***
Рождественское утро началось со скандала — тихого, но от этого не менее яростного. Потому что Поттер прислал ей поздравительную открытку, а Петунья ее заметила. И, кажется, не поверила, что это вышло случайно, и резонно возмутилась: а если б сова попалась на глаза не мне, а Вернону? Как бы ты это объясняла с учетом вашего распрекрасного Статута? Лили возразила, что не может отвечать за идиотов-сокурсников — она просила не писать ей на каникулах, и Мэри с Ремусом даже вняли и прислали свои открытки обычной почтой, — но сестра все равно надулась и демонстративно с ней не разговаривала. Дальше Петунье чем-то не угодило трансфигурированное пальто — Лили так и не смогла ее убедить, что еще вчера ходила в нем в церковь, и эти чары не снимаются ни экзорцизмами, ни молитвами, ни святой водой. Пришлось возвращаться и переодеваться в другую одежду, слишком легкую для такой погоды — так что в церкви она не столько молилась, сколько грелась, и не столько слушала священника, сколько старалась не стучать зубами от холода. Потом они вернулись домой, и отец с Верноном отправились в гостиную, обсуждать какие-то свои мужские дела, а мама с Петуньей упорхнули на кухню, колдовать над праздничным обедом. Лили оказалась предоставлена сама себе — правда, ненадолго, потому что ей поручили немного прибраться и накрыть на стол. Воровато оглянувшись на дверь — судя по зычному голосу Вернона, он еще долго будет ругать иммигрантов и штрейкбрехеров, — она нащупала в кармане палочку. Всего один взмах — и пол засиял чистотой, на венке из остролиста вздрогнули красные ягоды, а на скатерти исчезло пятнышко; Лили аккуратно расправила тяжелые складки — и вдруг в окно кто-то постучал. На ветке дуба сидел пестрый филин. Пучки перьев у него над глазами выразительно топорщились, смахивая то ли на ставшие торчком уши, то ли на брови «домиком». К его лапе был привязан конверт — с такого расстояния красная сургучная печать казалась пятном крови. Какого черта, неужели это опять Поттер? Решил не ограничиваться одним поздравлением, чтобы уж наверняка устроить ей неприятности? Филин подскочил поближе и снова примерился к стеклу, и Лили, замахав на него руками, поспешно приоткрыла оконную створку. С улицы дохнуло холодом, и нахальная птица перепрыгнула на подоконник, а оттуда на край стола, комкая только что разглаженную скатерть. Хорошо хоть не нагадил — то-то было бы крику... — Ты что, камикадзе? — покачала головой Лили. — Попадешься моей сестре — она из тебя чучело набьет, да и из меня за компанию. Так что давай сюда письмо, пока нас никто не застукал. Не будь все ее внимание поглощено филином, она бы наверняка заметила, что голоса в гостиной смолкли, и услышала приближающиеся шаги. Но вредный почтальон не спешил протягивать лапу, и, когда Лили уловила в коридоре смутное шевеление, было уже поздно. Мимо открытой двери проплыл Вернон Дурсль, пыхтя и пофыркивая, как перегруженный пароход, и паркет вздрагивал и скрежетал у него под ногами: топ — скри-и-п, топ — скри-ип... и еще раз скри-и-п, и тишина. Пароход врубил полный стоп. Заметил или нет? Лили замерла, судорожно придумывая хоть какое-то объяснение... потом сообразила — схватила чертову птицу в охапку и сунула под стол, отчаянно надеясь, что свисающая до пола скатерть скроет любое движение. К счастью, возмущенный филин от такой наглости потерял дар речи — только больно клюнул ее в палец, и тут уже едва сдержалась сама Лили. Но к тому моменту, как ее будущий зять выполнил сложный маневр разворота и снова заглянул в комнату, она успела склониться над скатертью, делая вид, что пытается ее разгладить. Вот только он не ушел — так и остался топтаться на пороге, морща тяжелый лоб, и Лили осторожно спрятала пострадавшую руку под кружевной манжетой. — Эм-м... Лили? — наконец решился Вернон. — Возможно, мой вопрос покажется вам странным, но мне на мгновение показалось... вы случайно не видели... по-моему, тут на столе сидело что-то вроде... птицы? Лили подняла голову, постаравшись придать лицу самое невинное выражение. — Что, простите? Видимо, у нее получилось, потому что Вернон стушевался и густо покраснел. — Э-э... да, возможно, я ошибся... то есть совершенно точно ошибся. Извините, да... Еще один сложный маневр — и он развернулся спиной к двери, каким-то чудом ничего не задев. Его шея, багровыми складочками нависающая над воротником рубашки, блестела от пота; Вернон машинально расстегнул верхнюю пуговицу и возобновил неторопливое движение по коридору: топ — скри-ип, топ — скри-ип... Кажется, пронесло, решила Лили, прислушиваясь к его шагам, и приподняла скатерть. Филин все еще сидел под столом — желтые глаза округлились, пестрые перьевые «уши» стояли торчком... Будь он человеком, она бы приняла их за изумленно приподнятые брови. — Ну извини. Не могла же я позволить, чтобы он тебя увидел. Это, знаешь ли, запрещено. — Кууу-кууу-кууу, — убежденно заявил филин, переступая с лапы на лапу. Распушил хвост и только что не покрутил крылом у виска. — Куу-куу. Потом он расправил крылья и опасливо выбрался из-под стола, перелетел на подоконник и сунул письмо практически ей под нос. И застыл живой статуей, исполненной оскорбленного достоинства. — Куу-ку? Лили взяла в руки конверт. Черт с ним, с Поттером, надо хотя бы выяснить, чего он хочет, раз его посланец так старался... Сургучная печать легко сломалась пополам, но вместо плотного листа пергамента внутри оказалось что-то тонкое, неожиданно шуршащее... Газетная вырезка? Но кто ее прислал? И зачем? Ничего не понимая, Лили пробежала статью глазами: скандал в почтенном семействе, брошенный жених проявил необычайную сдержанность, его родители глубоко потрясены случившимся... И в самом конце, аккуратно обведенное красными чернилами: «Местонахождение невесты остается неизвестным». Взгляд сам собой скользнул выше, зацепился за знакомую фамилию: «мистер и миссис Макмиллан предпочли воздержаться от комментариев». О Боже, родители Эммы! Так это она невеста? Они решили выдать ее замуж, и она сбежала из-под венца? Дичь какая-то... Лили помотала головой, но дурацкая заметка и не думала исчезать. Даже после проверяющих чар. Выходит, Эмма действительно сбежала с Саймоном? Что же они теперь будут делать — поженятся в Гретна-Грин, как в дурных викторианских романах? И родителям придется принять выбор блудной наследницы? — Куу-куу-куу, — напомнил о себе филин. — Куу? — Да, конечно, — спохватилась Лили. — Сейчас я тебе что-нибудь принесу... Она убрала газетную вырезку обратно в конверт и сделала пару шагов к двери, но филин отчаянно защелкал клювом, раздувая белую грудь, и почти зашипел. — Но еда есть только на кухне... Нет? Дело не в этом? Тогда я не понимаю. Он разразился целой серией своих «куу-куу» пополам с щелканьем и бульканьем, но наконец сдался и махнул на нее лапой. В два прыжка оказался рядом, выхватил конверт у нее из рук, тяжело захлопал крыльями и каким-то образом умудрился просочиться в неплотно прикрытое окно. Лили осталось только растерянно глядеть ему вслед — он что, не захотел оставлять в ее руках возможную улику? Столько предосторожностей, и все ради того, чтобы их с Эммой переписку нельзя было отследить? — Смотрите, мистер Эванс! — послышался возбужденный голос Вернона. — Филин, и какой здоровый! Откуда он тут взялся? И что это у него в клюве, какая-то бумажка? Лили захотелось побиться головой о стол. Петунья ее точно убьет — ну или как минимум покусает, чтобы заразить своим петунизмом. Бедный мир, он просто не вынесет двойной дозы такого совершенства! Честно говоря, он и одну-то с трудом выносит... Но в глубине души она все равно обрадовалась тому, что Эмма прислала ей весточку. И желала им с Саймоном удачно добраться до Гретна-Грин или куда они там собираются.***
Стараниями папы и Вернона у рождественского обеда появился неожиданный привкус. Душновато-занудный привкус большой политики — много внешней и щепотка внутренней. Прошлая война с Исландией, будущая война с Аргентиной, жестокие южноафриканцы и неблагодарные родезийцы, Национальный фронт, бастующие пекари и пожарники — все это смешалось в таких причудливых пропорциях, что было совершенно непонятно, как они сами в этом не путаются. Мама вздыхала и незаметно подкладывала мужчинам добавки, а Петунья то хмурилась в тарелку, то сердито косилась на Лили, не в силах простить ей того филина. Не сработали даже похвалы ее кулинарным талантам — сестра оставалась молчалива и непреклонна. На каком-то Джереми Торпе, который то ли пытался, то ли все же не пытался кого-то убить, [1] Лили окончательно потеряла нить рассуждений. А заодно и аппетит — как они могут говорить об этом... так спокойно, что ли? Как о погоде или театральной постановке. Это же страшно — когда один человек нанимает другого, чтобы причинить вред третьему... и еще страшнее — когда этот нанятый близкий тебе человек, и во всем остальном он в общем-то неплохой и неглупый, но тебя все равно не послушает. И ты сидишь и точно знаешь, что до преступления осталось каких-то шесть часов, но ничего не можешь поделать. Только гадать, кому эти террористы собираются подлить Северусово зелье. Какому-то политику, чтобы дискредитировать его в глазах избирателей? Хорошо, если так — потому что если это, допустим, окажется аврор, который перепутает преступников с мирными обывателями... Может, стоит написать в отдел охраны правопорядка? Анонимно сообщить им о том, что задумал Малфой... ага, и молиться, чтобы тот не выдал Северуса. Там ведь тоже не дураки работают, наверняка раскопают, кто сварил ему зелье... — ...а я говорю, что таких надо вешать! — повысил голос Вернон, и Лили вздрогнула, снова прислушиваясь к общей беседе. — Вместе со всем их потомством — все равно ничего путного из них не вырастет! — Ну, как раз потомства-то у них и не будет, — хмыкнул отец, а мама возмутилась: — Джордж! Ну не при девочках же! — и глазами показала на них с Петуньей. Заинтересовавшись, Лили отложила в сторону вилку и нож. — Но вы подняли любопытный вопрос, — продолжал отец. — Можно ли наказывать ребенка за грехи его родителей? За тот, так сказать, стартовый капитал, с которым он начинает свою жизнь? Вернон отправил в рот кусочек жареной индейки, тщательно прожевал, положил себе еще соуса и лишь тогда ответил: — Тут все решено до нас и за нас. Еще в Писании сказано: «Да падут грехи отцов на головы детей». Отец оживился, в его глазах полыхнул азарт человека, севшего на любимого конька: — Второзаконие, как же, как же... Однако точная цитата звучит иначе. «Ненавидящих Меня», не забыли? То есть речь идет о наказании детей, которые впали в тот же грех, что и их родители. — Я о том же, — пожал плечами Вернон. — У некоторых грех в крови — ничем не вытравишь. — И как вы будете отличать этих «некоторых»? — увлекшись, отец взмахнул вилкой, точно дирижер — палочкой. — Чтобы не быть голословным, давайте я приведу пример. Один человек любил чужую жену. Казалось бы, банальная житейская ситуация, но он не смирился с ее выбором, а воспользовался подвернувшейся возможностью, чтобы избавиться от соперника чужими руками. Подстроил его смерть, чтобы заполучить вдову. Которая, между прочим, ждала ребенка. Как бы вы решили судьбу этого преступника? — А что тут решать? Убийца — он убийца и есть... — хмыкнул Вернон, вытирая усы салфеткой. — Ты забыл упомянуть, что Вирсавия была беременна вовсе не от мужа, а как раз от Давида, — кисло заметила Петунья, хмуря белесые, тщательно подрисованные брови. — Кроме того, они были наказаны: плод их греховной связи долго не прожил. Отец кивнул, признавая ее правоту. — Однако в конечном счете Господь простил своего избранника и снял с него грех, как только тот раскаялся. Он остался царем, и именно от них с Вирсавией ведет свой род Иисус Христос. От Соломона, сына грешной Вирсавии — не красавицы Ависаги, не Мелхолы, первой жены Давида, и не Ахиноам, которая родила ему первенца. Окажись Вирсавия верной супругой — и мы, возможно, остались бы без Спасителя. И уж точно без царя Соломона. Петунья поджала губы — прямая и чопорная в своем закрытом черном платье. За спиной у нее сверкала и переливалась огнями нарядная рождественская елка. — Пути Господни неисповедимы. В своей бесконечной милости Он способен даже самое дурное обернуть к благу, — заявила она, с такой силой ткнув вилкой в кусочек индейки, что зубчики скрипнули по тарелке. Лили выронила нож, даже не успев его толком взять. Кажется, Петунья достигла новых высот в своем петунизме... А Вернон и глазом не моргнул — только погладил ее по руке, и на его широком, грубоватом лице застыло немое восхищение. Отец пригубил яблочный сидр, пряча усмешку за высоким бокалом. — Самое дурное, вот как? Но ты же не будешь отрицать, что женщина прежде всего ищет в своем мужчине опору и защитника. Того, кто способен обеспечить семью, того, с кем меньше хлопот, — в его глазах плясали смешинки. — Урия Хеттеянин был для нее недостаточно хорош: ни денег, ни внешности, ни особых перспектив, кроме как сгинуть в очередной войне. Если верить Нафану, она и оставалась с ним только потому, что с детства его знала. Он не мог предложить ей безбедную жизнь или дать положение в обществе — в отличие от всеми обожаемого царя, за которого... как это говорится? «Любая бы ухватилась»? — он пожал плечами. — Так что с вашей женской точки зрения выбор очевиден. Петунья молчала, держась за руку Вернона. Ее щеки медленно заливала краска. — А по-моему, она его просто не любила, — выпалила Лили — и смутилась, когда к ней обратились все взгляды. — В смысле, этого Урию. Своего мужа. Иначе она бы... не выбирала. Ну, между ним и царем. Потому что когда любишь... когда и правда любишь — даже в голову не приходит, что можно по-другому. А со Спасителем... ну, Господь и сам бы разобрался. Хорошему же не обязательно рождаться из дурного, верно? Ответа она так и не дождалась. Петунья цеплялась за жениха, как утопающий за соломинку — ничего не понимая, Лили опустила глаза и увидела на тарелке новую порцию индейки с овощами. Ну вот, стоило только на секундочку отвлечься, как ей уже подсунули добавки. — Рекомендую попробовать утиный паштет, — нарушила тишину мама, обводя весь стол внимательным взглядом. — Не хлебом единым — это, конечно, хорошо, но и забывать о хлебе насущном тоже не стоит. После этого разговор как-то сам собой съехал на более приземленные материи. Сначала сравнивали цены на продукты в Коукворте и в Лондоне, отец немного рассказал о делах на фабрике, а Вернон похвалил мамин яблочный сидр. Потом все перешли в гостиную — включили радио и сначала слушали музыку, а затем обсуждали выступление королевы. Высокие напольные часы пробили четыре — Лили взглянула на них, машинально отметив, что до назначенной Северусом встречи остается совсем мало времени, и надо что-то решать с авроратом. Но в этот момент мама принесла десерт, и уйти, не попробовав ее пудинг и печеные яблоки, было просто немыслимо. Наконец настал черед подарков, и Лили поймала себя на том, что неприязненно косится на сестриного жениха. Насколько все было бы проще, встречай они Рождество без него! Тогда бы она смогла рассказать, что мамина поварешка — волшебная, и сама помешает кипящий суп и не даст его пересолить. А отцовские носки заколдованы сообщать владельцу, когда их пора стирать, и сами запрыгивают в корзину с грязным бельем, если он их туда не положит. Однако при Верноне объяснения были невозможны. А ведь он еще и комментировал, и отпускал неприятные шуточки! В конце концов она схватила свои подарки (сережки от родителей, перьевая ручка от Петуньи) и под тем предлогом, что хочет убрать их на место, сбежала в свою комнату. Не зажигая свет, подошла к окну, прислонилась лбом к холодному стеклу и закрыла глаза. Деревянный подоконник под ладонью был твердым и гладким — и волокнисто-шершавым там, где краска успела облупиться. Внизу продолжал о чем-то говорить Вернон; его голос накатывал басовитым рокотом, точно гул машин или шум прибоя... На лестнице скрипнула ступенька, по ковровой дорожке прошуршали осторожные шаги. Щелкнула дверная ручка. — Лили? — позвала мама. — Пожалуйста, не сердись на Петунью. Вернон не хотел тебя обидеть, ему просто не хватает такта. Она с ним обязательно поговорит и попросит его так больше не делать. Но... тебя гложет что-то еще, верно? Ты весь вечер была сама не своя. Лили обернулась. Мама стояла в коридоре, комкая носовой платок. Торшер светил ей в спину — длинная юбка струилась и отливала полночной синевой, мягкими складками обрисовывая фигуру. — Доченька, что случилось? — нахмурившись, мама шагнула вперед. Платок белой пеной лег на ковер. — Кто... — Мам, это из-за Северуса, — шмыгнув носом, перебила Лили. — Помнишь, я тебе рассказывала, что мы больше не разговариваем? Ну вот, мы недавно помирились, и он мне так помог с моим проектом... А потом опять рассорились, почти на ровном месте, и я ужасно боюсь, что он влипнет в неприятности. Он их как магнитом притягивает — вон сколько в Больничном крыле пролежал... — В Больничном крыле? — мама покачала головой. Шурша длинной юбкой, подошла ближе — в льющемся из окна лунном свете ее лицо казалось молочно-белым, как у хогвартских привидений. — Бедный мальчик. Он что, заразился от матери? Что? Лили показалось — она ослышалась или не так поняла... Под ложечкой засосало, душа провалилась куда-то в пятки... — От матери? Ты хочешь сказать, что миссис Снейп... была больна? — как издалека, услышала она собственный голос. Мама смутилась. Опустила глаза: — Я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, она до сих пор... не очень хорошо себя чувствует. Лили схватила ее за руку: — Мамочка, пожалуйста! Ты не представляешь, как это важно! — Ну ладно, ладно... — она наморщила лоб, вспоминая детали. — Мы с ней случайно разговорились — она шла со станции и остановилась у нашего дома немного передохнуть. Как я поняла, бедняжка долго лежала в больнице и выписалась только сегодня — и зря, честно говоря, ей бы не помешало еще подлечиться... Милая, что с тобой? Мир разлетелся на части и завертелся перед глазами — все ускоряясь и ускоряясь, как колода карт из «Алисы», а потом ее обняли теплые мамины руки, и круговерть прекратилась, собираясь в новый узор. Миссис Снейп больна. Пустой дом, переполненный почтовый ящик, склянки с общеукрепляющим зельем, выстроившиеся в ряд на полке, странное поведение Северуса, тот сентябрьский пророческий сон, который, оказывается, нужно было понимать буквально — все это сложилось наконец в единую картину, высветилось в памяти с ужасающей ясностью... Как он сказал? «Ты отдала мне зелье и книгу, чтобы я ее спас»? О, Господи... Она ведь действительно оставила ему эликсир Чистой крови и свою копию «Дневников наблюдений». Не было никакого фальшивого подарка от ее имени — он принял за подарок случайно оставленное лекарство, потому что у его матери темная скверна. От которой он ее вылечил — добавил в зелье собственную кровь, у них же нет других прямых родственников... Но тогда получается, что его душа чиста? Несмотря на темную магию и зелье Перевернутой реальности? Так вот почему он сравнивал себя с Сириусом Блэком! О Боже, Блэк! С ним все носились, прыгали вокруг него на задних лапках, а Северус был один, совсем один! Его никто не звал развеяться в Лондон, не сочувствовал его беде, не поддержал в трудную минуту, и финансовых возможностей Блэков у него тоже не было. Потому он и связался с этими фанатиками, чтобы заработать денег и оплатить больничные счета — он ведь так и заявил, почти прямым текстом... А она не рассказала ему о своем сне. Не предупредила, что с его зельем сделают что-то ужасное. — Ох, мамочка... Как же я в нем ошиблась... — пробормотала Лили, уткнувшись в мамино плечо. От ее блузки пахло зеленым лесом и отчего-то свежими персиками. — Ничего, милая. Не переживай, мы все ошибаемся. У тебя доброе сердце — уверена, Северус это знает, — мама погладила ее по спине, немного отстранилась и заглянула в лицо. — Что? Ты хочешь уйти с праздника? К Северусу? Не доверяя собственному голосу, Лили кивнула. Шмыгнула носом, борясь с подступающими слезами. В глазах все двоилось и расплывалось — прямоугольник лунного света на полу, смутно белеющие по углам островки мебели... После недолгого колебания мама уступила: — Ну хорошо. Раз ты просишь... Только не засиживайся у них, ладно? Чтоб к девяти уже была дома! Лили не утерпела — обняла ее и звонко чмокнула в щеку: — Спасибо, мамочка! Я мигом! — И постарайся не докучать миссис Снейп. Помни о ее здоровье. — Я им вообще-то помочь хотела, — заметила Лили, доставая из ящика стола свою волшебную палочку. — Зелья сварить или в доме прибраться. Северусу тяжело одному, а я, в конце концов, уже взрослая колдунья. — Ладно, ладно. Туше, — проворчала мама. — Иди уже, взрослая... Но ее глаза смеялись.***
Переодеваться не было времени. Лили достала из сундука зимний плащ и накинула его поверх праздничного наряда, на цыпочках спустилась по лестнице, прислушиваясь к журчащей в гостиной беседе, обула теплые ботинки и незаметно выскользнула из дома. На крыльце она остановилась. Вдохнула холодный воздух. У кого-то играло радио, в конце квартала бахали хлопушки. В соседнем доме надрывно верещал ребенок. Улица сияла огнями — в мокром зеркале мостовой плыли разноцветные точки, и от развешенных повсюду гирлянд было светло как днем. Чтобы не попасться никому на глаза, пришлось зайти за угол — на последнем шаге Лили крутанулась, позволяя себе раствориться в вихре аппарации. Миг схлопывания в точку — и желудок заплясал джигу. Лили моргнула, привыкая к темноте. Слева и справа тянулись одинаковые ряды невзрачных домиков — никаких украшений и гирлянд, только горящие кое-где фонари и нависающая над крышами фабричная труба, угольно-черная на фоне антрацитового неба. В Паучьем тупике даже пахло по-другому: не корицей и имбирными пряниками, а жареной рыбой и вареной капустой. Но смех и музыка были и здесь — правда, довольно специфические: от визгливых трелей губной гармошки Лили хотелось не пуститься в пляс, а поскорее заткнуть уши. В нужном ей доме горело только одно окно, на кухне. Сквозь кружевные занавески пробивался теплый свет. Поднявшись по ступенькам, Лили постучала в дверь и почти удивилась, когда услышала внутри шаги и щелчок замка. Миссис Снейп стояла на пороге — неестественно худая и темная, с забранными в высокий пучок волосами. В руке она держала свечу. — А, это ты, — язычок пламени отклонялся и трепетал от холодного дыхания улицы, выхватывая из темноты то тяжелый подбородок, то скупую линию рта, то слишком выступающие скулы, и от этого казалось, что выражение ее лица постоянно меняется. — Северус еще в школе. Разве он не сказал тебе, что будет только к девяти? — И... извините, — пробормотала Лили, отступая на шаг. Ее учили здороваться со старшими, но как быть, если старшие сами не здороваются? — Наверное, я перепутала время... э-э... и с Рождеством вас, вот! Миссис Снейп хихикнула — этот тихий, по-девичьи кокетливый смешок совершенно не вязался с ее строгим обликом. — И тебя тоже, — мягко сказала она. — И тебя тоже. И, взмахнув свечой, словно палочкой, с тихим «Нокс», закрыла за собой дверь. Разочарованная, Лили побрела оттуда прочь — через темный двор на узкую улочку, и опомнилась только рядом с фонарем, когда впереди показалась какая-то подвыпившая компания. Рыжая лампочка роняла на мостовую пятно маслянисто-ржавого света — самое неудачное место для аппарации, какое только можно придумать. Это надо же так влипнуть, а... Вот что ей мешало включить голову и аппарировать от дома Снейпов? Один из той компании — коротышка в мешковатом свитере явно с чужого плеча — что-то сказал другим и пальцем показал в ее сторону. Лили решила не дожидаться, пока они подойдут ближе, и нащупала в кармане палочку, вызывая в памяти башни Хогвартса. На этот раз перемещение вышло еще более неприятным — она согнулась пополам и несколько секунд пыталась отдышаться. Те магглы точно видели, как она исчезла... впрочем, даже если они кому-то расскажут, кто этим забулдыгам поверит? Мало ли что им с перепою привиделось... Выпрямившись, она огляделась по сторонам. Кажется, все прошло как надо: впереди возвышалась каменная громада Хогвартса, и шагах в двадцати из темноты проступали чугунные ворота. Увязая в снегу, Лили подошла поближе и протянула руку — ладонь обожгло металлическим холодом. Она подергала за цепь, но висячий замок даже не шелохнулся. Н-да, а вот о том, как попасть в замок, она и не подумала. Как объяснить свое появление тому же Хагриду? Тут на заболевшего друга уже не сошлешься — да и нет тут сейчас никого, все на праздничном обеде... А после него преподаватели отправятся в Хогсмид. Посидеть у мадам Розмерты — Северус рассказывал, они всегда так делали. Так что нужно просто подождать, пока кто-нибудь будет выходить, и тайком прошмыгнуть мимо. Вряд ли ее заметят — нарушители обычно стремятся наружу, а не внутрь... Самое сложное — найти в замке Северуса, он вполне способен забиться с книжкой в какой-нибудь угол и пропустить все веселье. Впрочем, читать ему никто не мешал и дома; раз он не отправился к матери, а остался тут, то, скорее всего, дело в лаборатории. Хотел что-то доварить перед встречей с Малфоем? А, какая разница — все равно туда нужно заглянуть в первую очередь, и туда, и в Большой зал, и только потом проверять остальные гипотезы. Жаль, что она не догадалась заранее прикинуть вероятности — как бы эти расчеты сейчас пригодились... Лили подышала на закоченевшие пальцы, переступила с ноги на ногу. И теплой одеждой она тоже не озаботилась, как и сапогами — набившийся в ботинки снег растаял, и она почти не чувствовала ступней. Так и заболеть недолго... Достав из кармана палочку, она накинула на себя дезиллюминационные чары и превратила блузку в шерстяной свитер. Вышло не идеально — левый рукав доходил до середины ладони, правый едва прикрывал запястье, а на груди осталась белая планка с пуговками, но в целом ей определенно стало теплее. Минуты тикали одна за другой. Из-за туч над горизонтом выглянула луна, блестящая и круглая, как серебряная монета. По снегу протянулись угольно-черные тени, и казалось, что крылатые вепри на столбах задирают к небу каменные мордочки и собираются завыть. Но потом где-то вдалеке и в самом деле раздался вой, и Лили замерла. Он будто исходил сразу отовсюду — пробирал до костей, холодной дрожью отдавался в теле... длинные рулады, раскатистые горловые переливы, больные и безнадежные, словно последний стон умирающей души; они все тянулись и тянулись, тоскливые, бесконечные — и вдруг оборвались на самой высокой ноте. И — тишина. Ни птичьих, ни людских голосов... Ночь молчала. Только ветром вздыхала в кронах деревьев, заставляя ветви скрипеть и раскачиваться. С трудом стряхнув оцепенение, Лили заставила себя оглядеться по сторонам — не подкрадывается ли сзади неведомая тварь? — и не сразу поняла, что это ритмичное похрустывание на самом деле скрип снега. Кто-то шел сюда со стороны замка. Через несколько мгновений он показался из-за поворота — длинная шуба, тяжелые сапоги, кудлатая голова вровень с макушкой елки... Хагрид — как же он вовремя! Она едва не бросилась ему навстречу, но успела себя одернуть: если ее сейчас поймают, плакал последний шанс поговорить с Северусом. Затаив дыхание, она ждала, пока Хагрид откроет ворота. Наконец висячий замок щелкнул, цепи разомкнулись, и тяжелые створки двинулись в стороны. Три быстрых, бесшумных шага — и она, пригнувшись, проскользнула у великана под локтем, едва не задев полу его шубы. В нос ударил запах взопревшего тела и тяжелый, концентрированный спиртной дух... Батюшки, да он же пьян! Лили обернулась и сощурилась, вглядываясь в темную фигуру — он стоял за оградой, пытаясь провернуть в замке ключ, но никак не мог ухватиться за головку... Зря она боялась: в таком состоянии Хагрид точно не станет прислушиваться и кого-то высматривать. И в самом деле, он ее не заметил. Запер ворота и, мурлыча себе под нос какую-то песенку, нетвердой походкой двинулся в сторону Хогсмида. Лили дождалась, пока скрип его шагов стихнет вдали, и направилась к замку — по утоптанной широкой дорожке, стараясь не оставлять лишних следов. Что же там все-таки выло? И где — в Запретном лесу? Может, стоило предупредить Хагрида? Вдруг эта тварь на него накинется... Ага, конечно. Поучи лесника его обязанностям, а то без тебя он не справится. Где накинется, там и сдохнет, и нечего отвлекаться на посторонние проблемы. Сейчас важнее всего Северус, вот на нем и сосредоточься. Через пару минут ботинки окончательно промокли, а от тщательно наложенной маскировки мало что осталось. Отяжелевший подол юбки с каждым шагом противно хлопал по ногам, и, что самое печальное, что-то делать с ним было бесполезно, потому что по такому снегу заклинание пришлось бы повторять через каждые несколько ярдов. Неудивительно, что других желающих погулять не нашлось, и до самого замка ей никто не встретился. В вестибюле она остановилась. Почистила от грязи одежду и обувь, обновила дезиллюминационные чары. По полу гуляли сквозняки, из-за дверей Большого зала доносился гул голосов — праздничный обед все еще не закончился. Лили подошла поближе и заглянула в просвет между створками. Зал поражал роскошным убранством. В воздухе парили мириады свечей — не золотистых, как обычно, а ослепительно белых, и между ними танцевали крупные снежинки. На стенах висели венки из омелы и остролиста, и огромные пихты подпирали потолок. Ту, что рядом со входом, украшала она сама — хрустальные сосульки росли прямо из ветвей, и не думая таять или отваливаться, тогда как наколдованные Поттером золотые шары расплылись и потеряли форму. Вот же халтурщик! Такое простое дело — и то запорол! Где он, этот мошенник? Она перевела взгляд на гриффиндорский стол, но увидела только двух первокурсников, одну девочку с третьего курса и одну с четвертого. Ни Поттера, ни его друзей. У него вообще совесть есть? Она же просила его присмотреть за младшими, и он обещал, что все сделает! Хоть бы Люпину по старой памяти перепоручил, тот бы наверняка не отказался... В дальнем конце зала раздался взрыв смеха — профессор Спраут в съезжающем на нос цилиндре утирала глаза, а профессор Флитвик галантно протягивал ей цветущий розовый кустик прямо с комком земли. Это выглядело так забавно, что Лили невольно улыбнулась — и вдруг заметила за слизеринским столом Северуса. На скамье рядом с ним сидел Мальсибер; на его белобрысой макушке красовалась «адмиральская» фуражка из хлопушки. Руки сами собой сжались в кулаки. Этот-то что здесь делает? Разве он не должен был уехать домой, к мамочке и папочке? Чтобы отпраздновать Рождество в кругу любящей семьи, в своей великолепной гостиной — помнится, он в свое время очень подробно описал и шкуры кентавров на полу, и абажуры из маггловской кожи... Так нет же — остался в школе, за обе щеки уплетает пирог, морочит сокурсникам голову своими россказнями о Темном Лорде... Северус, впрочем, его не слушал — спокойно доедал свой пудинг и только один раз поморщился, когда нашел в нем монетку. Выплюнул ее на тарелку и одним резким движением поднялся из-за стола. Мальсибер, как ни странно, последовал его примеру, оставив свой пирог недоеденным. Что за?.. Ей пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы не получить по лбу — хорошо, что дверь заскрипела, и никто ничего не услышал. Северус так стремительно выскочил в вестибюль, что дылда Мальсибер едва за ним поспевал. — Снейп! — позвал он. — Ты так и не ответил — правда, что Малфой пообещал тебе... — Не здесь, — бросил Северус, не сбавляя хода. В неверном освещении казалось, что складки его мантии текут и струятся, словно черная вода. Она опомнилась, только когда они уже успели пересечь вестибюль, и осторожно двинулась за ними следом. Пол под ногами был испятнан лунным светом, точно пролитым молоком. Придерживаясь за перила, Лили поднялась по мраморной лестнице. Со стен смотрели пустые рамы — словно окна в никуда; она вспомнила, что портреты вчера собирались устроить какие-то посиделки. Без их постоянного шепота тишина казалась непривычной и неуютной. Впереди по-прежнему слышались шаги: Северус ступал легко и почти бесшумно, каблуки Мальсибера металлически цокали о каменные ступени. К пятому этажу она успела запыхаться: эти двое спешили как на пожар и по-прежнему не разговаривали, так что в любой момент могли заметить, что за ними кто-то увязался. Пришлось немного отстать — впрочем, каблуки Мальсибера все равно выдавали их с головой. Особенно когда они свернули к библиотеке, в тот коридор, где пол был особенно гулким, и пойманное эхо металось между стенами, дробя и удваивая шаги. Подойти ближе Лили не рискнула. Проверила чарами — да, их там действительно двое; юркнула за доспехи, за которыми когда-то пряталась от Блэка, и принялась ждать. Лунный свет заливал коридор, но не заглядывал в ниши — казалось, там таятся бесформенные сгустки черноты, многорукие и многоглазые. В библиотеке было тихо. И чего этому чистокровному придурку вздумалось увязаться за Северусом? Она почти не сомневалась, что на этот раз сумеет с ним объясниться, но не при Мальсибере же это делать! На лестнице послышались голоса. Лили напряглась, но это оказались всего лишь пятикурсницы, которые искали свою подружку. Зато из их болтовни выяснилось, куда подевался Поттер: как оказалось, на праздничном обеде кто-то прислал Макгонагалл бутылку шотландского виски, якобы в подарок от учеников. Вот только на самом деле это был не виски, а валерьянка — качественная, ядреная, трехлетней выдержки. Заподозрили, разумеется, Мародеров, и, хотя Поттер все отрицал, Макгонагалл вслух пожалела, что не может назначить им отработку из-за праздников. Слово за слово — и оскорбленный Поттер назначил ее себе сам и гордо удалился в Трофейный зал, полировать наградные значки и кубки; окончания этой истории она так и не узнала, потому что девчонки наконец-то дождались свою подружку и побежали в гости к хаффлпаффцам. Лили покачала головой. Вот так всегда — вроде и неплохой человек, а в башке один ветер. Что ему стоило сначала выполнить обещание, а уже потом показывать характер? Впрочем, она и сама хороша: нечего полагаться на безалаберного разгильдяя в глупой надежде, что на этот раз он исправится. Ладно, первокурсники за полгода уже освоились, авось и без присмотра не пропадут... Вздохнув, она скрестила руки на груди и стала ждать дальше. За следующие десять минут Лили успела узнать остальные новости: Дэйви Гаджен стал встречаться с Матильдой Уорлок; нет, не с ней, а с Хлоей Уотерс, и Лу Бейкерсон прокляла бывшую подругу прямо посреди Большого зала и разнесла пол-елки, а директор налил им обеим чаю и закатил длинную лекцию о любви и дружбе; ах да, и еще в гриффиндорской душевой снова появился тот наглый пасюк — сидел на задних лапках и умывал мордочку, а когда Хлоя Уотерс завизжала и переполошила всю башню, вразвалочку прошествовал к стене и юркнул в какую-то щель. Филч заупрямился и не захотел одалживать девчонкам свою кошку — видимо, не поверил в наскоро состряпанную историю, и Лили его прекрасно понимала: мало ли что эта фантазерка выдумает, чтобы привлечь к себе внимание! Лично она эту мифическую крысу ни разу не видела — если бы в душевой действительно завелось что-то подобное, вряд ли бы оно отличалось подобной избирательностью. Наконец лестница опустела, и Лили в очередной раз покосилась на наручные часы. Чем они там так долго занимаются? Она снова махнула палочкой — и похолодела от ужаса: судя по отклику, в библиотеке остался всего один человек. Ну да, так и есть — дверь скрипнула, и по каменным плитам застучали каблуки Мальсибера. Одного, без Северуса. Пока она отвлекалась на свежие сплетни, этот коварный змей умудрился ускользнуть прямо у нее из-под носа. Где же теперь его искать? Не похоже, чтобы он собирался в лабораторию... Ответ сам собой вспыхнул в голове: в «Башке борова», больше негде. Замок можно обходить хоть десять лет, но если Северус не захочет, то она никогда его не найдет. Придется пробираться в деревню и караулить там... Главное — не попасться при этом на глаза Люциусу Малфою. Вот и стоило дожидаться Хагрида и столько времени куковать у ворот, если с тем же успехом можно было аппарировать в Хогсмид прямо из Коукворта? Шаги Мальсибера стихли вдали. Чертыхнувшись, она врезала кулаком по стене — и поморщилась от боли... Ладно хоть костяшки не рассадила, хороша бы она была, бегая от Упивающихся с такой рукой. Или не от них, а от той твари, что выла за оградой: Хагрид ей, может, и не по зубам, а вот одна незадачливая студентка — очень даже... Но ведь это не единственный путь в Хогсмид. Чтобы попасть туда, не обязательно выходить за ворота... На краю сознания упорно вертелась какая-то мысль — нет, не мысль, а воспоминание. Кажется, ей кто-то рассказывал о ведущих из замка потайных ходах... Да, точно. Поттер, еще осенью — когда показал туннель под Дракучей ивой и тот самый сучок... Лили взглянула в окно — по макушкам деревьев плыла полная луна, бледная и круглая, как головка сыра, — вытерла о юбку вспотевшие ладони, еще раз напомнила себе о Северусе и зашагала к лестнице.