El tango de locura.

Roxanne, you don’t have to put on that red light. Руки цвета пасмурного неба, изящно изогнутые в откровенном жесте, тянутся к блестящему в полутьме багровому подолу чересчур фривольного платья. Слишком открыто, слишком нагло, но это не мешает движениям сводить с ума своей ловкостью и уверенностью. Легкая ткань режет глаза ядовитой любовью, заставляя желать поскорее избавиться от нее. «Почему красный, почему сейчас?». Roxanne, you don’t care if it’s wrong or it’s right. Шаг вперед. Нога, согнутая в колене, перетянута черным чулком, изящно закреплённым на стройном бедре, так кстати открывшимся под протяжный вой одинокой скрипки. Сегодня все лишены права мыслить, сегодня никто не волнуется за завтрашний день. В эту ночь каждый срывает с себя маску повседневности, немигающе наблюдая за стройным телом в центре тёмной, лишенной света сцены. Roxanne, you don’t have to wear this dress tonight. Ткань отчаянно держится, намереваясь плавно соскользнуть с худых бледных плеч, дернувшихся либо в отчаянной попытке удержать последнюю защиту, либо дрогнувших в безмолвном танце. «Зачем тебе это платье? Ведь твое тело уже давно познало холод одиночества, лишенное теплых объятий мягких материй. Так почему же ты сейчас так боишься потерять этот маленький щит?» Roxanne, you don’t have to sell your body to the night. Резкий поворот под особенно тоскливый и отчаянный вопль струнного инструмента, и судорожно цепляющееся за остатки здравомыслия тело оказывается прижато к холодному и мокрому полу старого борделя, застывшее в предвкушении долгого и не менее опасного аккорда. Стены все также неподвижны, а красное платье все также мечтает избавиться от фигуры, брезгливо трепеща и вздымаясь, оседая на стройной талии лепестком багровой розы. His eyes upon your face, Голова запрокинута словно на распятии, и золотистые глаза на миг встречаются с пронзительно-карими, бездонными и будто бы лишенными зрачков, что с нескрываемым презрением, прячущим в себе восхищение, наблюдают за страстным танцем. His hand upon your hand, …осторожное и порывистое касание немного жестковатых подушечек пальцев, мягкое скольжение вниз к ладони, нежное поглаживание тонкой кожи, встречающее легкую дрожь в ответ. Тонкие музыкальные пальцы переплетаются с немного огрубевшими на фалангах, но не менее прекрасными пальцами, приглашая в такой же своеобразный танец в стиле танго, топя их обладателя в сладком безумии. His lips caress your skin, …на губах остается вкус терпкого рейнского вина, смешанный с отчаянным желанием, растекающийся в порочной улыбке, когда припухшие от поцелуев губы медленно спускаются к бледной шее, с отвращением обходя сверкающее колье, так некстати скрывающее сонную артерию, с бьющимся пульсом, к которому мягким мазком прикасаются, чувствуя внутри ровную пульсацию, смешивающуюся с судорожными вздохами в одну симфонию нетерпения. И снова почерневшие глаза встречаются с золотыми, но лишь на мгновение, ведь их обладатель не может терпеть невозможность исследовать каждую клеточку гибкого тела, практически нескрываемого ненужным платьем. It’s more than I can stand! Тёмная фигура, освещенная лишь тусклым светом старого прожектора, замирает в предчувствии чего-то. Но это смятение исчезает сразу же после того, как изгибается спина, а запрокинутые руки сжимают невидимую верёвку, силясь сорвать её, избавиться от душащей боли в горле, что прозрачными каплями диких слёз подбирается к глазам. Roxanne! Why does my heart cry? Шаг вперед, шаг назад и резкий поворот. Будто бы ничто не сможет унять разбушевавшуюся боль в хрупком сердце, что норовило выскочить из груди и разорваться в воздухе кричащим аккордом. Но в глазах лишь необъятная тоска, а тело безразлично выгибается под пронзительными взглядами. Уже не страшно, все в прошлом. Но почему так чертовски жалко себя? Feelings I can’t fight! Как бы легки не были изящные падения и шаги стремительного танго, невозможно было спрятать в них отчаяние и горечь. Аргентинское танго — танец ревности, танец измены. Ничто не скроется от глаз зрителей, как бы умело ни было спрятано. И сейчас стройная фигура подобно раненой бабочке порхает на грани реальности и забытья, отчаянно пытаясь избавиться от липкой паутины прошлого. You're free to leave me but Just don't deceive me! Вскинутая вверх рука замирает над светлой в свете старого прожектора головой, выгибая тончайшее запястье и снова рассекая пропитанный алкоголем и отчаянием воздух. Стройное тело не может скрывать мысли, таящиеся в столько лет разрывающейся от боли голове, рвано, резко прогибаясь и будто ломаясь под взглядом все тех же едких карих глаз, все так же пожирающих и уничтожающих единственную надежду на освобождение. …and please believe me when I say I love you! Нельзя! Нельзя смотреть, нельзя оборачиваться! Нельзя прерывать плавное движение, оканчивающееся очередным обманным падением у самого края давно забывшей ласки половой тряпки сцены. Нельзя ловить каждое движение остекленевших темных глаз, жадно и нетерпеливо дожидаясь, когда же в них промелькнет тот самый глубинный огонь. Маленькое пламя, дарующее иллюзию, что этой ночью никто не замерзнет. Why yo que te quiero tanto que voy hacer, Me dejaste, me dejaste por un montón de monedas, Уйди. Уйди во имя этой ночи. Уйди во имя всего сотворенного. Ты все равно встретишь безразличие. Ты снова наткнешься на ту самую выкрашенную в цвета отчаяния маску холодной расчетливости. И ты снова разобьешь ее о горящее страстью сердце. Не делай больно, не убивай остатки здравого смысла в выпитом стакане ледяного виски. El alma se me fue… Se me fue el corazón, Но волнует ли это его? Он лишь ухмыляется, сжимая подлокотники старого резного стула у самого края сцены. Он не мигает, он наблюдает. Наблюдает откровение для публики, зная, насколько же закрыта для нее реальность происходящего. Насколько тонка та грань между словами и движениями легких бледных рук. Он читает изящное тело, учит язык непотребной робости. И, видит Творец, ученик из него восхитительный. Ya no tengo ganas de vivir Porque no te puedo convencer Que no te vendas corazón. Один такт до пропасти. Маленький шаг, легкий шелест надоевшей ткани, разворот — и вот уже не ощущается под огрубевшей кожей измученных стоп спасительный холод сцены. Плавное скольжение между грязных столов в прокуренном темном зале. Оборот. Да, прожектор ненасытным стервятником следует за телом, не желая терять сладкую добычу из виду. «…Легкое движение тонких пальцев, сжавшихся на скрытом как всегда идеальной рубашкой плече…едва слышное движение губ у самого уха: — Больше…?» Roxanne! Why does my heart cry? Нет шансов. Время срывать маски. Все маски, все крашеные в различные цвета похоти маски. Крики, жалобные стоны несчастной скрипки в руках умелого мучителя едкими мурашками отдаются на бледной коже. Почти прозрачной. Кажется, дотронешься, и растает. Растворится во мраке этого гиблого места, куда тянет снова и снова. Каждую ночь. Каждую бессонную ночь вдали от цивилизации. Roxanne! Feelings I can’t fight! Время будто замерло, исчезло, как и исчезли все те лживые лица. Но осталось одно. Нежный идеальный контур, гладкие картинные скулы, ровный нос, пухлые губы с каплей виски, застывшей в самом краешке, чуть колючая щетина, густая темная шевелюра, слишком редко сжимаемая в гибких бледных пальцах, сильно контрастирующих со смуглой кожей сильных рук. Roxanne! I love you! А время и правда исчезло. Оно исчезло для них обоих, для двух потерянных и никогда уже не отыщущих выход сердец. Оно легким ветерком коснулось светлых волос, погладив впалую щеку и исчезнув в вечности. Только будоражащий сознание шепот доказывал, что они живы. Тихий, вкрадчивый шепот и легкое, полное нетерпения и долгожданного спокойствия прикосновение к скрытой красным грехом белой груди. — Мне достаточно лишь знать то, что и сегодня тебе тепло, Микеланджело.