***
Видеть, как твой друг сближается с кем-то ещё, как в нём просыпаются теплые, искренние чувства к тому – другому, ловить краем сознания его счастливую улыбку – это не больно. Это закон жизни, это радостное событие; и стоит быть благодарным судьбе за то, что свела твоего человека с тем, кто может окутать его своей любовью, отдавая всего себя. Видеть, как два твоих лучших друга, ради которых ты готов улететь на другой край Земли в любое время дня и ночи, нашли счастье друг в друге – незабываемо. От этого должны вырастать крылья за спиной и поднимать высоко-высоко, к самому солнцу. А главное, сердце не должно болеть так, будто кто-то вскрывает грудную клетку без анестезии, вынимает его из-под выкрученных ребер и складывает в свинцовую клетку, пока несчастный орган продолжает лихорадочно биться в холодных прутьях. И горло не должно судорожно сжиматься каждый раз, когда ты видишь соприкасающиеся плечи, а в глазах не должен появляться жгучий песок. Чимин, как мантру, вновь и вновь прокручивал в голове эти слова, стараясь внушить себе эти простые истины, пока чёрный вместительный фургон плавно двигался по полупустой дороге, рассекая морозный воздух. Семеро ребят устало утопали в мягких сиденьях автомобиля, возвращаясь с очередного прогона новой концертной программы. По радио в который раз передают новости, а диктор с завидным упорством продолжает вещать о профилактических действиях, направленных против распространения Синдрома Ханахаки, о новоизобретенных экспериментальных препаратах, которые якобы должны помочь в борьбе с разбушевавшейся болезнью, и о прочих вещах, прямо или косвенно связанных с этим вирусом. А потом новостная рубрика заканчивается и ди-джей, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, пускает в эфир их песню. Это кажется настолько забавным, когда воздух прорезают первые строчки и мягкий голос макнэ плывет в пространстве: «Всё рушится…». Ведь это как раз то, что сейчас сокрыто за мягкой улыбкой парня.***
- Понимаете, цветы, выросшие в легких пациента в результате активации вирусных клеток, изначально являются водными, более того, в озерах и стоячих реках, где они обычно произрастают, стебли одних растений оплетают стебли других, срастаясь с ними, чтобы крепче держать цветущий бутон над поверхностью воды… - издалека начал врач, стягивая с ладоней синие резиновые перчатки и развязывая полоски белых лент, что удерживали стерильную маску. - Давайте опустим сложные ботанические описания. Скажите прямо, что происходит, - прерывает старшего ЧонГук, крепче сжимая подрагивающие пальцы в кулаки, пока сердце бьется за ребрами пойманной синицей, царапая изнутри костяную клетку. Шесть пар усталых глаз внимательно вглядываются в немного морщинистое лицо врача, который медленно разминает усталые плечи. - Из-за этого листья лотоса, которые нравятся его любимому человеку, плотно охватили легкие, практически полностью скрывая их. Одно из них мы смогли очистить, там растение еще не успело сцепиться с легочными тканями, так что с правой частью проблем возникнуть не должно. Проблема в левом легком. Из-за того, что первым от вируса начинает меняться левая часть – та, что ближе к сердцу, там стебли успели соединиться с живыми клетками. И сейчас мы уже не можем отделить одно от другого – цветы от органа, так как это может привести к серьезным повреждениям, и в ходе операции вероятна необходимость удаления левого легкого. Но мы не можем сами пойти на этот риск без согласия опекуна. А его в данный момент здесь нет, следовательно, мы вынуждены пока закончить хирургическое вмешательство на этом, - объяснил доктор, слегка склоняя голову в поклоне, а внутри парни начали медленно осыпаться, как желтая листва осенью. - Почему?!! – взрывается отчаянным криком младший, поднимаясь с неудобного пластмассового сиденья, за один шаг оказываясь перед хирургом и стараясь найти у того ответы на все вопросы, что железным комком стояли в горле, – Почему все так?! Я же люблю его! Почему эта болезнь дала о себе знать?! Пусть я ничего не говорил, но ведь эти грёбанные цветы начинают расти только тогда, когда влюбленность безответная! Так почему всё это происходит с нами?! – кулак со всей силы влетает в белую стену в стороне от человека в синем операционном костюме, костяшки взрываются болью и на них выступают небольшие капельки крови, - Почему?! Почему… Крик сменяется шепотом, а ноги отказываются держать как струна напряженное тело. Чон сначала плечом упирается в стену, а после колени подгибаются, и он сползает по ней вниз, больно врезавшись в бетон спиной. Пальцы крепко вцепляются в темные волосы, пока ужас и непонимание заполняют парня, вытесняя все мысли. - Полагаю, дело в психосоматике. Вполне возможно, что Чимин искренне верит, что его чувства не получат ответа, и именно это послужило катализатором, после которого вирус всего за неделю смог полностью поглотить дыхательную систему пациента. Видите ли, некоторые люди более подвержены воздействию Ханахаки, кроме того вы артисты, а значит стресс на работе, недосып и недостаток питания являются вашими вечными спутниками. Потому вирусные клетки так легко активировались и стали распространяться по ослабленному организму. Так что это не Ваша вина. - Легче от этого не становится, - слабо отзывается младший, давя на глаза до цветных пятен. В голове мелькает лицо маленького хёна с выкрашенными в нежно-розовый волосами, закрашенными темными кругами под светящимися любовью глазами и теплой улыбкой на пухлых губах. А после картинка сменяется другой, где Мин цепляется за край кухонного стола, пытаясь сделать вдох; как он опускается на колени, сдирая ногти об дерево, пока Мон, единственный не растерявшийся из всех ребят, подлетает к нему и, обхватив двумя руками лицо, заставляет Чима поднять глаза; он помнит, как парень теми же ногтями впивается в горло, на котором от напряжения выступили вены; как он пытается сделать хотя бы маленький вдох, но просто не может этого; как в панике его глаза скользят по пространству, цепляясь за младшего взглядом, и как в этот момент начинают синеть аккуратные губы, а глаза, расфокусировавшись, закрываются. Но пальцы все равно отчаянно скребут кожу. Гук до сих пор словно бы ощущает сладкий вкус мягких губ старшего, смешанный с солоноватым металлическим привкусом, когда он, оттолкнув Джуна, поддерживающего его хёна, бережно опускается с ним на пол и пытается протолкнуть кислород в сдавленные легкие; ЧонГук до сих пор чувствует пальцы, судорожно сжимающие край белой рубашки, и то, как в один момент они ослабли,а руки безвольно упали вниз. И до сих пор слышит стук своего сердца, что тогда был похож на звон падающего стекла. - И ещё… Цветы лотоса сами по себе очень большие, но цветут довольно редко. Поэтому сначала и было не ясно, что именно произошло – нет характерных для этой болезни лепестков. Но если судить по рентгену – в левом легком появились два бутона. И если до момента их цветения не решить, что делать, цветок распустится, но лепестки будут слишком большими и вряд ли смогут выйти из дыхательных путей сами. В таком случае велика вероятность остановки дыхания, и тогда мы уже будем вынуждены действовать без согласия опекунов – в приоритете будет жизнь пациента. - Сколько у нас времени? – спросил Тэхён, поднимая на врача красные от слез, но все такие же серьезные глаза, сжимая в больших ладонях руку старшего рэпера, что нервно крутил в руках пачку невыкуренных сигарет. - Две недели. Не больше. Последний раз бросив взгляд на притихших парней, доктор ушел вдаль по коридору, оставляя тех наедине со своими мыслями. Но вот только мыслей как раз и не было. Казалось, будто все резко опустело, и внутри не было ничего, кроме тайфуна эмоций и несвязных слов. Две недели – это слишком мало. За это время что-то сделать просто нереально. Невозможно заставить человека поверить в искренность чувств всего за каких-то четырнадцать дней.И от осознания этого в животе что-то отвратительно переворачивалось, не давая сидеть на одном месте. А меж тем фантомные песочные часы дамокловым мечом повисли над плечами младшего.***
Приходить в себя было на удивление легко. Отвратительное давящее чувство, что преследовало Мина последние несколько недель, словно бы исчезло, сократилось как минимум вдвое, отчего дышать было легче. Вот только около сердца все также острой иглой лежала любовь к макнэ, а значит Ханахаки всё еще медленно цветет внутри его легких, значит сделать что-то уже было невозможно. Тогда вопрос «Почему я еще жив?» немедленно застывает ледяным айсбергом в стенах белой палаты. Приход врача многое ставит на свои места. Цветы лотоса. А Мин все гадал последние дни – что же это за растение такое волшебное, что оплетает легкие тугой плетью, но при этом не цветёт. Это было даже немного обидно, ведь все говорили, что это очень романтично – умереть в цветах любимого человека. А ему теперь не дадут и этого – ведь только распустившись, цветы сразу его убьют, так и не успев слететь с потрескавшихся губ. Слушать роковые слова человека в белом халате почему-то было совсем не страшно, ведь сам Чим уже давно все понял, хоть и оставлял отсутствию лепестков два незначительных процента на выздоровление. Что ж, раз все складывается таким образом, ничего тут уже не исправить. Значит такая у него судьба. По крайней мере верить в это было проще, чем думать о моменте, когда его легкое перестанет работать, а сознание вновь будет уплывать, пока сердце судорожно будет колотиться между сжимающимися листьями. Единственное, чего отчаянно хотелось Чимину – извиниться перед одногруппниками. Ведь еще тогда, пару лет назад, после инцидента с их лидером, когда они чуть не потеряли НамДжуна, было решено ежемесячно проходить осмотр и всеми силами бороться с болезнью. И самое главное – как только такое произойдёт – не молчать, рассказать все своим и незамедлительно лечь под нож. Тогда все безоговорочно поддержали эту идею. Только вот на деле все оказалось не так просто, как на словах. Признаться всем, что ты полюбил и что тебя это теперь убивает – было самой легкой частью из всего. Сложнее всего было решиться на отказ от чувств, на операцию, после которой сердце не будет пропускать удар от счастливой улыбки, когда с собственных пухлых губ слетает «Крольчонок»; после которой мурашки не будут бегать по рукам от легкого прикосновения любимого макнэ; после которой ЧонГук станет просто пройденным этапом жизни. Это казалось невыполнимой миссией, нерешаемым вопросом бытия. Чим тогда решил собраться с силами, подождать всего пару дней после первого приступа кашля, продлить моменты искренней любви, пусть и невзаимной, еще на несколько мгновений, когда впервые на губах появились маленькие капли крови. А потом, пока Джин толкался у плиты, старшие сидели неподалеку что-то активно обсуждая, а младшие, в том числе и Мин, забавно переругивались все втроем, носясь вокруг стола,горло внезапно словно перетянуло колючей проволокой. Никто тогда сначала даже не понял, почему Чимин резко застыл посреди комнаты, сжимая край деревянного стола и смотря прямо в пол. Последнее, что отчетливо помнил Пак – теплая рука и длинные пальцы Гука, сжимающиеся на плече, и вопрос, доносящийся словно из-под толщи воды: «Чимини-хён, все в порядке?» Дальше все смешалось, превращаясь в адский водоворот лиц, голосов, ощущений и дикого страха, от которого в душе появлялась звенящая пустота. Страх больше никогда не заглянуть в любимые озорные глаза, на дне которых растекались бездонные океаны. Мин понимал, что подвел всех, не сдержал данное им обещание, заставил вновь пережить тот ужас непонимания и невозможности что-либо предпринять, который они испытали, видя медленно оседающего на пол Мона, пока вокруг летали розовые лепестки тюльпанов. И теперь все снова повторилось, и опять синеющие губы и хриплое, замирающее дыхание; глаза с лопнувшими капиллярами и следы-полумесяцы от ногтей на горле. Будто бы и не было тех двух лет. Словно они все ещё живут в самом страшном кошмаре. Врачи настоятельно рекомендовали данные ему две недели до операции провести в белых стенах госпиталя, аргументируя это тем, что в случае чего – они смогут незамедлительно оказать всю необходимую помощь. Но что бы доктора не говорили, как бы не старались остановить своего пациента, тот покинул палату уже спустя пять дней, когда тонкий шрам под грудиной практически затянулся, а темно-синие швы, только на всякий случай оставленные врачом еще на пару дней, практически перестали приносить дискомфорт. За все то время, пока Чимин отлеживал положенный минимум после операции, никто из ребят к нему не приходил; да это и понятно – стараясь отвлечь тех от происходящего, группу в составе шестерых человек отправили в Японию с внеплановыми выступлениями на неделю, как бы те не ярились, отвоевывая возможность остаться с их Мином. Потому Пак совершенно не обижался на остальных,и только радовался подвернувшемуся в связи с досрочной выпиской случаю помочь парням – слегка прибрать все комнаты в общежитии, которое сейчас наверняка находится в состоянии хаоса. Да и побыть одному дома целых два дня, насладиться одиночеством и привести свои мысли в какой-то хоть более-менее относительный порядок тоже было бы неплохо. Нет, Чим не готовился прямо сейчас садиться за написание завещания и ложиться в гроб. В конце концов не зря он всегда старался сохранять оптимистичный настрой – и не важно насколько велика проблема или насколько серьезные их ждут неприятности. Просто опустить руки можно всегда, в любой момент времени – и никому от этого легче не станет, лишь страдания с каждым днем будут увеличиваться в геометрической прогрессии. Поэтому Чимин и сейчас не думал о смерти – он до конца будет надеяться на лучшее. Но одно он понимал кристально четко – с ребятами вместе он больше быть не сможет, как в общем и просто быть певцом. Последствия операции будут слишком серьезными. Значит сейчас нужно собрать все чувства и эмоции в единый комок и спрятать его далеко за сердцем, там, где никто больше о них не узнает. Когда группа вернется домой через пару дней, он должен быть для них всё тем же маленьким хёном, который всегда поддержит и приободрит, как бы самому не было страшно. Он будет так же ласково улыбаться, трепать всех по волосам. Но важнее всего сделать так, чтобы его малыш не чувствовал себя виноватым за то, что произойдет совсем скоро.***
Общежитие встретило Мина идеальной тишиной. Это было настолько необычно, странно и даже некомфортно, что парень, только стянув белые кеды, прошел в гостиную и включил недавно купленный домашний кинотеатр, отправляясь в белоснежную ванную комнату, чтобы смыть с себя этот отвратительный больничный запах. По дому сразу же потекли приятные звуки музыки, заполняя собой все свободное пространство. За уборкой время летело совершенно незаметно – казалось, вот только недавно он в спешке подписывал документы на выписку и залезал в остановившееся у здания больницы такси, а сейчас уже небо заволокло иссиня-черной поволокой, на улицах столицы загорелись неоновые вывески и город начал жить своей ночной жизнью. Не сказать, что теперь место, где живут семеро парней выглядело идеально чистым, но старшие хёны явно порадуются такому сюрпризу. От этих мыслей по лицу растеклась теплая улыбка. Радовать старших всегда было приятно, а смотреть в их довольные глаза ещё лучше. Ещё раз окинув комнату взглядом и удовлетворенно потянувшись, Мин пошел в отдаленную комнату, куда до этого несколько месяцев старался не заходить. У ЧонГука оказывается на удивление чисто и прибрано, а по комнате витает приятный запах парфюма, от которого по шее проскальзывают мурашки. Ни секунды не раздумывая, Чим падает на кровать макнэ, утопая в темно-коричневых простынях и огромных подушках. Боже, как бы хотелось как можно чаще бывать здесь, проводить все свое свободное время в компании младшего, чувствовать тепло его кожи, вдыхать терпкий запах. Пожалуй, именно об этом Пак будет жалеть больше всего – об упущенном времени. Сознание подергивается сонной дымкой, а жжение в груди, появившееся пару часов назад, немного спадает. Лежать на широкой и мягкой поверхности, раскинув руки в стороны (и пусть даже ноги все также свисают с кровати, а носки домашних тапочек касаются пола) – это слишком хорошо, слишком уютно, слишком нравится, чтобы быть неправильным.Вдруг из коридора раздается хлопок входной двери, тем самым разбудив начавшего было проваливаться в сон Мина. Парень, слегка дезориентированный в пространстве, резко сел, пытаясь как можно быстрее осознать кто мог зайти в дом в это время. Соскочив с кровати, Чим скоро направился к открытой двери из комнаты младшего, как неожиданно его практически сложило пополам, а горло словно стянули невидимые тиски. Зеленые листья, плотно оплетающие одно легкое, не давали нормально вдохнуть, а в глотке першило так, будто в груди скопилось несколько миллионов листков. На обратной стороне губ выступила алая кровь, а потом в пустоту сорвались несколько горстей желтой пыльцы, осыпаясь золотом на губах. Тем временем за дверью слышались тяжелые быстрые шаги, которые он мог узнать даже за тысячи километров. Поспешно отвернувшись от дверей, пытаясь стереть с пухлых губ красные пятна, Чимин старался загнать приступ кашля глубоко в себя, а тем временем по комнате начинал распространяться любимый аромат, усилившийся от возвращения хозяина комнаты. «Нельзя, чтобы он увидел». «Нельзя, чтобы винил себя». «Нельзя, чтобы…». Нельзя… Дверь громко захлопнулась за спиной парня, отрезая все возможные пути отступления. Кто бы мог подумать, что все обернётся именно так? ЧонГук, чьё тяжелое дыхание опаляло не закрытую футболкой шею, топил в себе ярость, впиваясь ногтями глубоко в кожу своих ладоней. События последних недель смазанной картиной застыли перед глазами, будто на едва высохшую акварель обрушился проливной дождь, а злость, все не унимаясь, бушевала в его душе. - Хён, ты ничего не хочешь мне сказать? - Гукки, с возвращением, - повернулся Пак к младшему, пряча руки, сцепленные в замок, за спиной, - Ты как-то рано. Мне сказали, что вы вернетесь только послезавтра. Давай я приготовлю что-нибудь перекусить, - беззаботно говорит старший, обходя макнэ, полностью игнорируя жгучий взгляд Чона, - Ты, наверное, проголодал…, - договорить Мину не дает резкий поворот, а рука начинает немного ныть от сильной хватки длинных пальцев, что сейчас оковами держат запястье. - Почему?! – кричит Гук в лицо парню, который опять закрывает глаза на проблему, опять, не заботясь о себе, обращает все внимание на макнэ, - Почему в тебе сидит эта грёбанная болезнь?! – он дергает старшего на себя, поднимая маленькую ладонь к глазам, а на белой коже виднеются капли цвета маковых бутонов, в которых словно раскаленное добела железо плавают маленькие золотые крупинки. - Прости, - грустно улыбается старший, виновато смотря на ЧонГука, пока второй рукой накрывает красные пятна. - «Прости»? Ты вот сейчас серьезно, блять?! – окончательно взрывается макнэ, а пульсирующая голубая венка на виске ярко выделяется на коже. - Да. Прости. Я не хотел, чтобы все так получилось, - спокойно говорит старший, стараясь аккуратно вытащить руку из крепкого захвата, ведь сейчас так не хотелось ссориться, выяснять отношения. Времени осталось не так много – потому хотелось просто пожить своей привычной, счастливой жизнью еще парочку дней. Но этому, видимо, не суждено было случится. Глаза напротив буквально полыхали болью и непониманием, а от этого сердце, судорожно качающее кровь по ослабленному организму, пропустило несколько ударов. Он все знал. Его Крольчонок все знал и уже начал винить себя. Как Мин и предполагал, знать, что его маленький макнэ страдает, намного больнее, чем быть не в состоянии вздохнуть. И теперь по венам старшего текла уже не кровь – ледяная плазма, что моментально переходила из жидкого состояния дикого холода до твердых снежных игл. Грустно улыбнувшись, Чимин опустил свободную руку, на которой отпечатались небольшие красно-золотые пятнышки, на голову младшего, мягко перебирая пальцами темные прядки и заглядывая в темные бездонные глаза. - Крольчонок, ты ни в чем не виноват. Это все я. И я с этим справлюсь, - отозвался Пак, стараясь успокоить макнэ, который сейчас был уже на грани. - Опять!! Ты опять собираешься справляться со всем один! Почему ты не можешь довериться другим?! Почему ты не веришь мне?! В меня?!! – спина встречается с твердой поверхностью, от чего лопатки начинают неприятно ныть, а золотая пыль ползет все выше по горлу; большие теплые ладони Гука впиваются в кожу на руках, оставляя небольшие синеющие точки, пока сам он прижимает своего маленького хёна к двери, - Я люблю тебя! В тебе не должно быть этой болезни! Так почему все опять идет не так?! Старший медленно качает головой, смотря под ноги, пока в глаза начинает сыпаться жгучий песок, огненной пустыней собираясь в уголках глаз, грозя опасть с ресниц прозрачными барханами. Сердце бешено стучит за костяными прутьями клетки, рвется к тому, ради кого продолжает биться, но душа отказывается верить – он уже и так слишком много раз за свою жизнь делал неправильный выбор, верил не тем, доверялся не тогда, когда нужно было. Но в этот раз он просто не смог справиться со своими собственными чувствами. В этом нельзя винить никого, кроме себя самого. А бутоны лотоса, что медленно раскрываются в теле, были лишь еще одним тому подтверждением. А ЧонГук смотрит на свою жизнь, заключенную в одном парне, который в очередной раз убеждает себя в том, чего нет – точнее в отсутствии того, что лежит на поверхности, – смотрит и понимает, что если он не сможет сейчас переубедить хёна, то и сам умрет вместе с тем, как цветы расправят свои лепестки, перекрывая воздух – один на двоих. Если он не докажет, что готов на всё, на любые жертвы, лишь бы старший любил его и был любим им, только бы он перестал мучить себя. А в образовавшуюся тишину срываются несколько фраз: - Гукки, не надо. Не ври, пожалуйста. Не хочу этой фальшивой надежды – от неё только больнее. Не стоит что-то придумывать, сочинять, искать в себе то, чего нет. Ты это делаешь только из-за чувства вины, но всё не так. Ты ни в чём не виноват, пойми. Я просто не смог разобраться со своими эмоциями и привязанностями. Не переживай, всё будет хорошо, - добрая улыбка на потрескавшихся губах и теплая рука на щеке Чона, а с ресниц соскальзывает маленькая река, - Я не имею на тебя права. И я рад за вас с ТэТэ. Вы прекрасная пара. А у младшего от каждого слова рвётся на сердце тонкая паутинка, скрывающая за собой истину – вот в чём причина всего. Его отношения с их личным инопланетянином. Всё почему-то мгновенно встаёт на свои места. Становится понятным, почему маленький, зачастую неуверенный в себе, но непоколебимо верящий в других хён решил, что его чувства никогда не получат ответа, из-за чего лотосы мгновенно окутали его изнутри. Перед глазами со скоростью летящей киноленты их с Ви прикосновения, взгляды, улыбки. И даже катализатор приступа вдруг становится очевидным – когда они втроём бегали друг за другом по кухне, в порыве эмоций макнэ накинулся на Тэ, заключая того в крепкое кольцо рук, чтобы остановить, наконец, этого непоседу, пока всё не переросло в глобальное сумасшествие и хаос. И именно тогда маленький хён застыл на полушаге, а на глубине его черных зрачков разлилось чернильное море смолы – боли, из которой не нашлось выхода, из-за которой невозможно было сделать вдох. Перед глазами Чимина вдруг всё резко переворачивается и спустя мимолетные секунды он обнаруживает себя на тех шоколадных простынях, на которых всего полчаса назад вдыхал любимый аромат. Руки заведены за голову, их удерживает одна ладонь макнэ, а теплое дыхание в районе шеи вызывает мурашки по всему телу. Глаза в глаза, и до Пака медленно долетает тихий шепот Гука: «Я докажу свою любовь». В голове вдруг просыпается спрятанная давным-давно паника перед неизбежным, перед чем-то неправильным, перед страхом не себя, а за Крольчонка, но потом требовательные губы накрывают его собственные, выбивая последний воздух. Младший старается передать всё, что он чувствует, своими губами, проводит языком по всем ранкам потрескавшихся губ, извиняясь за свою невнимательность, проникает в рот старшего, проходя по ровным рядам зубов. Слегка оттягивает нижнюю губу, углубляет самый чувственный поцелуй, на который он был способен. Вторую руку Чон опустил на талию своего маленького хёна, который опять задыхался от любви к нему, но в этот раз в его глазах не было того отчаяния, а губы не синели от нехватки воздуха, наоборот наливались алым и становились еще более мягкими и полными от долгого поцелуя. Длинные пальцы медленно нырнули под широкую футболку, подушечками касаясь нежной кожи, оглаживая линию талии, кубики пресса, останавливаясь в опасной близости от кромки домашних штанов. Высвободив одну руку из крепкой хватки, старший вцепляется в рубашку макнэ, сжимая ткань между пальцев, разрывает поцелуй и ищет спасения в глазах цвета крепкого кофе: - Остановись. Пожалуйста. Это не то, что тебе нужн… - договорить не дает собственный стон, слетевший с опухших губ, когда пальцы забираются под тяжелую ткань, под которой больше ничего нет, и едва ощутимо проходятся по чувствительной коже, дразня и вместе с тем заставляя желать большего, вопреки разуму. - Хён, ты порой забываешь, что мне уже не шестнадцать лет. Я давно знаю, что мне нужно, а что нет, или в чем я отчаянно нуждаюсь, - поцелуи медленно опускаются на шею, оставляя дорожку ярких засосов – знаков принадлежности, знаков любви, знаков страсти. Рука полностью скрывается за резинкой серых штанов, пальцы сильнее сжимаются на члене старшего, описывают каждую венку, заставляя закусывать губы, чтобы не стонать в голос. Самыми кончиками макнэ обводит головку, цепляя уздечку, дразнит небольшую дырочку, чувствуя выступающую каплю предэякулянта. Она тоненькой вязкой ниточкой тянется к пальцам младшего, когда он стягивает мешающую одежду вниз, освобождая давно налившийся кровью член. Чимин старался прекратить думать о том, что происходит, ведь сердце в конце концов начало одерживать полную победу над разумом ровно в тот момент, когда Гукки перестал держать, второй ладонью медленно скользя вниз, задевая затвердевшие соски. Любимые руки с выступающими косточками на запястьях нежно касались так, что дрожь раз за разом поднималась по позвоночнику, перехватывая дыхание, заставляя зажмуривать глаза. Футболка незаметно оказалась задернутой практически до горла, а горячие губы не спеша спускались от шеи к ключицам, затем к груди, заставляя старшего краснеть и зарываться пальцами в свои же волосы, ладошками закрывая глаза – потому что видеть это слишком хорошо, казалось словно от одного взгляда на макнэ, скользящего языком по выступающим кубикам и ниже и смотрящего прямо на смущающегося хёна, можно кончить. А меж тем страх от жжения в легких скребся где-то на задворках сознания. Но Чон, видимо, сердцем чувствовал малейшие колебания в душе Чима, потому, чтобы вытравить все ненужное, легко прикусил нежную кожу на внутренней стороне бедра, вызывая сдавленный стон, сорвавшийся с влажных розовых губ. Макнэ с легкостью закинул ноги хёна на свои плечи, ставя очередной засос на светлой коже, чувствуя на губах сладковатый вкус геля для душа, который немного отдавал мятой. Младший проводит юрким горячим языком по всей длине члена, задерживаясь на самом кончике, слегка проникая в дырочку, отчего у Пака пальцы на ногах поджимаются, а колени хочется немедленно свести, ибо это слишком запредельно. Потом Гук, покрывая напряженный орган легкими поцелуями, снова опускается вниз, лаская наливающиеся яички, продолжая смотреть на своё сердце, который уже до побеления стискивает пальцы, все также не решаясь отвести ладони от глаз. - Хён, ты уверен, что не хочешь видеть, что происходит? – хитро спрашивает парень, хотя у самого внутри все сжимается от волнения и предвкушения. С одной стороны он до дрожи в пальцах боится сделать хуже, боится, что не сможет ничего доказать старшему, но с другой – тот лежит абсолютно раскрытый перед ним, смущенно прячась за своими крохотными пальчиками. От нежности, что непрекращающимся водопадом обрушивается на макнэ, хочется прижать Чимина к себе и никуда не отпускать, хочется продолжать покрывать его тело сладкими поцелуями и доводить до изнеможения, хочется закрыть его ото всех и никогда больше не выпускать его из своих рук, заставлять раз за разом кончать с громким криком на соблазнительных губах, чувствуя, как его тело сводит судорогой удовольствия. Старший, наконец, отводит ладони от раскрасневшихся щек, смотря на макнэ, и мгновенно жалеет об этом, потому что ЧонГук развратно облизнувшись заключает стоящий член в плен своих губ, втягивая щеки и полностью опускаясь до самого основания, носом утыкаясь в выбритую нежную кожу, языком лаская каждый сантиметр. Чимин светлой радугой взметается над темными простынями, одной рукой вцепляясь в мягкую ткань, потому что ощущения оглушают его, дезориентируют. Горячий плен рта, влажный язык – всё это заставляет Пака хаотично сжимать пальцы на шоколадных простынях, пока бедра непроизвольно толкаются вперед, толкаясь глубже в стремлении продлить удовольствие. Младший не сопротивляется, давая старшему полную свободу воли, он расслабляет горло, продолжая неспешно двигаться вверх и вниз, пока второй рукой лезет в задний карман джинсов, куда по привычке положил маленькую баночку крема для рук. Мин полностью теряется в пространстве, влажные от пота волосы липнут к коже, лезут в глаза, но то, что макнэ делает своим языком перекрывает все остальные неудобства. Потому он не сразу замечает, как тот подносит к колечку мышц пальцы, смазанные в креме, все наращивая темп движений, доводя Чима до грани. Чувствуя, как член начинает мелко пульсировать под языком, младший прикасается к дырочке, не проникая, но оглаживая каждую складочку, подушечками чувствуя, как от подступающего оргазма мышцы начинают сокращаться. Но он не торопится, сегодня хён должен будет забыть обо всем, вплоть до своего имени. Он должен помнить только о Гуке и о том, что тот жить без него не сможет. - Гукки… С-стой, - испуганно сипит старший, чувствуя неприятный холодок, но младший насаживается до самого конца и делает глотательное движение, отчего Чима буквально подкидывает на кровати, громкий стон молнией разрезает воздух, а макнэ чувствует тугие струи спермы, что бьют прямо в горло. Дав своему маленькому хёну всего пару секунд, Чон медленно вводит палец во все еще судорожно сжимающееся колечко мышц, уже сходя с ума от того, какой Чимини мягкий, узкий и невероятно горячий внутри, как плотно он обхватывает один палец, задыхаясь от слишком острых ощущений. Тело еще не успело отойти от яркого оргазма, а ток удовольствия вновь начинает расползаться по нервным окончаниям. Младший плавно вводит палец до костяшек несколько раз, позволяя старшему немного отдышаться, а потом слегка сгибает палец и проворачивает руку, давя на чувствительные стенки. Пака начинает потряхивать, потому что слишком хорошо – ноги начинают дрожать от удовольствия, смешивающегося с новыми волнами возбуждения. Крольчонок явно знает, что делает – он практически сразу находит небольшой комочек нервов, от которого по телу старшего проходятся электрические разряды удовольствия, ноги сами собой разъезжаются все больше в стороны. Второй палец проталкивается с небольшим трудом, но расслабленные мышцы спокойно пропускают его внутрь, а стенки плавно расходятся под давлением. Собственное возбуждение уже откровенно доставляет дискомфорт, но о себе младший даже не думает, легкими движениями поглаживая небольшой комочек, заставляя Минни выгибаться дугой, тихо хныкать от пронзающего его удовольствия, пока сам едва ощутимо дует на покрасневшую головку немного опавшего после первого оргазма члена. От этого незамысловатого действия Чим удивленно вскидывается как раз в то время, когда Гук вновь охватывает губами чересчур чувствительный орган. Мин громко вскрикивает, чувствуя, как пальцы внутри продолжают ласкать простату, хочется отодвинуться, прекратить все это потому, что это «слишком», «чересчур». Пак дрожащими пальцами хватается за темные пряди макнэ, стараясь отстранить младшего, но тот лишь смотрит на старшего и продолжает засасывать твердеющий орган, при этом вводя третий палец внутрь. На глазах Чимина выступают слезы, пальцы все еще сжимают мягкие волосы макнэ, а с губ срываются стоны вперемешку со всхлипами и тихим «Нет… Хватит… Это слишком!». Всего несколько глубоких толчков доводят старшего до нового оргазма, который буквально прошивает все тело, заставляя его лихорадочно трястись, сжимая длинные пальцы глубоко внутри себя. Сердце заходится в диком танце, запертое в грудной клетке, а лицо пылает, пока по виску стекают соленые капли пота, сливаясь с несколькими каплями слез. Пак дышит глубоко и рвано, стараясь прийти в себя, пока перед глазами пляшут цветные пятна. Смутно он видит, как ЧонГук опускает его ноги на постель, довольно облизываясь и расстегивая ширинку на своих черных джинсах. Гук подтягивается к лицу старшего, самозабвенно слизывая соленые капли и целуя влажные ресницы, опираясь на локоть по одну сторону от любимого лица. Чимин сквозь туман в глазах смотрит на младшего, пытаясь унять послеоргазменную дрожь, что мелкими судорогами пробегает по нервам. Как завороженный он любуется выразительными губами, что опускаются и накрывают его, зализывая небольшую ранку, которую Чим сам оставил себе, во время второго взрыва удовольствия. И прямо в губы шепот: - Как думаешь, сколько раз я должен заставить тебя кончить, чтобы ты окончательно убедился в том, что я тебя люблю? – хитро сверкая глазами, спрашивает Крольчонок, затягивая старшего в страстный поцелуй, резко входя в расслабленное тело смазанным кремом членом, от этого Пак ногтями вцепляется в широкие плечи младшего, даже сквозь рубашку оставляя небольшие полумесяцы, и звонко кричит на одной высокой ноте. Он пытается сбросить Гука с себя, потому что от каждого глубокого движения тело словно бьет шокером, удовольствие смешивается с легкой болью раздраженных стенок, а колечко мышц не переставая сжимается, отчего макнэ улетает под самые облака, настолько ему хорошо внутри своего маленького хёна. А тот уже буквально плачет, отталкивая ослабевшими руками Чона, потому что еще немного и он в самом деле умрет от переизбытка ощущений, что многотонными цунами накрывают его с головой. Член болезненно пульсирует, так и оставаясь в полувозбуждённом состоянии. Но ЧонГук перехватывает запястья Чима, продолжая вбиваться в податливое нутро, покрывая лицо своей жизни воздушными поцелуями. - Хён, давай. Кончи для меня. Без рук, - осторожно водя бедрами из стороны в сторону, каждый раз проезжаясь по простате, велит младший. - Н-не… н-не м-могу, - сипит Мин, содрогаясь от каждого глубоко движения, - П-пожалуйста, хв-хватит, Гукки. Я б-больше не выдерж-жу. Я не с-смогууу, - последнюю гласную Чим отчаянно выстанывает, когда амплитуда и скорость движений резко возрастают до предела. Гук толкается в сжимающееся колечко мышц, чувствуя, что сам уже балансирует на грани, сгорая изнутри от жалобных, но вместе с тем громких стонов и вскриков Пака. Переплетая пальцы с маленьким хёном, он толкается несколько последних раз максимально глубоко, застывая внутри, пока сперма белесыми струями заполняет старшего. Горячая жидкость внутри становится последней каплей, Мин громко и протяжно кричит, стискивая член Гука горячими мышцами, с его собственного так и не вставшего до конца в третий раз члена стекают несколько белых капель, а сознание мгновенно затягивается черным занавесом, оставляя Чимина.***
Просыпаться получается с большим трудом, веки будто бы налиты свинцом, а руки и ноги стали попросту ватными. Но в голове стоит необычайная пустота. Также как и в легких. Ресницы плавно раскрываются и взгляд упирается в мускулистую крепкую грудь. И только тогда Мин ощущает теплую руку, что придавила его к кровати и легкое дыхание, от которого немного шевелятся прядки нежно-розовых волос. Чимин переводит взгляд выше и видит его маленького макнэшу, который смог сделать что-то невероятное. Крольчонок хмурится во сне, отчего меж черных бровей пролегает глубокая складка. Старший не удерживается и нежно проводит пальцами по ней. Складка расправляется, но вот антрацитовые глаза напротив медленно распахиваются и где-то там, на изнанке души, что отражается в черноте зрачка как в зеркале, Мин видит океан любви и облегчения. От этого его накрывает, и он понимает, что так и не сказал вчера самого главного: - Я тебя люблю, - слова падают на самое дно чернильных глаз, - Прости меня. - Никогда больше так меня не пугай, - выдыхает Гук, изо всех сил прижимая к себе старшего, - Ты не представляешь, как мне было страшно. Я думал, что с ума сойду, когда видел тебя с синеющими губами, когда приходилось считать каждый твой вдох и выдох, пока мы ждали скорую, в надежде, что еще не слишком поздно. Было невыносимо слышать от врача, что ты болен этой проклятой болезнью. И контрольным в голову название цветов. Теперь я понимаю Джин-хёна и почему он теперь не может даже смотреть на тюльпаны. В какой-то момент я правда подумал, что мы опоздали. Хён… - Гукки, ну, ты чего? – улыбается Чимин, поглаживая спину макнэ, чувствуя пальцами, как тот дрожит, - Я же здесь. Я с тобой. И теперь я никуда не уйду. - Я тебя люблю. Правда люблю. Очень-очень. Никогда в этом не сомневайся, - вдыхая любимый запах, Чон все никак не может справиться со своими эмоциями. - Не буду. Обещаю, - продолжает успокаивать младшего Пак. Да, его Крольчонок может быть сильным, серьезным, непробиваемым парнем, от одного взгляда на которого хочется незамедлительно снять номер в близлежащем отеле; он может быть грубым собственником, который душу из него вытрахает, только бы доказать своё; он может порой огрызаться, нагло шутить; да, он уже давно обогнал его и в росте, и в ширине плеч да и много еще в чём – вот только он все еще остается ребенком, который боится потерять любимого человека; который не опускает руки даже перед страшным приговором врачей; который прижимает его к себе, боясь отпустить даже на сантиметр. - Кстати, почему ты прилетел раньше? – интересуется Чимин, наслаждаясь теплом любимого. - Врач позвонил менеджеру, сказал, что ты выписался, но это очень опасно и спросил, есть ли кому приглядеть за тобой. Когда менеджер нам всё это передавал, я сразу же вылетел из гримёрки, пока остальные остановили его. Они понимали, что я не оставлю тебя. Да и я понимал, что если я не вернусь, то умру прямо там. У меня душа рассыпалась на маленькие частички, пока я летел в самолете. Ведь когда нас выпнули в Японию, то не дали даже заглянуть к тебе, аргументируя это тем, что за тобой присмотрят. Так что последний раз, когда я тебя видел – как тебя поднимали на носилках в машину скорой помощи. Ты был таким бледным, почти неживым, на губах кровь… Я не мог себе даже представить в каком ты состоянии, раз решил выйти из больницы уже через пять дней. А потом увидел тебя здесь, как ты опять прятал кровь от меня… И сорвался. Прости меня. Я так боялся тебя потерять. Мышцы на руках младшего красиво перекатываются под бронзовой кожей, когда старший немного от него отстраняется. Чим тянется вверх, и касается алых губ своими, оставляя на них нежный поцелуй. - Я тебя больше не оставлю. Просто запомни это. И как я и говорил – твоей вины во всем произошедшем нет. Я сам внушил себе, что ты любишь Тэ. Сам довел себя до такого состояния, - мягко улыбаясь младшему, говорит Мин. - Нет. Я тоже виноват. Я был слишком невнимательным. Смотря на все сейчас, я понимаю, что проявления твоих чувств были гораздо ярче моих, но я все равно боялся и не решался сказать. И потому все произошло так, как произошло. Ты задыхался от моего бездействия, а я ничего не мог с этим сделать. Поэтому не вини только себя. Теперь я постараюсь всё исправить, - отвечает Гук, серьезно смотря в глаза цвета крепкого чая. Солнце только-только начинает скрести по шпилям высоток, пока две души, наконец, переплетаются воедино.***
Два человека стоят около входа в спальню младшего участника группы, вслушиваясь в происходящее за дверью. Один из них взъерошивает свои темно-синие волосы, переводя взгляд на своего необычайно серьезного инопланетянина. Услышав тихие слова, просачивающиеся в небольшую щель в двери, они счастливо улыбаются и возвращаются к остальным ребятам, что только-только расселись в гостиной общежития. - Ну что? – спросил Джин, удобно устроившийся на груди Джуна, который, как и остальные, внимательно смотрел на довольно улыбающуюся парочку. - Любовь-морковь и все вытекающие во всех смыслах этого слова, - басисто хихикнул, падая на свободное кресло, Тэхён, в то время как Шуга опустился прямо на пол, опираясь спиной на ноги младшего. - Твой уебанский юмор, как всегда, поражает глубиной своей мысли, - хмыкнул старший рэпер, вынимая из кармана пачку сигарет и начиная привычным жестом крутить её в пальцах. - А то ты еще не привык, - хмыкает Мон, крепче прижимая к себе Кима. - Пфф. К такому привыкнешь, ага. Пиздит, как дышит, что попало, а пото… - резкий рывок за выкрашенные в иссиня-черный волосы и теплые требовательные губы заставляют замолчать даже такого человека, как Юнги. - А я все равно тебя люблю, - на контрасте мило улыбаясь, говорит ТэТэ, отрываясь от любимых губ. - Начинаааается, - наигранно простонал Хосок, поднимаясь с другого, стоящего в отдалении кресла и идя в сторону кухни, - У всех тут голубая любовь, а я как обычно в пролете, пойду что ль напьюсь! – восклицает парень, бодрым шагом огибая стоящее на пути кресло с целующейся парочкой и искоса смотря на вторую пару, натыкаясь на грозный взгляд Джина, - Да успокойся ты, мамочка. Я пойду напьюсь H2O. Чистой. Негазированной. И, смеясь, он скрывается за широкими раздвижными дверьми, чувствуя отвратительное жжение далеко за ребрами. От воспоминаний о целующейся необычной парочке что-то больно сдавливает легкие, заставляя закусить запястье, лишь бы не застонать от раздирающих ощущений. На глаза наворачиваются слезы, и только вода помогает заглушить пожарище внутри души. Телефон в кармане тихо вибрирует, привлекая внимание. Хоуп вынимает небольшой прямоугольник и невидяще смотрит на экран. Кто же знал, что все так повернется…