Salieri

Мы познакомились, когда я еще только поступил в школу, на детском новогоднем представлении, куда пришел с родителями. Он был младше меня и даже еще не учился, но все дети тянулись к нему. Почему? Наверное, из-за его неуемной энергии. Велен прыгал, бегал и прямо-таки сиял от удовольствия, заряжая всех вокруг хорошим настроением и желанием присоединиться к веселью. Организаторы праздника собрали нас на какое-то соревнование, распределили по командам, и, объяснив правила, сказали, что начинать можно, как только заиграет музыка. Велен оказался первым в своей команде и уже приготовился побежать выполнять задание эстафеты, когда раздалась музыка. По инерции мальчик сделал несколько шагов вперед, а потом замер, глядя куда-то в сторону с потерянным, даже обиженным видом. - "Собачий вальс" не так играть надо! – громко заявил он и направился к пианино, за которым сидел наигрывающий известную детскую мелодию мужчина. Остановившись возле него, мальчик повторил свою претензию. Мужчина явно удивился, а к Велену уже спешил его отец. - Извините моего сына, он сейчас учится играть на пианино... разные мелодии… наверняка что-нибудь напутал... - Нет, что вы, - вдруг улыбнулся исполнитель. - Почему бы маленькому музыканту не показать мне, как надо играть? Сам-то знаешь "Собачий вальс"? - обратился он уже к мальчику. - Конечно! Еще год назад его играл! - вскинул голову Велен и забрался на освободившийся перед пианино стул. Недолго он просто смотрел на клавиши, словно прикидывая, как лучше сыграть, а потом... Потом была музыка. Это был тот же "Собачий вальс", только мальчик к каждой положенной ноте добавлял еще несколько так, что получалась невероятно мелодичная, но при этом вполне живая и бодрая музыка. Мужчина-исполнитель стоял с открытым ртом. Все присутствующие на празднике, как дети, так и взрослые, столпились вокруг пианино, а мальчик, не обращая ни на кого внимания, с явным удовольствием, написанным на лице, играл. После того случая я задался целью - научиться создавать такие же красивые звуки прикосновениями к белым и черным клавишам. Сколько же трудов мне стоило уговорить родителей, не имеющих и близкого представления о красоте музыки, отдать меня на обучение игре на фортепьяно! Но все-таки они сдались, и уже через полгода я начал учиться. Первые несколько лет я даже не завидовал Велену (я иногда видел и слышал его на концертах) - у него было просто больше опыта, поэтому, разумеется, он играл лучше. Но потом пришло понимание, что, в то время, как я практически не отхожу от инструмента, Велен спокойно гуляет и играет с друзьями. И, что самое обидное, это никак не сказывалось на его результатах! Он как был, так и оставался лучшим учеником и гордостью всех преподавателей игры на фортепиано. К двенадцати годам я начал осознавать, что, сколько бы ни трудился, вряд ли смогу достичь такого же уровня, как он. У Велена был непревзойденный талант. Если мне приходилось подолгу сидеть над каждым произведением, разучивая его, запоминая, расставляя акценты и стараясь понять, какое настроение вложить в музыку, то Велену хватало двух-трех прочтений с листа, чтобы великолепно сыграть даже сложнейшую вещь. Преподаватели хвалили меня, говоря, что я - самый усердный, подающий огромные надежды ученик... но я-то понимал, что не иду ни в какое сравнение с тем, кто разбудил во мне эту любовь к музыке. В четырнадцать лет я поступил в музыкальный колледж, разумеется, на специальность фортепиано. И в тот же год туда же поступил и Велен. Я не знал, считать это благоволением богов, или насмешкой судьбы. Конечно же, мы с ним подружились, преподаватели ставили нас в пример другим ученикам, все партии в четыре руки мы исполняли вместе, я искренне наслаждался, слушая, как он играет... Но каким же мучением было понимать, что я постоянно буду лишь на втором месте, в тени! На втором году обучения в колледже нам преподавали биографии и основные композиции выдающихся музыкантов. Затаив дыхание я слушал рассказы о непростой судьбе величайших композиторов, а Велен... Он прогуливал, говоря мне, что ему скучно и незачем копаться в прошлом, когда и в настоящем есть столько прекрасной музыки. Я пытался убедить его, но все мои доводы разбивались о стену его беспечности, и, в конце концов, я плюнул на это, без него ходил на занятия и наслаждался рассказанными историями. Как раз на одном из таких уроков я понял, что всегда было так, как происходит со мной: всегда есть гении, а есть люди, которые усердно работают, чтобы получить признание. Это был рассказ про Вольфганга Амадея Моцарта и его антагониста Антонио Сальери. Преподаватель, да и все мои одноклассники возмущались поступком Сальери, который фактически довел великого композитора до смерти, а по некоторым данным - и вовсе отравил. Я же понимал его. Упорство, опыт и знания боролись с чистейшим талантом - и талант побеждал... Я сразу провел параллель с Моцартом и Веленом - такой же беспечный характер, наглое поведение и божественная музыка, выходящая из-под его пальцев. Ну а я... конечно, я льстил себе, примерив на себя образ Сальери, но я по-настоящему влюбился в него. Впрочем, кто еще был достоин зваться новым Сальери, если не я? К тому же, именно меня родители удостоили чести носить его имя. С тех пор на всех моих записях, на всех контрольных и на музыкальных произведениях стояла подпись на латинице: "Salieri". То время, когда нам положено было написать собственное небольшое произведение к выпускным экзаменам, выпало на весну моего восемнадцатилетия. Велену было семнадцать. Самый расцвет молодости и буйства гормонов. Тем не менее, я целыми днями просиживал у пианино, стараясь подобрать то идеальное сочетание нот, которое передало бы все мои переживания. Не раз я выглядывал в окно и видел Велена валяющимся на лужайке в окружении стайки восхищенных девушек, не раз он старался и меня вытащить гулять... Однако я прекрасно понимал, что, если он может написать совершенно новое произведение за неделю, то мне на это нужно все свободное время. Так и произошло. Мы сдали работы одновременно, и его композиция даже на беглый взгляд была в разы сложнее, чем моя. Выпускные экзамены прошли для меня, как в тумане. Сыграв свое произведение и получив заслуженные бурные овации и рукопожатия от всего руководящего состава колледжа, а также от двух довольно знаменитых современных музыкантов, я занял свое место в зале. Со смесью ужаса и предвкушения я ждал, что же сыграет Велен, мой личный Моцарт... и он не подвел! Такого восторга я не испытывал еще никогда. Его музыка выворачивала мне душу, заставляя одновременно парить от восхищения и корчиться в муках зависти. Уже тогда я понял, что Велен не должен распыляться на публику, его музыку никто не сможет понять настолько же полно, насколько ее понимаю и воспринимаю я. И вообще, общество не должно довлеть над столь талантливым человеком, как мой друг... Велен пригласил меня к себе домой, отпраздновать окончание колледжа. По дороге к нему я зашел в аптеку за сильнейшим снотворным (стащить бабушкин рецепт не составило никакого труда), а также в магазин за шампанским. Бутылку игристого вина Велен встретил с ожидаемым восторгом, и предложил мне чувствовать себя как дома. Разумеется, первым делом он показал мне свою комнату, добрую половину пространства в которой занимал рояль. Слово за слово, и мы решили сыграть. Снова и снова, от этюда к этюду, от сонаты к сонате я убеждался в том, что он слишком талантлив для нашего общества... А он просто играл, почти не глядя на клавиши, и с удовольствием болтая о чем-то своем. - Душно, я бы выпил, - в какой-то момент перебил его я. Он с радостью согласился, и, не прекращая играть, объяснил, где у него хранятся штопор и стаканы. На кухне я быстро раскрошил почти половину всех имеющихся у меня таблеток снотворного и высыпал в его стакан, после чего залил шампанским и, даже не дожидаясь, пока крошки растворятся, отнес ему. Велен выпил залпом, кажется, не почувствовав снотворного, и я вышел из комнаты. Очень быстро не стало слышно звуков музыки, но я все еще не возвращался к нему. Я ждал, наверное, полчаса, прежде чем подойти к уже бездыханному телу. Он лежал на полу, на спине, с закрытыми глазами - словно спал, хотя прекрасно было видно, что он мертв. Вокруг него оказались рассыпаны ноты, и, поверьте, это было невероятно красиво. Одного не хватало, и я дополнил картину своим автографом, чтобы все знали, кто был его настоящим другом, кто оградил его от непонимания и невежества людей, кто освободил Его... Моцарта нашего времени... * * * - Судебное заседание откладывается на срок, необходимый для проведения судебно-психиатрической экспертизы! Юноша, кажется, невменяем... - немолодая уже судья, имеющая двоих почти совершеннолетних детей, с неподдельным ужасом смотрела на подсудимого. А молодой человек по имени Антонио с безумной улыбкой на губах и бешено блестящими глазами зажатой в кулаке ручкой, словно ножом, выводил в воздухе буквы. Те же буквы, которые были вырезаны на груди мертвого Велена - "Salieri".