Песни ведут в ад. Сальватор вразумевши. Дом сей добр. Тут еда. И Господу Богу помолимся. Пропади прочее пропадом. И аминь.
Чертоги Безвременья хороши тем, что Творец может, находясь в них, не думать о своих созданиях. Отвернуть свой лик от Арды и забыться мыслью о том, что когда-нибудь каждая из вещей, придуманная и развитая, найдет свое место и не будет на свете айнур, что станут переделывать ее на свой лад. Правда, вздыхая, припоминает Эру момент сотворения мира; хмурится, думая о диссонансе и его зачинщике. Даже сейчас, когда нет нужды беспокоиться за дела Врага Мира, каждый раз Творец возвращается к моменту. К той мысли, когда была только тема. Подхвачена другими лишь в начале, осмеяна им же при втором витке и вызвавшая непомерный гнев при третьем. Возможно, страшное разочарование в мотивах и побудило его создать людей и эльфов. Создания не живут в мире. Создания противятся многим его стараниям. Пускай не задумывал он самостоятельно проявлять о них заботу, поручив их стихиям, помнил, что каждый сотворенный рано или поздно вернется обратно. Наблюдая за Ардой и за тем, как развиваются его дети, подобно самой высокой ноте, набирая мощь, Эру грустил. Нет величайших бунтовщиков, наделенных мудростью и силой, но оставались те, кто будто бы нарочно, незримо и не сознавая это, вносил смуту в его замыслы. Творец может многое. Творец видит все и не презирает того, что узнает, но печаль его расстилается, как эхо, и отражается от людских сердец невыносимой болью. Существа обижают его своим неверием. От того пусть будет хаос. Дитя Пророка усвоила одно — она изначально та «Элизабет», у которой не было совести с момента появления на свет. Осознание только этого факта помогает ей смириться с тем, почему все получилось как сейчас, а не иначе. Лютесы, разговоры с которыми опостылели еще при первом беге по альтернативным реальностями, могли быть правы во многом, но даже они не в их силах предсказать незапланированный сбой в гладко выверенной системе. — Назовите меня Особью еще раз, очень прошу. Или снова попросите Дейзи Фицрой угрожать ребенку оружием. Нет. Может быть, еще раз уничтожите моего Соловья? Или давайте найдем Букера и попросим выбрать для меня камею! Читая книжку одного писателя, который то существовал в ее реальностях, то не существовал, Анна узнала такого персонажа как Миледи. Она одновременно при этом оставалась Анной де Бейль, леди Кларик, Шарлоттой Баксон, баронессой Шеффилд, леди Винтер и графиней де Ла Фер. Титулы особы голубой крови, со всеми землями и областями, относящимися к имени. При внимательном прочтении оказались всего лишь псевдонимами. Идеальные копии друг друга, отталкивающие, равнодушные, не скрывающие под собой никакого смысла. Почти как Лютесы Почти как Башня в Колумбии и все события, происходящие в ней: передача записок с шифром от пожилой версии самой себя, тоники, революции, Глас Народа, убийство собственного отца, отрезанный мизинец, аэрокрюки. Каждый раз все заканчивалось подобным образом: очередное завихрение, следующий разрыв, и там, как нарочно, — Остров Монументов. Не сбежать. —…и почему я здесь? — Так нужно. — Кому? — Твоему народу, Агнец… Это не она. Воспоминания десятков копий таких же девушек с отрезанным пальцем, призванных бежать от парадокса собственного существования. Ни словесного воплощения, ни трагичного финала. Воздух Однажды это ей наскучило. Просиживая долгое время в самом высоком шпиле Башни, Элизабет только и мечтала о том часе, когда выйдет оттуда. Всякий раз, как она пыталась что-либо предпринять, ей мешали. Единственный помощник в нелегком деле, Соловей, был слишком послушен. Приходилось брать пример с тех образов, что она могла прочесть. Миледи хотела убить всех мушкетеров. Что ж, раз так… Внутренний голос, который НеБукер, дает советы о том, как себя вести в бою. Она все еще не понимает, почему ей нужно к Сушонгу, но не удивляется тому, что вернулся назад давно утерянный мизинец. — …Знаете, что отличает любую взрослую Особь от Девы, вы, любители крови? — У тебя появилось мнение? В отличие от многих Элизабет ее не интересовал момент собственного появления в Колумбии. «Биография Закари Хейла Комстока» подворачивается ей под руку случайно и становится наилюбимейшей книгой. Читать о том, как святоша срывал скальпы с индейцев, с которыми состоял в далеком родстве. Трудно было узнать в седовласом Пророке беспринципного головореза. — Я помню все. Бедный ребенок. — Она не была твоей дочерью, Пророк. Я не была. Украсть меня у самого же себя в прошлом? А, какого?! Тянуть на себя с такой силой, что оторвать голову? Как только додумался! Но ты же так хотел все забыть, верно? Убийца! После ознакомления с содержанием оставалась мелочь — создать разрыв. Удивиться тому, что перед ней стоял не кто иной как Букер ДеВитт, она не успела. И пяти секунд хватило, чтобы встреча создала парадокс. Возвращаясь обратно, Особь была уверена, что последуют изменения, но ошиблась. Какой-то босяк тычет в лицо револьвером. Несколько других аборигенов Восторга кружат вокруг нее, как мухи, копошась и ища пользу из того дерьма, что разбросано повсюду. Универмаг Фонтейна давно стал помойкой. Главарь банды зло рычит на подчиненных, подгоняя, желая скорее убраться из Магазина Игрушек, пока не очнулся Большой Папочка. Ничего удивительного. Так и должно быть. Тысячи копий Букера, тысячи копий ее самой. И ни шанса выбрать нормальную жизнь вместо прозябания… Но было кое-что — Вернись, — чуть слышный шепот пробирается под кожу. Анна открывает глаза. Перед ними — два редких глубоководных гада. Светятся в темноте. Воспринимают ее голос внимательно и возвращают ощущение жизни. В любой момент, когда это необходимо. — Салли, — нежно выдыхает Анна, пробуждаясь ото сна. Она лишь на мгновение поворачивает голову в сторону, чтобы понять, что она не в одной из комнат Башни. Нигде нет стеллажей с книгами. Это не иллюзия. Реальность. Тепло расползается телу — Салли держит ее в объятиях. Склонилась над ней, светлые волосы щекочут шею. Анна улыбается, когда чувствует прикосновение губ к щеке. Париж. Здания, улочка, по которой она неспешно передвигается, дорожка, которую она видит впереди, ларьки, парочки, мирно обнявшиеся на лавочках, растения — все окрасилось в приятный розовый оттенок. Так выглядит закат, но не доменная печь. Точно… Уличный художник дарит Анне ее портрет. Встреченный коммерсант любезно предлагает книги, правда, не может дать той, что еще не написана. Отовсюду слышен детский смех. Ее прогулку сопровождает песня, которую каждый встреченный местный житель напевает невероятно чистым голосом, не забывая и слова. На кого ни посмотри — назовет ее имя, словно она их старая подруга, с которой они видятся ежедневно… Красный шарик. Все начинается с него. Он выделяется на общем фоне. За всю путанную жизнь у мисс Комсток был только один друг. Механическая птица, которая одна ее любила и была готова ради нее на все. Соловей один распознавал ее речь и редко по своей воле чинил препятствия. Общаясь с ним, она часто ловила себя на дикой мысли: машины лучше людей, они не могут причинить боль только в одном случае — если им дать неверную команду. Она искренне презирала тех Элизабет, которые жертвовали им ради спасения отца. Особенно сейчас. Чудовищная сила разрыва рядом с Салли — чепуха. Сестричка визжит. Бандит Атласа пытается вытащить ее из вентиляции. Анну окончательно будит этот крик. Ужас, отчаяние. Она уверена в эти минуты, что это не ее эмоции, но не ощущать их не может. Анна старается не вспоминать наивных грез о Париже сейчас. Особь не могла сознавать в полной мере собственных иллюзий. Пока она следует за существом, не удерживается от вопроса: — Я не помню, чтобы Папочки себя так вели. Что ты за модель? Маленькие Сестрички мало чем отличаются от роботов, но Салли теперь не такая. Анна сделала ради этого все. Внутри Комсток что-то оборвалось. На миг ей представилась маленькая девочка с красным шариком в руке. Она резко останавливается. Рассматривает походку Сестры, но у нее острое ощущение слепоты. В глазах темнеет. «Все Маленькие Сестрички становятся Старшими Сестрами. Сбор АДАМА — их единственное предназначение», — как эхо, отдается в мыслях заметки на чертеже. Глаза округляются от каждого упомянутого слова. Анна в неверии качает головой. Делает шаги назад, хватаясь за виски. В эти секунды ей кажется, что она сошла с ума; лицо перекашивает гримаса неподдельной боли. — Са-али-иии! — в ужасе стонет Комсток, роняя слезы и прикрывая рот ладонью. Атлас пытался провести лоботомию. Анна, сознавая, какую участь уготовила ребенку, который изначально должен был погибнуть на улицах Восторга от голода, жалеет, что ему не удалось завершить начатое. Наблюдая за тем, как Анна снова начинает витать в облаках, Салли протягивает ладонь к ее щеке. Она привыкла к тому, что у ДеВитт проблемы как со сном, так и с пробуждением; что та боится вновь проснуться в Башне, о которой рассказывала в подробностях. Салли помнит, что произошло. Знает, что ей чудом удалось выжить, но беспокойство за психическое состояние старшей ДеВитт напоминает о себе ежечасно. Она просто не может иначе, ведь не испугалась Особь даже, когда увидела ее лицо в крови и безумный блеск глаз. Однажды установленное доверие, начавшееся со лжи, порушить невозможно. АДАМ, струившийся по венам, не был причастен к тому, что она тянулась к Анне, считая ее одним из ангелов. Волею случая Маленькую Сестричку эмоционально связали не с тем Большим Папочкой. Она снова двадцатилетняя девушка, стоящая за толстым стеклом, убивающая своего друга ради отца. Тогда она прощалась с ним тихо, но сейчас плачет, наблюдая, как глаза ее друга трескаются от высокого давления, течет масло. Соловей погружается в морскую пучину, на самое дно, в Восторг. Букера рядом нет. Все напрасно. — Прости, — с тихим смешком произносит старшая ДеВитт, смыкая руки вокруг талии Салли. Тененбаум, согласившаяся вытащить Старшую Сестру из скафандра, предупреждала, что растворы не могут решить все проблемы. Анна боялась за то, что Салли не выживет. Переживала, что Салли откажется следовать за ней. Долго размышляла над тем, почему она не стала ее убивать. — С пробуждением, мисс Комсток. — Мисс Тененбаум? — Она самая. Вам не стоило столько пить. — Где Салли? — О ком вы? — Старшая Сестра. Она привела меня сюда. — Не беспокойтесь. С ней все в порядке. — Нам стоит прогуляться, Анна, — с теплой улыбкой предлагает Салли. Старшая ДеВитт лишь обнимает ее крепче. Она помнит, как девочка в белом платье появилась перед ней. Как протянула руку в первый раз, когда она, сажая голос, звала Букера… Анне действительно страшно по ночам, но она боится другого — проснуться и не увидеть больше свою Салли. Эта девушка смогла примирить ДеВитт со своей отвратительной сущностью. Потерять ее равносильно лишению жизни. Салли теперь ее Париж. Соловей и Синица. Кажется знакомым Время меняет все. Оно лучший хирург на свете. Удаляет все ненужное и не имеющее смысла, будто бы отрубает пораженную абсцессом ногу. При условии, конечно, что на дворе XVIII век… Совместная жизнь, наполненная домашними хлопотами и некой разновидностью обороны своего жилища, давно истерла из их воспоминаний огни Колумбии и наркотический дурман Восторга. Новый виток несуразицы вернулся в их жизнь с одной непонятной фразы. Она вошла в их существование случайно. Начала новую историю, которая наверняка бы, появись ранее, прервала бы расчеты Лютесов. Девушки держались за руки в этот момент. Рассматривали картины и мечтали приобрести хоть одну к себе в дом. Отвлекаться от пейзажа с каким-то домиком, а уж тем более друг от друга им не хотелось. Человек, произнесший фразу их удивил. — Кто такой Джон Голт? Молчание недолгое. Презрительное молчание с явным намеком на то, что человек, обращающийся к двум незнакомкам, должен бы пойти своей дорогой. Но человек не собирался. Ждал ответа так, будто бы действительно подошел к тем, кто мог его понять. — Сэр, мы в растерянности, — криво улыбнулась Салли. Человек все стоит на месте. Он рассматривает обеих девушек так, словно увидел пришельцев. Он не может понять, что о грядущем восстании знают не все. Вздрогнув, он чуть ли не убегает от обеих в неизвестно направлении. Анна, вскинув брови, подходит к Салли и берет ее за руку. Обе смотрят ему вслед. — Джон Голт? — почти одновременно повторяют они, обратив друг к другу взгляды. И смеются от этого. Некому им подсказать бежать отсюда. Как можно скорее… Экономическая ситуация в стране начала давить на пятки каждому. Мешанина из фактов не помогала разобраться что к чему. Но почему-то каждый, кто хотел честно зарабатывать на жизнь, вдруг оказывался не на том месте, или бы у ДеВиттов никогда не состоялось одного довольно странного диалога, который они никогда бы не запомнили в любой другой вечер при походе в магазин. Двое лиц весьма неприятной наружности поинтересовались для начала, сколько времени. Изначально глупо. Большой циферблат был виден даже с той позиции, где они стояли; даже, если бы их позиция была далеко в XVIII веке, они все равно смогли бы его заметить. Двое лиц в итоге использовали этот предлог с целью подойти ближе и, пользуясь тем, что Анна довольно миниатюрного роста, занести над ней руку. Но не тут-то было. Салли вышла вперед и закрыла Анну собой. Взгляд гневный. И, неожиданно, фосфорицирующий. Двое лиц неприятной наружности восприняли этот знак, как древнее проклятие. И были очень напуганы. Анна же, на правах дамы в беде, надеясь, что гнев возлюбленного дракона не станет началом средневековой потасовки, обхватила его плечи со спины. Салли не заимела привычки спорить с ее решениями. А дальнейшая речь убедила каждого, что лучше всем участникам этой сцены разойтись, следуя своей дорогой: — Господа, думаю, мы отправимся далее. Вам не стоит нас задерживать. Господам пришлось согласиться. Но прежде чем исчезнуть во мраке, все та же фраза парила в воздухе, надоедая своей загадочностью. Прощание? Издевка? — Кто такой Джон Голт, мэм? — взялся за уголок шляпы один. — Мэм, — и тут же другой. В этот раз Анна и Салли не смеялись. Стоя все в той же позе, будто бы для фотографии на стенку, они уже были готовы вспомнить про давно забытое чувство удивления. И про то, что давно пора хотя бы немного освоить местные диалекты. Забастовщики с этого момента их начали пугать. Вспышка прогремела немного позже. И в этот раз на улицах творился какой-то хаос. ДеВитты решили, припоминая недавно прочитанные приключения Капитана Блада, наблюдать за беснующейся толпой с балкона. Припоминая фразы вроде «Будь любезен», «Выбери камею», «Следуй за белым кроликом»… Когда они гуляют по городу, то Салли замечает нечто интересное для себя в одной из витрин. Отвлекшаяся на ларек с мороженым Анна подходит к ней, медленно опуская голову на ее плечо. Салли указывает на телевизор с танцующей парой. — Ты хочешь потанцевать? — обращая к ней теплый взгляд, спрашивает ДеВитт. Она даже не припоминает Букера. Салли слегка кивает, надеясь, что Анна согласится. — Я с удовольствием потанцую с тобой, Салли, — даже не вспоминая электрошок Коэна, искренне отзывается Анна, не в силах скрыть радость. Смотрит на Салли с восхищением. То, как эта девушка осторожно подходит к ней, нежно обвивает талию одной рукой… Отзываться с искренним интересом на каждый ее вопрос, ловить ее руку, прикладывая к своей щеке, тихо отвечая — «Я покажу как», «Я научу тебя», лишь бы видеть, как восхитительные неоновые глаза сияют. Одна мысль об этом кружит голову… Сестричка-Салли. Уже такая рослая. На миг Анне кажется, что они в Восторге; что кружатся по залу, задевая ногами ржавые консервные банки, пустые пачки от сигарет, другой мусор, но не видят этого. Салли замечает расфокусированный взгляд подруги и прижимает ее к себе крепче. Анна вздрагивает, вспоминая, что это уже в прошлом, и осторожно касается губами щеки Старшей Сестры… они наслаждались нестройным ревом, который нес в себе еще один крылатый афоризм: «Кто. Такой. Джон. Голт?», не спеша узнавать деталей. Соловей и Синица. Это константа — Самое смешное… — задумчиво произносит Розалинда. —…она сама ее выбрала, — невозмутимо продолжает Роберт. Близнецы смотрят издали на обеих ДеВитт, неспешно бредущих по улочке, почти с умилением. Особь осваивается. Ни к чему лишать жизни настолько удачный экземпляр. Ее решения множат вероятности. Азарт исследователя — единственный недостаток обоих Лютесов, но он не опасен. Решения ими принимаются на основе долгих и практически непрерывных наблюдений. «И она всерьез думает, что может сбежать?» — посещает обоих одна и та же мысль. В ту же секунду качают головами со снисходительными усмешками. Как и в любом другом случае — получается синхронно. Розалинде хочется подбросить в воздух игральную кость, монеты будет мало: «Он не Закари Комсток, он не Букер ДеВитт. Что же скажут о дочерях?» — Возможно, в следующий раз Особь погибнет раньше, — зевая, начинает Роберт. — Возможно, ее не придется спасать, — поддерживает Розалинда. Идея покружиться в вальсе кажется им вполне подходящей в данный момент. Времени, этой странной валюты, предостаточно. Один защитник сменил другого. Всего-то. Сброшена эмоциональная связь. Получится другая. В реальности Федерации есть неопсы и эфириалы. В реальности, где повстанцы Гласа Народа сменили винтовки на бластеры, — рыцари-джедаи. В реальности Восторга — Маленькие Сестрички. В реальности Арды ими были обнаружены вещи и пострашнее, вроде истинного бессмертия… Но все не так просто. Самый страшный разлад начинается с констант ДеВитты — песики, уродцы на привязи. Обоих лупят, стращают, ненавидят, используют, а они возвращаются обратно. Именно у них нет осознанного выбора. Колумбия, в отличие от своих тайных и многочисленных союзников, смогла предложить нечто большее. Элизабет. Какой бы она не предстала в обнаруженных Лютесами областях, она в любом воплощении останется Особью. Тем существом, которое должно умереть ради общего блага. Во всяком случае, ни разу не было по-другому.***
Каждая встреча с Элизабет для Букера — праздник. Он не сомневается в том, что именно эта девушка стоит доверия. Сдержанно улыбаясь, обращая к ней вдумчивый взгляд, догадывается — это уже который раз. Его не смущает подобный расклад. Ради нее он готов на все… — Ты боишься Бога? Букер ДеВитт знает, что Элизабет Комсток… слишком невозмутима. Пробираясь в ее Башню, он не раз и не два шипел: «Эта сделка с каждой минутой становится все хуже и хуже», нервно, сгоряча, почти не контролируя речь. Треск досок под ногами и приземление ему запомнились особенно. Она все так же стояла возле окна, открывающего вид на бесчисленные облака, и смотрела вдаль. ДеВитту не сразу удалось привлечь внимание. С тревогой опуская руку на ее плечо, он боялся худшего. Несмотря на то, что она обернулась нехотя, Букер все же смог вдохнуть полной грудью, когда та, тихо и спокойно, словно ее не напугало появление чужого человека в своем доме, произнесла. — Все в порядке, мистер ДеВитт. Сигарета в тонких пальцах; холодный, почти ледяной взгляд. И… Он внушает доверие. Откуда она знает его имя? Ах да. Кто-то решил, что будет весело, если написать инициалы на запястье. Это его Элизабет… После падения что-то изменилось. Поход от Башни был долгий. Те три дня, что он здесь, кажутся годом. Элизабет кричала, как резаная, падая вместе с ним в морскую пучину. Букеру нехорошо. Она подходит к нему, но не представляется во второй раз. Детектив открывает глаза, смотря на ее чуть потрепанное платье. Странно послушная девочка — так и не побежала на звуки музыки. «Может быть, потому, что… еще не «Первая Леди». Нужно спешить туда». — С дороги, ненормальные, — грубо обрывает она тех чудаков, ждущих его буквально в каждом закоулке Колумбии. И Букеру хочется улыбнуться одному из архангелов, которому так упорно молится Пророк: «Ох, скажи, пожалуйста, что она не изменится». Штормовой ветер глушит его бормотание; никто этого не слышит. Она мало разговаривает с ним, но зато как стреляет. Когда он ищет для нее отмычку, она с тихим смешком хватает с его пояса одну из пушек и сносит замок ко всем чертям, оборачиваясь при этом и рассматривая с вызовом. Букеру даже не хочется ее отчитывать. С момента прибытия в Колумбию на него выбегало с десяток дам с револьверами, но он никогда не думал, что тихоня, просидевшая всю жизнь в Башне, так метко целится. Ему хочется ее похвалить, но кажется это лишним — «Никто не обидит эту девочку, кроме нее самой». У нее детский овал лица, но вот глаза… Кажется, она немного старше. Сколько ей? Семнадцать? Кирпичики, составляющие единую логическую цепочку, не желают складываться воедино. Слова разбегаются. Смотря на нее издали, когда та кружится в каком-то странном танце при очередной перестрелке, Букер краснеет. Ему стыдно позволить себе какой-то похабщины в отношении нее, но, чувствуя, как та приближается, чтобы отдать ему патроны, он сталкивается с ней взглядом и понимает — это взаимно. Порой его терзает та самая мысль: «Может быть, мне лучшее ее отпустить?» И в ту же секунду получает ответ — «Только если ты полюбишь меня». Ее неловкая забота в виде найденных бинтов, серебряных орлов. Да, она его любит. Как же еще? Фицрой требует оружие. Разрывы. Открыл — обратно дороги нет. Она готова на это ради него. Букер окрылен этой мыслью. Стоя в лифте рядом с ней, он готов услышать, как она будет снова утопать в себе, мучаясь тем, что ее единственный друг — механизированная птица. «Милый грешок», — вздыхает ДеВитт, когда думает, что вот-вот слова признаний сорвутся с ее губ. Но нет. Она снова оборачивается к нему с задорной усмешкой. И молчит. Букер хмурится. Наверное, ему стоило записывать ее слова. Да только вот записную книжку отобрали на входе. «Что же нам там было нужно? Париж. Точно. Выбирая между коллектором в Нью-Йорке и девчонкой, я выбираю девчонку». Я не твоя… Она не твоя… Букер вздрагивает. Кажется, Элизабет не приглашала его на танец потому, что они станцуют позже.