Дин не идеален

Дин думает, что даже несмотря на все свое усердие, беспрекословное подчинение и абсолютное понимание того, что от него требуется, недостаточно хорош. Эта мысль постоянно обитает в его черепной коробке старомодным привидением из мультфильмов, сводя с ума качественным повторением звенящего «Не нужен, не идеален, не такой, как необходимо». И ничего не помогает избавиться от заевшего и надоевшего в мозгу уничижающего голоса отца. Пусть отец в жизни подобного никогда не говорил, Дин слишком хорошо его знает. Настолько слишком, что понимает, когда его условный срыв близок. А все потому, что Сэм трусливо сбежал. Дин устает от гнетущего молчания, от стены отчужденности в первые месяцы после отъезда брата в Стэнфорд. Ему больно от предательства брата, тяжело от одного вида подавленного отца. У него постоянно сбиты костяшки пальцев, потому что от монотонной долбежки стены становится хотя бы немного легче. Хотя голос в голове по-прежнему тянет свою противную песнь о его неидеальности. Дин не может понять, что ему нужно сделать еще, чтобы отец заметил его. Дин — не Сэм, он не кричит, не огрызается, не спорит. И это, наверное, правильно. Кто-то же должен быть между ними буфером, принимать на себя всю злость и ярость огненной лавой, льющейся из них обоих. Дин привыкает. Он знает, что это легко, надо только перетерпеть первое самое тяжелое время, а потом все будет хорошо. Правильно и доведено до автоматизма. Только не получается привыкнуть к тяжелой ладони на собственной шее, крепко вжимающей в подушку щекой, и на другую, лежащую на пояснице и заставляющую прогнуть спину. Еще сложнее привыкнуть к тому, что Джон — Дин даже в мыслях не может называть его отцом в такие моменты — постоянно что-то говорит. Злость или ярость развязывают ему язык настолько, что будь воля Дина — заткнул бы уши, чтобы ничего не слышать. Потому что Джон говорит о маме, о Сэме. Говорит, как ненавидит их за то, что они ушли. И Дина он тоже временами ненавидит, ведь тот остается с ним даже когда его колени стерты жестким покрытием ковра, а уж о его заднице и говорить не стоит. Дин — слабый. Дин — безрассудный. Дин — не идеальный из-за своей привязанности, и Джон будто пытается сломать его окончательно, несмотря на то, что Дин и так сломлен уходом Сэма. — Отец... — все же срывается с искусанных до крови губ Дина, и это окончательно срывает тормоза у Джона. — Почему ты остаешься? — практически ревет он, переворачивая Дина на спину и крепко сжимая пальцами его подбородок. — Почему не уходишь? Ты должен бежать! Дин молчит, лишь смотрит в глаза Джона, которые застилает пелена сумасшествия, и ему кажется, что однажды его пальцы сожмутся на горле и не дадут сделать и вдоха. Ему одновременно страшно и больно. Больно, что отец с каждым днем сильнее теряет себя, страшно, что не может ничем помочь. Дин даже не пытается отвечать, за что получает привычную, но оттого не менее унизительную пощечину, и ему даже не хочется ударить в ответ. Не потому что ему не сложить ладонь в кулак и не вырубить хорошо поставленным хуком. Потому что это его отец. Несмотря на свою ярость и гнев, Джон продолжает его трахать. Дин жмурится, отворачивается, потому что сейчас физическая боль намного сильнее моральной. Ему приходится глубоко дышать и считать про себя секунды, чтобы как можно менее болезненно пережить все происходящее. Его кожу обжигают горячие капли спермы, а тяжесть тела исчезает. Джон одевается и уходит, не глядя на него, и Дину на самом деле хочется сейчас сбежать. Привести себя в порядок и сбежать. Сбежать как можно дальше от предательства близких, от надругательств собственного отца и зализывать раны. Он знает, что смерть далеко не всегда означает покой. Но в такие моменты ему кажется, что для Джона это единственный верный конец. И пусть собственная жизнь не принадлежит ему самому, для него свобода — мелочь, пустой звук. Его умело лишили желания быть хоть сколько самостоятельным, но, пожалуй, только сейчас он понимает насколько большая это потеря для него самого. Стоя под прохладными струями душа, он кажется плохим даже себе — подчинение для него уже давно стало унижением, от которого нормальные люди пускают себе пулю в лоб. Но раз уж Дин не идеален, безрассуден и слаб, он поступит не так, как нормальные люди. Щелчок предохранителя любимой, верной беретты, словно расставляет все на свои места. Иногда свобода означает смерть. Дин решает, что это не должна быть именно его смерть.