Папочка

- Ты чертов извращенец... - тяжело выдохнул Боруто, тут же сжимая зубы и глядя, как собственные руки стягивают мягкий ремень. Даже сейчас, в такой ситуации строя из себя профессионала БДСМ, этот ублюдок умудряется проявлять сдержанность и некое подобие родительской заботы. - Да-да, а еще я маньяк и - не забывай - педофил со стажем, развлекающийся с собственным сыном. - усмехнулся в ответ мужчина, и эта улыбка казалась в мягком приглушенном свете чертовски привлекательной - похоть так и сочилась из-за белой полоски ровных зубов и окрашивала губы в сладко-красный оттенок. Парень судорожно выдохнул, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц и чувствуя теперь, что не может пошевелить кистями. - Ты невыносим... Худший отец из всех. - преодолевая дрожь и стараясь собрать разбегающиеся мысли воедино, прошептал он. - Будто у тебя есть еще с десяток отцов. - невозмутимо хмыкнул Наруто, заканчивая связывать ему руки и теперь окидывая проделанную работу оценивающим взглядом. Уголок его губ чуть приподнялся, показывая, что он доволен, и мужчина медленно, чрезвычайно медленно склонился над парнем, дразняще проводя дыханием по тут же сжавшимся чужим губам. Боруто упрямо поморщился и резко отвернулся, неуклюже вскидываясь вверх тазом, словно пытаясь освободиться. В глазах Наруто вдруг вспыхнул едва различимый огонек, что-то колкое проступило из глубины, и он, резко пригнувшись, несильно, но ощутимо цапнул зубами кожу на сгибе шеи будущей жертвы. Боруто коротко вскрикнул от внезапной боли, но почти сразу ощутил ту незабываемую, сладкую и волнующую дрожь, сродни электрическому заряду, которую после таких вот их игрищ вспоминал почти с упоением. Скажи теперь, что это неправильно. Скажи, что так не должно быть, что это ненормально - и тебя никто не услышит. Стоило Наруто провести широкой горячей ладонью по бокам, по внутренней стороне бедер - и Боруто вспоминал отчетливо и одновременно словно размыто, кто перед ним; и тугой шерстяной узел сжимался где-то внизу живота, поднимаясь выше и забиваясь комом в глотку. Такой сильный и теплый, такой близкий и родной - он всеми этими тихими ласками словно кричал о том, что никуда не уйдет, не бросит и не предаст. Он по определению не может, ведь он - его отец. В первую очередь. Сколько уже было таких, на одну ночь, на неделю, на месяц. Сначала Боруто верил: он отдавался полностью, весь со своими внезапными ребяческими чувствами и мимолетными эмоциями, он доверял, открывал перед другими душу и велся на красивые разговоры и блестящую обертку одежды. Сколько он не старался раскрыть обертки души, хотя бы некоторых мыслей - в итоге это оказывался смятый комочек фольги, либо запрятанный в нежные молочные цвета горький шоколад. В итоге - одно и тоже, только с разным сроком годности. Но все мы, нагулявшись до тошноты и сосущей ложечки, рано или поздно возвращаемся домой. И Боруто вернулся - разбитый и потускневший, но с прежним гранитным стержнем внутри. И первым, что встретил он на пороге, была всепонимающая мягкая улыбка отца. Не матери, которая отказалась от них еще в далеком прошлом, сразу после рождения второго ребенка, которого она яростно отбивала в суде и в конце концов добилась желаемого. Видите ли, сын был чересчур похож на отца - причем как внешностью, так и характером, а доченька пошла вся в маму. Конечно, это не было первопричиной развода, однако Боруто терпеть не мог вспоминать прошлое и осмысливать всякие юридические нюансы. Ему, как ребенку, все еще плохо различающему грани между человеческими отношениями, между серым миром взрослых и ярким миром всемогущей наивности, было достаточно того, что папа рядом, всегда поддержит и поймет. Он никогда не предаст, раз однажды уже прошел проверку: не поддался искушению мнимой свободы и остался с родным сыном, верный морали и собственной привязанности. Наруто с осторожной яростью выцеловывал его шею, грудь, спускался к животу и мягко обводил языком впадинку пупка, заставляя Боруто млеть и распаляться с каждой секундой все больше и больше. Желание уже тугим узлом стягивало низ живота, и он, забывшись, перестал следить за дыханием и собственными стонами. Спускается все ниже и ниже... А вот сейчас Наруто должен... Не выдерживает, выгибается дугой над уже порядком смятой постелью, когда чувствует т а м уверенные, почти нахальные прикосновения горячего языка. Наруто всегда так делает - однако Боруто никогда не успевает приготовиться и выдержать достойно. Сказывается, конечно, разница в опыте, но от такого осознания становится только хуже. Верно, какой у ребенка может быть опыт, горько думает Боруто и жмурится сильнее, сжимая белую простыню красными скользкими от пота пальцами. Утешает лишь то, что безумие, длящееся более двух с половиной лет - подумать только, как быстро летит время - обычно быстро не проходит, не говоря уже о возможности перерасти в привычку. Никуда от него отец не денется. А станет дряхлым стариком - тогда и подавно бежать будет некуда. И умереть - никогда не умрет, потому что Боруто просто не может себе этого представить. Не может представить, как окажется совсем один, отметая любые мысли о поиске н о в о г о близкого человека. Не найти таких на стороне - не раз уже убеждался. Отец - он один, и еще одного такого не сделаешь. Наруто снова не доходит до конца, и Боруто это ужасно злит. Уже несколько недель, почти месяц - он будто играется, будто ему надоело. Невыносимо... хочется врезать, но вместо этого он стискивает зубы, смотрит зло и почти с ненавистью. Наруто заламывает брови и отворачивается с напускной небрежностью, но руки не развязывает. Боруто не выдерживает, дергает руками и трепыхается, призывая сделать хоть что-то, а отец лишь смотрит на него как-то извиняющееся, по-щенячьи. Тот не понимает, рычит, а затем ядовито усмехается, без слов проклиная тупоголовость некоторых папаш, в коих за столько лет вдруг неожиданно проснулась совесть. Где она, интересно, раньше была?.. - Остынь. - шепчет Наруто ласково, с затаенной горечью, выливающейся отрывистыми потоками слов. - Тебе уже семнадцать, Боруто. Сегодня твой день рождения... Неужели ты все еще не различаешь грани между сексом и любовью? Он смотрит нежно, болезненно, просяще. Не хочет выздоравливать, но знает, что нужно. Для них обоих ведь, и он с самого начала во всем виноват. В ушах звенит, в животе, груди и горле появляется противное чувство обиды и желчи. Предательства. Значит, вот так, п а п о ч к а?.. Сперва поддался искушению, пошел на поводу у своих низких желаний и подсадил на это другого, ни в чем перед тобой не виноватого человека, заставил его поверить в существование чего-то высокого, выше обычных желаний и потребностей тела, а теперь пытаешься вновь вправить ему мозги - на этот раз в противоположную сторону. - Нет, не различаю, - качает он головой, - п а п о ч к а. - и рывком подается вперед, перекидывая связанные руки через голову к груди, а сам быстро, не давая опомниться, впивается губами в чужой чуть приоткрытый в удивлении рот, тут же проскальзывая языком внутрь. Наруто нравится: это видно по отчетливо проступающему возбуждению и участившемуся дыханию. Вот и славно - значит, ни безумство, ни привычка не исчезли. Боруто ухмыляется в поцелуй и резко сдавливает его талию коленями, одновременно прижимаясь всем телом и с упоением проводя ладонями вниз по обнаженному торсу. Такой сильный, крепкий и горячий... Парень, не выдерживая, елозит задом на его промежности и срывается на жалобное мычание, когда буквально пятой точкой ощущает чужое возбуждение. Тут уже Наруто срывается, разом забыв обо всех моральных принципах и желании прекратить все это, попросить прощения и сказать, что нельзя. Не принято. Неправильно. Он опрокидывает сына на кровать и задавливает его сверху, нетерпеливо шаря ладонями под тонкой футболкой, берет инициативу на себя. Жадно выцеловывает и кусает шею, ключицы, грудь; и Боруто под ним изо всех сил старается лежать ровно. Этот человек... сам запутался в своих чувствах, желаниях и порывах. Он никогда не знал, чего хочет на самом деле, зато это знал Боруто. А ещё Боруто ясно сознавал, чего хочет сам. Отца. Единственный человек, который был ему по-настоящему дорог и нужен, хоть парень и не любил это признавать. Он уже не спешил открывать перед кем-либо свою душу, стал более разборчив и осторожен, но выливалось это пока лишь в мелкие ссоры и частые недопонимания с родителем. К примеру, Боруто никогда не говорил о любви. Зато его дурак-папаша болел манией трещать без умолку и выплескивать свои эмоции на окружающих, что порой бесило до зубного скрежета. Но все это - такие мелочи, думал Боруто, цепляя пальцами измятую простынь, вздрагивая и покачиваясь в такт толчкам, сдерживая беспрерывно рвущиеся наружу стоны. Скажи теперь, что это неправильно. Скажи, что так не должно быть, что это ненормально - и тебя никто не услышит. .