Проклятое семейство

      «Раннее утро и сонная леность просто созданы друг для друга», — думал Тсуна, спокойно ковыряясь в своей тарелке вилкой.       — Сынок, а ты какую игрушку хочешь в подарок: плюшевую панду или игрушечный пистолет? — неожиданно спросила Нана у своего одиннадцатилетнего сына.       — Мамочка, лучший подарок для меня — это твое хорошее настроение и поджаренный на вертеле хамелеон, как в фильмах про жителей пустыни. Правда, у них ящерица была, но это, право, такое незначительное отличие, — с интересом следя за своей матерью, спокойно отвечает Тсуна, слегка постукивая палочками по тарелке.       — Прости, но охоту на хамелеона я целиком и полностью возлагаю на твои плечи, мой самый любимый и заботливый мужчина, — по-доброму улыбаясь — так, как умеет только она — проговорила, словно пропела, Нана. Ее теплые карие глаза сияли неподдельной любовью и заботой.       — Ты в это время будешь занята чем-то более интересным? — с почти такой же доброй улыбкой спросил Тсуна.       Так улыбаться он учился очень долго, но это того стоило! Ведь это умение по-настоящему полезно: улыбнешься, и даже гопники пожалеют такое неприспособленное к жизни существо. Оно и правильно, иначе милому одиннадцатилетнему мальчику придется развеять миф о том, что он совсем никчемный и хилый.       Разве это будет весело? Совсем невесело.       — Конечно, Тсу-кун! Ведь твоя мама вот уже полгода не видела любимого мужа!       — Ничего удивительного, обычно Емицу вспоминает прошлые жизни немного раньше, чем ты, и успевает сбежать и спрятаться так, что даже моя интуиция бесполезна, — положив палочки, ответил Тсуна       — Ты прав, но я подожду, а потом… — Нана с неподдельным удовольствием закатила глаза, представляя себе это потом. — И не называй отца по имени, чтобы там ни было, он — твой отец!       — Как скажешь, мамочка. Все, пора выходить. Я уже опаздываю на пять минут, а когда дойду будет на пятнадцать, — тяжко вздохнул Тсуна, снова нежно улыбнувшись и поцеловав свою любимую мать на прощание в щеку.       — Конечно, милый. Не забудь бенто!       — Как можно забыть что-то настолько вкусное, и я бы даже сказал, божественно прекрасное? — искренне возмутился Тсуна, но тут же немного смутившись под насмешливым взглядом карих глаз добавил: — Конечно, если нет угрозы, что мой обед съест кто-то мелкого роста и великой наглости.       — Удачного дня, сынок, — пожелала любящая мать своему единственному и самому лучшему ребенку.       — Спасибо, мам, — на автомате крикнул шатен с оригинальной прической, еле избегая столкновения с дверным косяком. — Я ушел! — уже закрывая дверь, крикнул он и побежал в направлении младшей Намимори.

***

      Сколько жизней было прожито? Сколько смертей я ощутил? Много. Но я не жалею о том, что было. Не могу позволить себе заниматься такими глупостями. У меня есть мое настоящее, моя семья. Вот только… Сейчас, вспоминая все былое, мне кажется, что я всегда был слишком сильно зациклен на себе, и это мешало мне расти.       Все небеса эгоисты. Я — эгоист, который изо всех сил старался удержать своих хранителей возле себя и каждый раз терял все. Наверное это был немного неправильный подход. Хотя, скорее всего это точно был неправильный подход!       — Савада! Опять ты на моих уроках спишь, бездельник! — начал кричать учитель у доски и, замахнувшись посильнее, он кинул в меня кусок мела, который попал мне по лбу.       — Ой, сенсей! Ну зачем вы так! Я ведь уже решил эту задачу, — едва ли обижаясь на учителя, произнес я и, сдав свой лист с решением примера, вышел из класса.       Настроение было… серым. Пожалуй более конкретно мой меланхоличный настрой ничего не могло описать.       Весь мир был серым и безвкусным.       Прикрыв глаза ладонью, я взглянул на небо. Там пылало солнце, плыли дождевые облака, назревала гроза… Воздух пах озоном, давление опустилось настолько, что голоса детей, игравших на спортивной площадке, исказились и стали звучать совсем пискляво. Мне нестерпимо захотелось пошалить.

***

      — Мама, я хочу проведать одного знакомого, поможешь с алиби? — после ужина уточнил я, отстраняя маму от раковины. Все же не дело — сваливать всю работу по дому на хрупкую женщину. То, что мытье посуды и уборка по дому это «не мужская работа» — вовсе не оправдание. Раньше это и было оправданием для ленивого, посредственного и безвольного Тсунаеши. Тогда у него было много оправданий. Он и сейчас может придумать не меньше, вот только подобного желания нет. Нет ничего более горького, чем неприглядная правда. Но в тоже время она — лучшее лекарство для человека. И Тсуна свои таблетки принял в полном объеме, научившись смотреть правде в глаза.       — Конечно, милый, но будь осторожен. Тем более ты еще не пришел в форму.       — Мамочка, это всего лишь мирные переговоры о дальнейшем сотрудничестве.       — И с кем же? — взгляд Наны был все столь же внимательным.       — С Кавахирой и Бермудой, — уже понимая, что солгать не получится, признался Тсуна. Пусть мамочка и не была носителем сильного пламени, но вот гиперинтуиция у нее была в полном объеме.       -Я не буду запрещать тебе (глупо думать, что ты все еще маленький и беспомощный ребенок), но и без сопровождения отправить тебя я не могу. Когда мы уезжаем в путешествие?       — Как только оформлю все документы. А это перевод на домашнее обучение в школе, два загранпаспорта, страховка, пара поддельных документов, на случай непредвиденных обстоятельств, договор на…       — Хорошо, Тсу-кун. Ты пока разберись с этим, а я налажу связи с несколькими маленькими агентствами по туризму и рекламе. Я уже успела составить неплохое резюме фотографа, но пока что в этой среде меня никто не знает. Надо будет действовать аккуратно и неспешно. Тем более, что скоро проводится очередной престижный конкурс. Если к этому моменту я сделаю пару достойных фото и займу призовое место, то можно рассчитывать и на более выгодные контракты.       — Фотограф… Хорошее прикрытие и прекрасное занятие. Я знаю, что ты создашь совершенство, — тепло улыбнулся я.       — Льстец. Совершенство недостижимо, и в этом вся прелесть.       — Как скажешь. Ну что? Вперед навстречу приключениям?       Звонкий смех подтвердил его слова и согрел сердце.