Война внутри

Единственным желанием Котова на данный момент было напиться. Напиться до зелёных чертиков… Напиться, дабы забыть своё имя и чертового майора. Медленно умирающей выдержки хватало только для того, чтобы сбежать. Лифт не подъехал ни через минуту, ни через две, вызывая глухую злость. Как, в принципе, и все вокруг. Ударив несколько раз по металлической створке, капитан поспешил вниз. «А только недавно ведь все стало налаживаться! Он даже подумал, что исцелился от этого. Отношения с женщинами становились все дольше, оргазмы все ярче, и тот случай вспоминался лишь полутемными вечерами, или во время самых бурных оргазмом. Черт! Полгода беспокойных ночей и мокрых снов. Полгода он доводил Рогозину просьбой переставить его в другой график к другому напарнику. Ради чего? Ради того, чтобы далёкие фантазии и грязные воспоминания захлестнули с новой силой, ломая, разбивая на осколки? Нет! Он не позволит! Это все неправильно, грязно, пошло, порочно. Он интеллигентный человек. Он не должен поддаваться этим грязным желаниям! И плевать, что от одной только мысли, в паху стягивается тугой узел желания!» Преодолевая третий этаж, Костя ускорил шаг. Он и сам-то не очень понимал от кого бежит: от себя или от майора? Наверное, ото всех. Сегодня все пошло не по плану. Не должен был майор расстегивать этот пыльный мешок. Не должен был смотреть взглядом побитой собаки. Котов никогда не видел, как в потускневшем взгляде за секунду разгорается радость, оттесняя в самый дальний угол безысходность, ненависть к самому себе, желание убивать… Не должен был майор, как бы случайно, прикасаться, так откровенно, нежно, горячо! Чёрт бы его побрал! Опер еще не знал, что задумал коллега, но прекрасно понимал, что не сможет противиться. «Чёрт! Третий этаж! Именно здесь все и случилось! Я спешил тогда, а майор придержал мне двери. Лучше бы он этого не делал! Бля…» Как бы ни пытался Константин убежать от самого себя, ему этого не удавалось. Потому-то быстро разъехавшиеся створки кабины вызвали панику у бравого опера. И не зря! Меньше чем через секунду, кто-то очень сильный, быстрый и большой затащил Котова в ловушку. Он даже пикнуть не успел. Да и зачем? Коридор пуст. Может так даже лучше? — никто не узнает о его маленькой, грязной тайне. Капитана (случайно или намеренно) приложили головой о стенку кабины. От удара он сполз по гладкой поверхности металла и развалился на полу. Стон вырвался непроизвольно. И именно в этот момент свет подозрительно замигал, лифт тряхнуло, и железная махина застряла между этажами. Злоумышленник стоял недвижно, словно прислушиваясь. Пока всё летело в тартары, офицер пришёл в себя и решил, не смотря на усталость и паршивое состояние души, бороться до конца. Но не успел Костя осмотреться, как его рывком поставили на ноги. Открывать глаза резко расхотелось. Он уже знал что, или вернее, кого, увидит. Запах крепкого одеколона и кедра выдавали злоумышленника с головой. Ровно, так же как и хватка, и прерывистый шёпот. Хотя.… Этого и следовало ожидать. Майор Майский и не думал скрываться. — Попытка не удалась! — низким басом пророкотал Серёга. Он провёл носом по шее добычи, часто дыша, — Глупо вырываться, тебе не кажется? — опер снова ткнулся носом и сделал глубокий вдох. Костя молчал, сдерживаясь из последних сил. Кончик шершавого языка оставил мокрый след на шее и переключился на ухо. Сергей прикусил мочку и немного оттянул. Отпустил и стал зализывать место укуса. Почти хищная ласка рушила всю плотину чувств капитана. — Ты понимаешь, что я тебя сегодня чуть не потерял?! Да я готов был там, сразу же, на месте застрелиться, когда узнал, что у тебя в палате взрыв был! — рука, что до этого активно поглаживала задницу капитана, непроизвольно дернулась от воспоминаний. — Молчишь? — в голосе появились угрожающие нотки, — Ну молчи-молчи! Пока возможность-то есть! Котов, стоявший как тряпичная кукла, сильнее зажмурил глаза. Он знал: стоит только дать слабину, назад уже не вернёшься. Он и так почти на самом дне. Остается только хвататься за спасительные соломинки, пытаясь не дать болоту себя затянуть. Именно поэтому он до рези в глазах сжимает веки, и до боли кусает губы. Ой, зря! Последнее было явно лишним. — Нарываешься? Волнующе произносит Майский и резко дергает за волосы. Шипение сдержать не получается, и Котов приоткрывает рот, на автомате облизывая пересохшие губы. Этого достаточно. Крышу Сергею срывает напрочь. Он впивается в губы капитана, кусая и, тут же, зализывая место укуса. Проводит кончиком языка по зубам и деснам, дразня нервные окончания. Складывает широкую ладонь на пах, чуть надавливает. Последняя капля. Судорожный вздох, и чужой язык уже вовсю хозяйничает во рту. Кто кого целует — непонятно! Неважно… Руки майора ложатся на талию капитана, вжимая в мощное тело, ловя в капкан. Поцелуй получается грубым, жестоким, первобытным. Опухшие губы искусаны в кровь. Костя проводит ладонями по бокам, чувствуя как Майский задирает рубашку. От ощущения грубых, мозолистых пальцев немного потряхивает. Хочется большего! Он старается как можно сильнее прижаться пахом к руке, и даже немного трется о ладонь эрекцией. Серёга немного сжимает достоинство интеллигента через штаны и пытается расстегнуть ремень. «Всё!.. Пошло все к черту!» Наконец-то слышится звяканье пряжки. Котов загнанно дышит сквозь зубы. Он пропал… Дыхание срывается, когда майор с нажимом обводит головку через трусы. Стон получается слишком громким и сладким. Майский совершенно теряет голову и, подцепив резинку трусов, в одно слитное движение стаскивает их вместе с брюками. У майора стоит уже давно. Ширинка больно давит. Но он терпит, боясь упустить момент. Ещё раз, с большим нажимом, обводит головку. Стоны становятся все сильнее. Сергей принимается ме-е-едленно водить рукой по всей длине члена, и вдруг… получает жестокий удар в солнечное сплетение. От неожиданности сгибается пополам, и тут же получает ещё один удар, но уже в пах. Боль застилает глаза и разум. Шестым чувством он ощущает, как Котов со всей дури бьёт по кнопке третьего этажа, и лифт начинает подъём. Пряжка ремня звякает одновременно с лифтом. Двери открываются, и капитан пулей вылетает из кабины, бросив напоследок несколько непечатных выражений и обещание прибить коллегу при следующей встрече. *** Боль медленно отступала. Судорожный вдох и он может дышать. Кое-как разогнувшись, Майский сел, прислонившись к холодному металлу. В области паха всё ужасно болело. Злость медленно закипала в душе майора, ибо так с ним ещё никто не поступал. Тем более, никто не сбегал от него. На удивление, быстро оклемавшись, Сергей стал думать, как быть. План медленно созревал в его голове, и угрожающе-ласковая ухмылка явно говорила, что кому-то сегодня несдобровать. Тщательно обдумав все детали, и окончательно придя в себя, ФЭСовец достал из кармана телефон. — Здорова! Это я! В общем, спасибо тебе, камрад, за помощь — минут через пять можешь включать камеры! — байкер встал, и немного шатаясь, стал приводить себя в порядок, пока его собеседник разглагольствовал. — Э-э-э, нет, камрад! Маленьким мальчикам нельзя знать, чем занимаются взрослые дяденьки! А то плохой сон может ночью присниться! — назидательно ответил майор, — Кстати! А не можешь глянуть: Котов уехал или как? Так! Домой уехал? Ага! Спасибо! Окончательно приведя себя в порядок и получив нужную информацию, Майский поспешил на выход. Не глядя, поставил роспись в журнале и направился на парковку, не обращая внимания на удивленный взгляд девочки с рессепшена. Быстро заведя свой байк, он взвизгнул шинами и умчался домой. После отъезда майора из кустов находящихся рядом с территорией ФЭС, выехал капитан Котов и направился к своему жилищу. *** — Да едь ты уже!!! — казалось, что Котов сейчас взорвется. Интеллигент не отличался спокойным нравом, но в таком состоянии его никто ещё не видел. И, слава Богу! — как говориться. «Аспид поганый! Чтоб тебя убило! Вот какого лешего ты опять-то, а?! Нет бы всё забыть, как и обещал, так нет же! Ну, зачем душу травить, а?! Сволочь, она и в Африке сволочь! Я же старался всё забыть! Это же все неправильно!» С тяжелым полувздохом-полустоном Костя со всей силы опустил голову на руль. Сигнал клаксона разнесся по пробке и затих где-то вдалеке. Колонна машин двигалась черепашьим шагом, а капитан готов был уже выйти и перестрелять всех нахрен, как вдруг, где-то в глубине салона послышалась странная мелодия. ФЭСовцу потребовалось около минуты, чтобы понять, что это его телефон, на который приколисты из лаборатории, вместе того, чтобы работать, установили песню Алексеева «Пьяное солнце». Подавив очередной приступ ярости и, приказав внутреннему голосу заткнуться, опер принялся обшаривать салон в поисках мобилы. Устройство нашлось под сиденьем. Быстро глянув на экран, Котов коротко рыкнул и с силой нажал «отбой». «Майский.… Ну, какого черта-то?! Ну, непонятно что ли? Ну, ведь ясно же дал понять, что не-хо-чу! Или что, самолюбие взыгралось? Тебя ж так, поди, никто еще не унижал. Не ущемлял, так сказать, мужскую гордость! Ну, ничего! Все бывает впервые!» Последняя мысль заставила мужчины усмехнуться. Ведь это действительно так: майора Майского, доселе, ещё никто так жестко не отшивал. Костя немного злорадствовал. «Девушки, (а иногда и парни), сами заигрывали с ним, сами приглашали к себе на чай/кофе. Они никогда бы не подумали даже слова против сказать Серёге. Не говоря уж о том, чтобы врезать по самому сокровенному. Я один такой бесстрашный. Ну, ничего! Это пойдёт тебе на пользу! Будешь знать, майор, как к нормальным людям приставать!» Злость понемногу отпускала, уступая место стыду, безысходности, боли и, какому-то детскому разочарованию. Костя чувствовал горечь от того, что поддался искушению. Он ведь знал, что ни к чему хорошему это не приведет. И все же, в какой-то момент ему показалось, что в этом нет ничего плохого. Но все-таки он ошибся. Стоило интеллигенту только представить себя в постели с Майским, так его сразу же начинало мутить. От стыда, пошлости и грязи. Ну, не мог Костя представить себя под мужиком. А в том, что именно так и будет, он не сомневался. Ибо представить майора в качестве пассива, было сложнее, чем представить Рогозину девушкой легкого поведения. Все это было неправильно. И давно пора прекратить весь этот цирк. Он достаточно талантливый опер, и опыт у него есть. Если как следует попросить начальство, то возможно его просто переведут в другую опергруппу. «На крайний случай, можно попроситься к знакомому Белой, в тир. В любом случае не пропаду. Вот только, Серёга, если захочет, где угодно меня достанет. И если раньше я был просто запретным плодом (иначе, как еще объяснить, его влечение ко мне? Не думаю, что он испытывал ко мне хоть что-то серьёзное), то теперь он мне ещё и мстить будет. За такое-то унижение! И все-таки я дурак…» Внутри капитан ничего не чувствовал. Только выжженную пустоту. Ему хотелось убежать на все четыре стороны сразу, умереть, ну или на крайний случай напиться до белочки. Оскорбленная гордость, страсть, ненависть к самому себе — к своей сущности, горькое желание и ещё куча противоречивых чувств разрывали душу ФЭСовца. И теперь ему никогда не стать прежним. Котов чувствовал себя, как на севших батарейках. Сердце неприятно ныло, кожа в местах поцелуев горела, ноги слушались плохо, да и возбуждение не спало. Видя, что пробка за час продвинулась лишь на два метра, Костя выклинился из плотного потока машин и припарковал машину во дворе какого-то дома. Глаза у него слипались от недосыпа и недавних переживаний. Поэтому, недолго думая, Константин поспешил к продуктовому магазину. Покидав в корзину всё, что попадало под руку, он направился на кассу. К счастью, людей не было, а волшебное удостоверение ФЭС помогло пробить коньяк и водку к остальным продуктам. При всем желании как можно быстрей попасть домой, Котов решил перестраховаться. Он прекрасно понимал, что Серега может приехать к нему, поэтому расстояние от магазина до своего холостяцкого жилища, которое он преодолевал обычно минут за 10-15, шёл почти час. Но и это не погасило дурного предчувствия. Поэтому опер обошёл вокруг своего дома и осмотрел все близлежащие дворы. Нигде не было не байка, ни самого Сергея. И все-таки дурное предчувствие не отпускало, и Костя на всякий случай проверил все лестничные клетки в их подъезде. Вымученный, он стал медленно спускаться на свой этаж. Грёбанное дурное предчувствие не давало покоя, но усталость и неудовлетворённость были сильнее. Костя мечтал только лишь поскорее добраться до кровати и рухнуть прямо так: не раздеваясь, не ходя в душ. Контуры предметов в темном пространстве поплыли от выпитого во время разведки алкоголя. Мысли были тяжёлые, как гранитные валуны. Котов почти физически ощущал, как они ворочаются в голове. Нужный ключ в связке он нашарил с третьей попытки, а дверь открыл с пятой. Кое-как ввалившись в родную квартирку и запнувшись обо всё, что только можно, он скинул верхнюю одежду. От выпитого кружилась голова, и он облокотился на дверной косяк так и незакрытой двери. Вокруг была невероятная тишина. Капитан уже почти заснул и чуть не упал. Решив все-таки сменить место дислокации, мужчина открыл глаза и замер как кролик перед удавом. Майский до ужаса огромный, как гора. Плечи — во весь дверной косяк. Несколько прядей выбились из всегда аккуратного хвостика. Да ещё и сзади подсвечивается тусклой лампочкой. Более чем угрожающая картина. От неожиданности Костя совершенно неинтеллигентно ойкнул. Серёга, что до этого с неподдельным интересом («Интересно, и давно он так стоит?» — мелькнуло в голове.) наблюдал за другом, хищно ухмыльнулся. От майора исходила опасность, но опер ничего не мог поделать. — Что, думал убежать от меня, Котик? — Серега шагнул в прихожую, закрыв дверь, и теперь всем своим мощным телом вжимал Котова в стену. В глазах плясали нехорошие огоньки. — Ой, да идите вы в жопу, товарищ майор! — вяло огрызнулся капитан, с запозданием понимая, что сказал. Но было уже поздно. — Именно туда я и собираюсь! Майский похабно засмеялся и заткнул свою жертву поцелуем. Теперь одинокая, мрачная тишина квартиры разрушалась шумным дыханием, легкой борьбой, приглушёнными хрипами и довольными стонами. Старая кровать сильно прогнулась от двух мощных тел и заходила ходуном от грубых, почти звериных ласк. Костя попытался занять лидирующую позицию, но толи от выпитого алкоголя, то ли такова его планида, в итоге он сразу оказался снизу. Тягучие поцелуи в шею; сильная рука с тяжёлыми перстнями, заползающая в трусы; чужой язык, проникающий в рот; усы и щетина, а не нежное девичье личико; прикосновение грубых, мозолистых пальцев к чувствительным соскам.… Всё это вшибало в голову покруче алкоголя. Майский всячески пытался отвлечь его от отвратной, но необходимой процедуры растягивания. Но Котов всё равно чувствовал, как по чужие пальцы шарят в его заднице, а по ногам течёт липкая, жирная смазка. И он прекрасно почувствовал проникновение чужого члена. Крик, от боли бьющей по нервам, больше напомнил визг. По виску текла капля пота. В бедра впились жесткие пальцы. Майский старался двигаться плавно. *** Утро для Майского началось не очень радужно. Кровать в квартире Котова была коротковата шкафообразному майору, из-за чего он, собственно, и пустился в очень недолгий полёт с этой самой кровати. Отборно выругавшись и кое-как разлепив глаза, Сергей осмотрелся, с удовольствием вспоминая вчерашний вечер. Лишь через минуту до его извращенного, непроснувшегося мозга дошло, что в комнате он один. Кровать была пуста. Резко вскочив на ноги и одним махом перепрыгнув ложе, Серёга выбежал в коридор, по пути снося все подряд. Что-то не давало покоя. И открытая балконная дверь была тому подтверждением. Зацепив пару стульев и чуть не навернувшись, Майский пробкой вылетел на балкон. Голову он ещё успел наклонить, тем самым избежав удара, а вот порожек не заметил. Поэтому чья-то сильная рука, успевшая схватить его за шиворот, была очень кстати (одиннадцатый этаж!). Вымученно вздохнув, майор посмотрел вниз, глухо сглотнул и отошёл подальше. — Тебя что, совесть заела? Поздновато, не находишь? Хриплый голос, пропитанный ядом, вывел Майского из оцепенения, где он уже соскабливал себя с асфальта. От едкого замечания к нему вернулась привычная самоуверенность. — А что? Совесть-то тут, моя, причём? Понравилось нам обоим. Ты так стонал! — Ты просто воспользовался моим состоянием: я был пьян и душевно вымотан! — Костя затушил бычок и тут же раскурил другую сигарету. — Ой, ли! Во-первых: ты был непротив и до того, как напился. — Серёга с легким недоумением смотрел на курящего товарища, — А во-вторых: пить в одиночку, шатаясь незнамо где — вредно! — Какие мы правильные стали! Значит, человеку жизнь сломать — это можно! А расслабиться — нельзя? — Это кому это я тут жизнь сломал?! — Майский, возмущенный до глубины души, стал напирать на товарища. — Да даже мне! — насмешливо фыркнул капитан, выпуская дым в лицо разъяренного коллеги, — Удивительно, что ты сразу, по-тихому не смылся. Я думал, соберёшь свои манатки и свалишь из моей жизни. Своей же цели ты добился? А после случайного, ничего не значащего перепиха можно исчезнуть и сделать вид, что ничего не было! Ты же герой-любовник! Последние слова прозвучали немного истерично. Какое-то время Сергей в полной тишине задумчиво смотрел на друга. А затем просто развернулся и ушёл. Из недр квартиры послышались звуки, явно говорящие о сборах. Костя тяжело осел на пол, коря себя за всё. Где-то в глубине души он не желал, чтобы Серега уходил. «Какой же я идиот! Хотя может оно и к лучшему? Сделаем вид, что между нами ничего не было! Все просто! И плевать на всё! Я к нему ничего не чувствую! Я К НЕМУ НИЧЕГО НЕ ЧУВСТВУЮ! НИ-ЧЕ-ГО!!!» Пока Котов, как мантру, повторял последнее предложение, шум в стенах квартиры нарастал. «Чёрт! Да где эта грёбанная футболка?! А, вот!», «Так, а чья это кобура?.. Вроде моя…», Да где ж, твою мать, а… О! Нашел!» — и тому подобные восклицания вперемешку с заковыристым матом и звуком падающих предметов, словно сквозь вату, доносились до слуха интеллигента. Видимо, для крупногабаритного майора жилище капитана было кукольным домиком. Настолько он не вписывался в интерьер, дверные косяки и углы. «И в мою жизнь.… В мою жизнь, он тоже не вписывается!» — разочарованно подумал Костик, развалившись на холодном полу в одних плавках. Его совершенно не заботило собственное здоровье. Да и вообще в этой жизни чего его не заботило. Неожиданно возня стихла, и послышался звук приближающихся шагов. Майский вновь появился на балконе. Поначалу он обеспокоенно дернулся, но заметив безвольно развалившегося друга, облегченно вздохнул. — Ключи… Начал было Константин, но от досады и беспомощности подавился сигаретным дымом. Майский подозрительно принюхался и забрал медленно тлеющую сигарету из плотно сжатых губ. Затянулся, раз другой, закашлялся и с отвращение сплюнул. — Что это за суррогат?! Как ты такую гадость куришь? — опер с подозрением глянул на полупустую пачку, валяющуюся возле капитана, — И давно ты, кстати, куришь? Не замечал раньше за тобой столь вредной привычки. Ты же вроде как пай-мальчик. — Курю с академии, но в о-очень редких случаях. Эта гадость не моя — одна из бывших забыла. Мои вчера вечером, во время прогулки, закончились. Коротко и ясно, немного растягивая гласные, сухим голосом пояснил Котов, бездумно облизывая губы и с отвращение глядя на сигареты. — Губы не облизывай! Не лето, чай! Серега весело ухмыльнулся и кинул товарищу новую, только, что распечатанную пачку. Там не хватало лишь одной сигаретки, которую, собственно, и раскуривал сам Сергей. Сначала Костя хотел гордо отказаться, но соблазн был велик. Да и, судя по всему, предстоял до-олгий разговор. Замерзшие пальцы слушались плохо — зима на дворе все-таки! Медленно выпуская сигаретный дым и глядя на морозный рассвет, мужчины молчали, собираясь с духом. Декабрьское солнце медленно выползало из-за домов. Мороз щипал глаза, нос, щёки, а руки и ноги не чувствовались вовсе. Но Котову было плевать. Он смотрел на холодные блики, на искрящий снег, узоры на окнах и не замечал красоты этого утра. Внутри была давящая пустота. Как будто все мысли и чувства вышли из него вместе с потом, а мозги вместе со спермой. Поясница болела, голова раскалывалась от похмелья, и мучил жесткий сушняк. Очередной порыв леденящего ветра заставил вздрогнуть. По телу прошла лёгкая судорога. Майор заметил физическое состояние капитана и с отборным матом влетел на кухню, таки зацепив порожек. Послышалась возня, что-то упало и, похоже, разбилось. Зато Серёга с видом победителя вернулся, держа в руках… одеяло и бутылку минералки. Шокированный таким поведением Костя, будто со стороны видел, как ему на плечи опускается тёплое покрывало и в руку с силой впихивается бутыль с живящей жидкостью. — Сколько ты вчера выпил? — Сергей первым нарушает напряженную тишину. — Много… Мне всегда много. У меня же после пары стаканов шарики за ролики заходят… Котов с наслаждением несколькими большими глотками осушает половину. В душе зарождается благодарность и за воду, и за одеяло, но вместо этого, он задаёт вопрос давно мучавший его. — Почему ты до сих пор не ушёл? — Прогоняешь? — глухо, с плохо скрываемой грустью поинтересовался Майский, — После всего, что между нами было? А жаркая выдалась ночка: ты так стонал, так изгибался… — Да заебал ты со своими стонами! — игривые нотки в голосе майора стали последней каплей, — Ничего между нами не было! Просто случайный перепих и все! ВСЁ! Понимаешь?! В-С-Ё-о-о! Интеллигент начинает орать еще что-то нечленораздельное про грязь, пошлость, унижение и прочую ересь. Сергей молчит — даёт выговориться. Он вел себя примерно так же, когда понял. Вот только его «понимание» пришло в пустом, подпольном тренажерном зале. Да и сестра отнеслась спокойнее к сему «открытию», даже помогла кое в чем разобраться. Они тогда впервые за долгое время разговаривали по душам. Сергей, как человек неординарный, разносторонний перебесился быстро. А вот до интеллигентного Котова это будет доходить долгое время. — Успокоился? Серёга старался вести себя как можно спокойнее и убедительнее. Он успел выкурить две сиги, прежде чем Константин закончил свою пламенную речь и, прикрыв глаза, облокотился о перила балкона. — Знаешь, Кость, звучит это, конечно, всё убедительно, но есть несколько моментов… — ГРУшник аккуратно отцепляет несопротивляющегося капитана от перил и вжимает в стену, — Во-первых: я это слышал от тебя за последние несколько часов больше, чем за всю жизнь. Причём, всё время одно и то же: будто заезженную пластинку слушаю. А что это значит? Правильно! Что ты и сам слабо веришь в то, о чем говоришь. Это, во-первых, как я уже сказал. Во-вторых: тебе понравилось, и ты не можешь этого отрицать. Более того, ты непротив повторить, хотя и считаешь это унижением. Как бы ты не отнекивался! И, в-третьих: на кой-чёрт сейчас-то отказываться? Со склона мы уже сорвались и катимся. Так почему бы не катиться с песнями и хохотом? Какой интерес в том, чтобы предаваться греху, не получая от этого удовольствия? Подумай!.. Во время пламенной речи, произнесённой угрожающе-ласковым голосом, Майский всячески старался подкрепить свои слова действиями. Оглаживал бока и спину, как бы случайно задевал соски, выводил непонятные узоры на самых чувствительных участках кожи; в наглую лапал упругую задницу, горячими кончиками пальцев проводил по эрекции; массировал поясницу и другие отмороженные части тела. Тепло его ладоней передавалось ледяной коже. — Почему ты меня тогда поцеловал? Ну, там, в лифте — летом? — Котов задал второй интересующий его вопрос, стараясь хоть как-то отвлечься от явно нарастающего желания. — Ты мне давно понравился… — Сергей начал издалека, — Но ты, же у нас пай-мальчик: весь такой правильный, порядочный, интеллигентный. Да я и сам еще не до конца понимал, что к тебе чувствую. Понял, наверное, только когда с сестрой поговорил — майор закрыл Косте, попытавшемуся что-то съязвить, рот и прижался к его лбу, — Но это было позже. А тогда.… Тогда мне позвонила Женька, вся в слезах, и сказала, что… мама… погибла! Автокатастрофа… Константин видел, как тяжело чувствует себя друг и поэтому молчал, многое понимая. Самым главным было то, что Майский, впервые за многое время, разговаривает с кем-то вот так — откровенно. Он старался не мешать порыву излияний. — Мне было хреново. Достаточно давно мы поссорились, а помирились лишь за несколько часов перед аварией. Она тогда слишком устала. Возможно это из-за меня… Котов хотел возразить, но взглянув в голубые глаза, передумал. — Я действительно не знал, что делать. Никто, кроме матери, не пострадал. Скорее всего, она не справилась с управлением… Майор говорил с долгими перерывами, постоянно закрывал глаза, тяжело вздыхал и сглатывал подступавший к горлу ком. — Женька незнамо где, в истерике. На улице ночь. А мы только закончили не самое приятное дело. На душе так муторно было. Ну, вот я и решил… ну, что ты поймёшь… ну, что я чувствую… Дурак был… Последние слова были сказаны еле различимо. — А… а почему никто не знал о том… ну, о том, что случилось? — Галя знала… — Серёга тряхнул головой, выныривая из воспоминаний, — Я сам попросил никому не говорить. Не хотел всего этого сочувствия, да и огласки тоже. — Понятно… Слов не было…. Ни у одного. Поэтому Майский решил перейти к делу. Но его в очередной раз прервали. Внизу заорала сигнализация, и Котов, как ужаленный бросился к краю лоджии. Сергей, прекрасно помнящий, как недавно чуть не отправился в полёт с этого самого края, аккуратно подошёл к капитану и обнял его. Вместо поцелуя вышел укус. А всё почему? Да потому что голова молоденькой девчонки, появившаяся из неоткуда, была полной неожиданностью. — Здрасте, дядь Кость! А у вас дрели и паяльника не найдется? Протараторила «голова» со скоростью света и улыбкой от уха до уха. Смысл вопроса до оперов дошёл не сразу. До Майского, от части, потому что столь стремительное и оригинальное появление повергло его в шок, от части, потому что из-за этого самого появления мужчины, в прямом смысле этого слова, попадали на пол, вслед за челюстями. При падении майор больно ударился спиной и копчиком. Котову повезло больше: двухметровый Серёга был прекрасной подушкой безопасности. — Ой! Я не вовремя? — невинно поинтересовалась девчонка. — Даже очень вовремя, Жень! — Константин, краснее рака, соскочил с коллеги со скоростью света, завернулся в одеяло и поинтересовался — А зачем тебе паяльник и дрель? — Дрель чтобы собрать кухонный гарнитур, а паяльник… — Евгения с интересом разглядывала Майского, — Живоглот перегрыз провод от телевизора. Вот я и хочу попробовать спаять. Так у вас есть данный инструмент? — Есть-есть. Только давай ты спустишься ко мне традиционным способом, хорошо? Без всяких своих штучек. — Ла-а-адно… — недовольно протянула девушка и скрылась из виду. Майор все это время сидел с раскрытым ртом и чисто на автомате потирал ушибленный бок. Как только Женька скрылась, Серёга пришёл в себя. — А… а что это было? — Не что, а кто. Соседка сверху. Веселая, милая девушка со странными привычками и чувством юмора. Она не в первый раз так делает. Костя еле сдерживал смех — настолько нелепо и ошеломленно выглядел бравый ГРУшник. Сам же Сергей не разделял весёлого настроя интеллигента и уже хотел возобновить прерванные домогательства до друга, как наверху что-то бабахнуло. Мужчины дернулись к перилам балкона. Не успел Майский поднять голову, как со всего размаха получил по лбу. Приземлившись обратно на пятую точку и опять ударившись спиной, он громко выругался, злобно глядя на ухмыляющуюся Евгению. — Твою ж мать! — Но-но-но! Поаккуратнее со словами. Мать у нас все-таки одна! — насмешливо фыркнула девушка и обратилась к Котову, — Дядь Кость, а вы этот бесстыжий комок шерсти не видели случаем? — Нет… не… не… вид-дел… — загибаясь от смеха, пробубнил Костик. Девчонку тоже пробрало на смех. А обиженный байкер сидел, надувшись, и переводя угрожающий взгляд с одной на другого. — Так! Всё — хватит! — отсмеявшись и выровняв дыхание, Котов сурово посмотрел на Евгению, — Прекращаем цирк! Если тебе о-очень срочно надо инструменты то приходи сейчас. А кота твоего у меня нет и, слава Богу! — Ну как скажете. Только, похоже, я к вам лишь вечером загляну. — Девушка пару секунд прислушивалась, и когда до слуха всех троих долетели звуки тяжелого рока, Женька скрылась из виду. Над головами оперов послышалась возня, шаги и громкий хлопок двери. После этого стало тихо. — И что это сейчас было? — Интеллигент подозрительно посмотрел на майора. — Ты про что? — обыденным голосом поинтересовался Серёга, с невинным видом раскуривая очередную сигарету. — Майский, не придуривайся, а! Что она имела в виду, когда говорила про мать?! — Ну, то и имела — она моя сестра. А почему она тебя, кстати, «дядей Костей» зовет? А?! — ФЭСовец стал угрожающе напирать на капитана. — Серёг, не все такие извращенцы как ты! Она ещё ребенок — вот и зовёт, как положено при нашей разнице в возрасте. — Ребёнок?! — майор расхохотался, — Ей двадцать семь! Челюсть Котова образовала вмятину в полу. — Да-да, Костик. И если ты с ней спал… — Да не спал я с ней! Ей на вид больше семнадцати не дашь. Я к ней, как к подростку относился! Оскорбленный в самых лучших чувствах капитан расправил плечи и даже стал выше ростом. Он уже хотел разразиться гневной тирадой, как Майский с негромким вскриком удивления и боли повалился на него. На этот раз при падении Косте повезло меньше. Он как следует, приложился затылком о бетонный пол, да еще и Серёга умудрился заехать ему локтем по самому сокровенному. — Да что ж за день сегодня! Боль отступала медленно, и интеллигенту ничего не оставалось, как смирно лежать, ткнувшись носом в мощную шею. Когда болезненные ощущения прошли, капитан попробовал выбраться из-под тяжеленного майора. Сергей все это время молчал, и даже без пререканий слез с коллеги и помог тому подняться. Немного шокированный таким поведением обычно распутного друга, Константин не смог сдержать смеха, когда понял в чем дело. Всё спокойствие Майского заключалось в огромном, рыжем коте, нагло умостившемся на плече спецназовца и чуть выпустившего когти в миллиметре от левого глаза мужчины. — А вот и Живоглот! — пораженно воскликнул Котов, глядя на эту странную парочку. Больше всего его поразило не само животное, а его поведение. Ведь обычно этот котяра очень недружелюбно, можно сказать враждебно, относился к незнакомцам. Расцарапывал до крови руки-ноги, кусался, гадил в тапки, чем выгнал из квартиры капитана многих девушек. А к Майскому он отнёсся с небывалым дружелюбием, которое не проявлял даже к собственной хозяйке — ныне покойной Агриппине Григорьевне, что жила двумя этажами выше. — Ой, дядь Кость! — от очередного неожиданного появления соседки, Костик резко крутанулся на пятках, — А вот и Костя! Впервые его таким довольным вижу! Серёж, может, себе заберёшь? — до десантника не сразу дошло, что Евгения обращается к Сергею, и он чуть не спросил, знакомы ли они? — А почему ты его Костей назвала? — Ну, вообще-то, его Костей зовут. Живоглотиком я стала называть его, чтобы с дядь Костей не путать! И… Да чтоб тебя! Девушка недовольно нахмурилась и опять исчезла. А Котов переключил своё внимание на Сергея, увлеченно гладящего пушистого засранца. — Знаешь… А я пожалуй действительно его оставлю… — задумчиво протянул майор, почёсывая кота за ухом, — Будет у меня два Кости! — Это еще, почему два? Я с тобой, и тем более, с этим исчадьем ада жить не собираюсь! — А придется! Мы с Костей, — Сергей отцепил от своего плеча рыжика, — отсюда съезжать не собираемся. А ты из своего дома точно не уйдешь! Так что придется тебе, Костик, терпеть нас обоих! Майский отцепил-таки от себя кота и отправил его в дом. Затем медленно, словно дикий зверь, стал подкрадываться к Косте. — Я в еде неприхотлив, к туалету приучен, манеры имеются, верен… — последнее качество вызвало у капитана недоверчивую усмешку. — А ещё ты очень наглый, майор! — Котов не стал сопротивляться, когда на талию легли сильные руки, а ухо опалил жаркий шёпот. — А еще меня коты любят… И ты! А я люблю твои стоны… Майский пользуясь тем, что разозленный и замерший Костя не обращает внимания на окружающую обстановку, стал теснить его по направлению к спальне. Шестым чувством он прекрасно понимал, что неприступный Котов сдался и никуда его не выгонит. Правду сестра сказала, когда давала ему валерьянку для привлечений Живоглота-Кости, что коты на валерьяну, как на виагру реагируют.