/ / /
Исин собирает вещи, готовится к отлету, поет себе под нос какие-то песни и, в принципе, ведет себя вполне привычно и знакомо. Ифаню же кажется, что сердце начинает болеть уже сейчас, вопреки тому, что у них ещё полдня впереди. — Почему ты никогда не говоришь, куда улетаешь? — тихо спрашивает он, не отрывая взгляда от носящегося по квартире парня. — Потому что я так привык. В этом вся суть, — Исин пожимает плечами, находя ещё пару рубашек и укладывая их в свой чемодан. — Я не просто улетаю, это всегда своего рода побег. А что это за побег, если хотя бы одна душа знает о том, куда ты направляешься? Ифань тяжело выдыхает, пряча лицо в ладонях и пытаясь привести мысли в порядок, что, конечно, совершенно не удаётся. Он не понимает Исина. Совсем. Он даже не понимает, нужен ли ему вообще — а тот никогда не отвечает напрямую. — И в этом смысл твоей жизни? В побеге? — Смысл? А кто говорит про смысл? — Исин смотрит на старшего насмешливо, усаживаясь на кровать напротив него. — Нет никакого смысла, мой дорогой Ифань. Его нет сейчас, его не было и раньше, когда я жил, как все остальные. Единственный смысл — это, пожалуй, не сойти с ума от скуки. Старший лишь качает головой, улыбаясь, кажется, слишком грустно от очередного осознания, что они никогда не смогут друг друга понять. Впрочем, с одной мыслью Ифань не может не согласиться: в жизни действительно нет никакого смысла. Никакого — кроме любви. Вот только где находить в себе силы, когда эта любовь ускользает снова и снова? Как цепляться за неё, если ты так привык к покою, а она находится в постоянном забеге, словно пытаясь опередить саму жизнь? Ифань провожает Исина в аэропорт, куда вернется через пару дней, чтобы отправиться домой. Этот сценарий давно стал избитым, но почему-то смириться с этим с каждым разом становится всё сложнее. Впрочем, есть одна вещь, что выбивается из привычного хода событий: Чжан выглядит не менее огорченно, даже не пытаясь скрывать свои эмоции. Не позволяющий проявлять нежность при прощании в другие дни, сейчас он мягко касается ладонью чужой щеки, заглядывая в глаза напротив и слабо улыбаясь уголком губ. — Я, кажется, был не совсем прав днём, — тихо произносит он, склоняя голову набок, — смысл всё-таки есть. И для меня он, видимо, в ожидании. Ифань видит в глазах Исина свет уходящего солнца, пробивающегося сквозь стеклянные стены, и это единственное, что он запоминает о последнем мгновении рядом с ним. Чжан снова исчезает из его жизни. И парню, если честно, безумно хочется выть от отчаяния. Через два дня он снова на том же месте. В кармане билет до Пекина, но в сердце — абсолютное отсутствие желания возвращаться к надоевшей жизни. Сквозь стекло вновь пробивается закатный свет, рассыпаясь по полу солнечными пятнами, да только Ифаню он кажется совсем неправильным: в глазах Исина всё выглядит совсем иначе. Объявляется регистрация на его самолёт, но Ву замирает, словно не слыша — а потом вдруг направляется к кассам. Последние слова Исина мечутся в памяти, прибавляя решимости, когда Ифань, сосредоточившись на желании увидеть его, называет кассиру место назначения, которого пока не знает сам. Через несколько часов он идёт по улицам Токио, в котором ещё ни разу не бывал — но идёт уверенно, потому что точно знает, куда. Пусть и не осознаёт. Дверь новой квартиры Исина оказывается не заперта, и Ву заходит, ни мгновения не колеблясь. Младшего он застаёт в спальне сидящим на подоконнике ногами наружу — дурная привычка, постоянно заставляющая Ву волноваться. — А я уж думал, мне снова придётся ждать несколько месяцев, — Чжан даже не оборачивается, слыша шаги, а Ифань невольно улыбается, подходя ближе и обнимая парня со спины. — И надолго ты? — Навсегда, — шепчет Ву, зарываясь носом в чужие волосы, и лишь крепче обнимает Чжана, чувствуя, как тот прижимается лопатками к его груди./ / /
Новая жизнь в незнакомом месте — дело нелёгкое, но под покровительством Исина даже интересное. Ифаню так ни разу и не пришлось вернуться в Пекин хотя бы на время, и сейчас, семь месяцев спустя, он осознаёт, что ни дня не скучал по нему. Жизнь с Чжаном постоянно разная: от умиротворяющего спокойствия до уничтожающих нервные клетки пожаров, но Ву счастлив. Каждый день и каждую минуту. Потому что лишь отражаясь в глазах Исина всё в этом мире выглядит правильным. Ифань просыпается в очередное утро и, улыбаясь раньше, чем открывает глаза, тянется к Исину для объятий, вот только того в постели уже нет, что странно: младший всегда просыпается гораздо позже, чем Ву. Чувство неясной тревоги уничтожает остатки сна, заставляя парня выскочить из постели. Через несколько минут Ифань готов рычать от злости, потому что во всей квартире нет ни Исина, ни его вещей. Лишь клочок бумаги на тумбочке у кровати, в который парень вцепляется, готовясь чуть ли не разорвать — но невольно расплывается в улыбке, читая чужое послание. Рассуждая о смысле жизни, они с Исином называют разные вещи, но при этом оба, по сути, говорят о любви. И пусть особенности младшего будут сводить его с ума до скончания дней, Ву, идущий к кассам аэропорта, знает, что оно действительно стоит того. Самолёт уносит Ифаня в очередной незнакомый город, а в кармане лежит утренняя записка — как напоминание о том, что он всё делает правильно. Он теперь всё и всегда будет делать правильно, потому что Исина никогда не отпустит./ / /
Я очень люблю тебя, но иначе уже не могу. Мне необходимо сбегать и заметать следы, чтобы оставаться собой. Я не знаю, болезнь это или мания, однако такова моя жизнь. Но ты — тоже моя жизнь. Найди меня снова, пожалуйста.