Одиллия

Тяжёлый занавес открывается, зал, наполненный зрителями, замер в ожидании. Из оркестровой ямы загремела музыка. За кулисами ты натягиваешь улыбку и выбегаешь на сцену, замерев в позе, когда музыка стихает. И вот снова раздается звучание инструментов и ты кружишься в танце, вскакивая на пальцы и опускаясь, делая нереальные прыжки в воздухе, словно зависаешь в пространстве, дикие кружения на все 360 градусов, лишь на кончике пуант, выставляя одну ногу в сторону, под великим названием фуэте. Знаешь, даже если бы ты стояла в самом конце, с самого края сцены, все взгляды все равно были бы прикованы к тебе. Твоя харизма, пластичность, всё что ты делаешь нельзя передать словами, это можно лишь лицезреть на сцене большого театра. Тяжёлый занавес закрывается под бурные аплодисменты. С твоего лица сползает улыбка, ты упираешься руками в колени и судорожно дышишь. Труппа окружает тебя, тебе всё ещё приносят несчётное количество дорогих букетов, ты даже не обращаешь на это внимания. Ты привыкла. Мы с тобой пытаемся запихнуть очередной букет красных роз в багажник. Получается не с первого раза. Когда все цветы уложены ты садишься на пассажирское сиденье, и я завожу машину. Ты тупо пялишься на дорогу. Я знаю, что тебя нельзя беспокоить после выступления, поэтому просто молчу. Вот мы дома. Как обычно, ты раскладываешь все цветы на кухне, оставляя место в центре. Букетов так много, что наша кухня больше похожа на цветочный магазин, который находится рядом с нашим домом. После этого ты садишься в центр и начинаешь рыдать. Нет, не хныкать, не плакать. Ты ревешь так, будто кто-то очень близкий умер. Я нахожусь в соседней комнате, прекрасно слыша все твои всхлипы и крики, хоть дверь и закрыта. Страшно подумать, что представляют соседи, слыша твой плач, наверное они думают, что я бью тебя или довожу до истерик. Но я и пальцем тебя никогда не трону,я просто не смогу обидеть тебя. Я знаю, что нельзя к тебе прикасаться. Я не могу зайти и спросить, что случилось, не могу успокоить тебя, я даже не могу просто зайти на кухню сейчас. И так происходит после каждого твоего выступления. Сначала мне было дико тяжело переносить это. Знать, что ты плачешь навзрыд, а мне нельзя ничего сделать. Но в скором времени я привык. Я ко всему привыкаю, ты знаешь. Я привык к тому, что ты плачешь, к тому, что тебя почти всегда нет дома, к тому, что у меня нет секса, потому что ты говоришь "после совокупления, я не буду танцевать, как прежде", не знаю, кто тебе такое сказал, или может ты сама это придумала, но я привык к этому. Я привык, что вместо твоего заслуженного выходного или даже отпуска, ты всё время посвятишь своему любимому классическому станку, ведь для тебя всегда недостаточно. Ты приходишь в репетиционный зал раньше всех, а уходишь позже остальных. И тебе всегда будет мало. Ты ненасытна, ты никогда, блять, не успокоишься. А что я? Я просто привык. Просто я люблю тебя, хоть мне и недозволено прикасаться к тебе после концерта, мне нельзя говорить что то против твоих занятий. Когда ты последний раз нормально ела? Не помнишь? Я тоже не помню, ты ведь говоришь, что у тебя нет на это времени. Знаешь, у тебя никогда нет времени. На меня, на сон, на еду, на жизнь. Но я привык. А тебя это не особо заботит. Ты живёшь от спектакля до спектакля, для тебя больше ничего не существует, кроме сцены. Наверное, именно поэтому тебя называют балериной века. Но кто бы знал, что ты,такая сияющая на сцене, всегда жизнерадостная на интервью, на самом деле исколеченная кукла? Кто понимает это? Никто. Про это знаю лишь я. И, видимо, никто больше не узнает, ведь ты никогда не потпустишь к себе так близко больше никого. Другие скажут, что она меня не любит, что она не заботится обо мне, возможно, даже забывает про мой день рождения. Но вы не знаете. Она никого в жизни так не любит, как меня. И ее любовь проявляется тем, что она впустила меня в свою жизнь. Не жизнь на сцене, а реальную жизнь, про которую никто не знает. Все свои тайны она заберет с собой в могилу, когда её похорнят в черной пачке и короне. Да, ей даже нет 25, но она уже написала завещание и предсмертную записку, где просит похорнить ее, как она есть, в образе Одилии. Она сумасшедшая, подумают многие, но нет, она просто больна, больна балетом. Я больше чем уверен, что ее имя будет так же значимо, как Майя Плисецкая, Рудольф Нуриев, Галина Уланова и другие, больные балетом люди. А я просто умру, возможно, моя могила будет рядом с ее, но это ещё не точно, мы ведь даже не женаты. Вот ты уже успокоилась и сейчас просто молча сидишь в цветах. Грим, который ты, конечно же, не смыла, потому что не было времени, растекся по твоему лицу и оно стало чёрное, как и твои ладошки и даже коленки. Я аккуратно открываю дверь на кухню, ты даже не поднимаешь на меня взгляда. Я подхожу к тебе, нечаянно задев вазу с лилиями. Ты все так же сидишь, даже не сдвинувшись с места. Я наклоняюсь к тебе и беру на руки, ты обвиваешь руками мою шею. Я уже набрал горячую ванну, поэтому, донеся тебя до ванной комнаты, усаживаю на стульчик. Начинаю раздевать тебя и снимать множество заколок с волос. Когда вся одежда снята, я беру твою худую ножку и очень аккуратно, пытаясь не сделать тебе больно, начинаю снимать пластырь с кровывых пальцев ног. Ты немного шипишь, но не дёргаешься. Когда я снял все, уже пропитавшиеся кровью пластыри, я снова беру тебя на руки и опускаю в горячую воду. Ты закрываешь глаза, а я лишь начинаю смывать твой сегодняшний образ принцессы Одилии. Но мы ведь знаем, ты вовсе не принцесса, ты королева. Когда твоё лицо стало чистым, ты наконец посмотрела на меня. Первый раз за день. На твоем лице даже не было эмоций, потому что ты их оставивила там, на сцене. Но то, что ты посмотрела на меня-уже многое значит. Мы просто смотрели друг на друга минут 10 и это были мои лучшие 10 минут за этот день. После я помыл твои волосы от огромного слоя лака для волос и сполоснул тело. Обернув тебя полотенцем, я снова усадил тебя на стульчик и начал расчесывать волосы, после суша их феном. Ты уже сама встала и даже оделась. Ну, как оделась, ты натянула трусы и мою футболку. Я снова взял тебя на руки и отнес в постель. Уложив тебя, я выключил свет и лег к тебе под одеяло. Ты повернулась ко мне и маленькими ручками уперлась в грудь, опустила на меня голову,и конечно же, закинула ногу на меня. Я поцеловал тебя в лоб и уткнувшись в твои волосы, от которых все ещё пахло лаком и шампунем, уснул.