивал пояс над ярко выраженной выпуклостью на парусиновых брюках парня, что подростки легко возбуждаются от чего угодно? Разве не говорил ему как-то кто-то из смертных, что два шурупа рядом для пятнадцати-шестнадцатилетнего юноши, вне всякого сомнения, похожи на женскую грудь? По ночам Михаил начал много летать. Его тело слишком выносливо, и не может утомляться от дневных активностей достаточно, чтобы отключаться без предварительного стократного показа хозяину этой отвратительной вульгарно-возбуждающей сцены. Стоп-кадр с застывшим на лице Алекса испугом обязателен. Михаил привыкает засыпать и просыпаться на влажной подушке. При очередном облете города Михаил замечает стоящую на крыше заброшенного казино Космополитан фигуру. Он делает довольно большой крюк, чтобы не спугнуть человека. Тот стоит на краю карниза и будто не замечает ничего вокруг: опущенные плечи, а взгляд, судя по наклону головы, направлен на улицу внизу. По мере приближения Михаил начинает различать в силуэте знакомые очертания. Ступни мягко касаются бетонированной крыши. Михаил складывает крылья, но Алекс глух к звукам внешнего мира. – Не стоит этого делать. Алекс поворачивает голову, но не уходит с карниза. – Почему? – на щеке блестит влажная полоса. – Эта рана постепенно затянется, какой бы ужасной ни казалась сейчас. – Не думаю, – Алекс качает головой. – В произошедшем виновен только я, и это я должен расплачиваться за свои действия. – Я же не запрещал тебе… – Алекс судорожно всхлипывает, – но я так больше не могу. Я хочу забыть, но закрываю глаза и вижу… это. Снова и снова. – Алекс, пожалуйста, отойди оттуда. Все будет в порядке, я обещаю. Мы найдем людей, которые смогут тебе помочь. – Ты не виноват, – невпопад произносит Алекс и делает шаг вперед. Даже с ангельской реакцией и крыльями Михаил едва успевает – башня недостаточно высока, у него мало времени для разгона. Но он все же подхватывает Алекса на уровне третьего этажа и летит вместе с ним в военный госпиталь Веги. Алекс проводит в больнице два месяца. Когда он выходит, врачи уверяют Михаила, что угроза самоубийства миновала, что мальчик смог смириться с произошедшим, но контактировать с причиной срыва ему не стоит. Михаил окружает Алекса якобы случайными людьми. Они проникают во все сферы его жизни и докладывают архангелу обо всем, что связано с Избранным. Когда ему нужна помощь, рядом обязательно оказывается кто-то, кто выручит. Когда он грустит, находится кто-то, кто утешит. Какая безумная идея ни пришла бы в горячую голову юноши, неподалеку кто-нибудь непременно захочет поучаствовать. Михаил учится видеть чужими глазами и слышать чужими ушами, окружая по мере возможностей заботой того, кто для него значит буквально все. Так проходят год за годом, и Михаил не знает, будет ли Алекс готов принять свою судьбу, когда придет время, и сможет ли когда-нибудь его простить.