#мой_хен_лучший

Саган снова ввязывается в драку. Ничего особенного, обычная потасовка, коих за учебный год столько бывает, что и не сосчитать. Это даже дракой сложно назвать — так, пару раз неумело махнуть кулаком, получить обидного леща в ухо, вываляться в пыли и изгваздать белую рубашку... Саган даже не помнит, из-за чего вспылил. Даром, что он худой и мелкий — поверженный противник закрывает лицо руками, подписывая безоговорочную капитуляцию, и Саган уже готов отпустить с миром, дав пару профилактических пинков, когда его окликают со стороны школьных ворот. У Сагана страшно краснеют уши. Ынсон-хен не говорил, что придет сегодня — да что ж такое. К воротам Саган плетется понуро и нога за ногу, и даже не дает сдачи за подлый поджопник. Ынсон-хен не любит, когда Саган дерется. Саган не любит расстраивать Ынсон-хена. А сейчас у него явно разбита губа, и на подбородке саднит, и он точно содрал ладони, когда летел с "противником" на землю, и брюки выпачканы, и рубашка... Ынсон тяжело вздыхает. И ничего не говорит. Просто разворачивается на пятках и еле кивает головой, мол, пошли, чучело. Саган шустренько семенит следом. Ынсон молчит два квартала, и это давит ужасно — лучше бы отругал, или накричал, серьезно. Но, наверное, недаром они дружат лет пять, если не того больше: Ынсон хорошо знает, что никакие разговоры не действуют на Сагана лучше, чем игнор. Железобетонный. И Саган тоже знает, но не попробовать нельзя. — Хен. Хен. Хен. Даже не поворачивается в его сторону. — Хен, я... — Саган тянется за чужой ладонью, которую у него, конечно же, вырывают, и запинается, потому что — что сказать? Что он так больше не будет? Будет, конечно же. Что он не хотел? Ынсон слышал это миллион раз. Что тот первый начал — да Ынсон его на смех поднимет. Хотя, наверное, лучше даже так. Им остается идти всего ничего, минут пять-семь, когда Сагана прорывает. Он забегает вперед и крепко сжимает руку Ынсона разбитой ладошкой, которая болит и щиплется. — Ну-хен-я-говно-не-игнорируй-меня. Ынсон хмурит брови; лицо у него страшно красивое, даже с россыпью красных пятнышек акне, а уголки губ дергаются. Надо ковать железо, пока горячо. — Хен, ну прости-прости-прости, — на последнем слове Саган намеренно повышает голос и кривит самую умильную мордаху, которую умеет. Ну и что, что Ынсон ненавидит эгье, зато это работает — хен кривится, пихает свободным кулаком в плечо и бросает что-то вроде "дурак". И это даже не обидно, потому что Ынсон сплетает их пальцы в замок, и до дома они так и идут, и это больно — с содранными-то ладонями — но Саган чувствует себя очень счастливым. С тех пор, как Ынсон перешел в старшую школу, видятся они не так-то и часто — то расписание не совпадает, то просто времени нет — но иногда дни все-таки случались, и Саган приходил к Ынсону после уроков, или наоборот, и они вместе шли к Ынсону домой, и делали вместе домашку (нет), обедали (запаренным острым раменом), играли в приставку (Ынсон всегда проигрывает в гонках) — в общем, замечательно проводили время. А сегодня эта драка дурацкая. Все испортила. Дома Ынсон первым делом достает аптечку, при виде которой Сагану нестерпимо хочется выть. Ну почему хен с ним, как с маленьким! — Не дергайся, — строго говорит Ынсон, прикладывая ватный диск с перекисью к разбитой губе. — Оно не жжется. Перекись и в самом деле не жжется, зато шипит, и Саган ноет самую малость. Для приличия. Ынсон протирает ему ссадины на подбородке и ладонях и вручает свою футболку. — Рубашку твою застирать надо. Справишься сам? Саган быстро кивает — еще не хватало, чтобы хен и с этим возился — и, когда Ынсон отворачивается, зовет: — Хен? — А? — Ынсон поворачивается, и Саган самым удачным образом ловит момент, чтобы звонко чмокнуть хена в щеку. И пулей улетает в ванную, успев краем глаза заметить, как Ынсон касается места поцелуя пальцами. Не получил по голове, и слава богу. Когда Саган возвращается умытый, причесанный, в ынсоновой футболке и рубашкой с мокрым пятном в руках, на столе дымятся две тарелки, а Ынсон, лежа на полу, листает список "посмотреть позже" на ноутбуке как ни в чем не бывало. Рубашка подсыхает гораздо раньше, чем Ынсону пинками удается выпроводить Сагана домой: на улице уже темно и качели во дворе скрипят почти угрожающе. — Может, проводить тебя? — голос Ынсона звучит обеспокоенно. Саган обиженно канючит: — Хен, мне не десять лет! Сам дойду, — и тут же жалеет. Отказался от лишних десяти минут с хеном, вот же дурак. Хотя бежать по темной пустой улице страшновато, но Сагану немножко греет, что у двери Ынсона не гаснет свет, пока Саган не добегает до поворота. Дома после "был с Ынсон-хеном" его даже не ругают, как будто имя Ынсона обладает супер-силой или что-то около того. В этом, в принципе, нет ничего удивительного. Саган всегда считал Ынсона немножечко волшебным, потому что хен влюблял в себя абсолютно всех людей в радиусе десятка метров. За все годы дружбы Саган — не стал исключением. @ Саган каждый раз придумывает невероятную историю их знакомства, но на самом деле просто не помнит — так давно это было. Саган был более шумным и назойливым, чем это было принято, а Ынсон любил тишину и порядок — но тем не менее они крепко сдружились и не расставались дольше, чем на пару недель (когда Ынсон возвращался к родителям в Пусан, и то — Саган писал ему каждые полчаса, так что Ынсон жаловался: "тебя еще больше чем в дни, когда мы рядом"). Маленькая драма случилась, когда Ынсон перешел в старшую школу — Саган тогда реально кис пару недель, а потом подружился с Чунуком, Чунук познакомил его с Сынхеном — и оказалось, что старший брат Сынхена, Сокчоль, учится с Ынсоном в одном классе — и пошло-поехало. А потом еще Саган притащил к ним Уджина, который из малявки за лето вдруг перерос Ынсона на два сантиметра — так и сдружились. Компанией они собираются часто, но неизменно Ынсон уходит домой с Саганом, и Сагану хочется верить, что не только потому, что им домой в одну сторону. Просто так всегда было, это одна из констант не такого уж и сложного саганового бытия. За эти фиг-посчитаешь-сколько-лет дружбы между ними случается все, чему положено случаться: они страшно ссорятся из-за Саске (реально страшно, не разговаривают три дня), Саган сбегает из дома (до вечера торчит у Ынсона и домой его все-таки возвращают — практически за шкирку), Ынсона совершенно уродливо подстригают почти налысо, и он упрямо натягивает капюшон на нос, пока Саган уверяет "ты все равно самый красивый, хен!". Не врет, кстати, ни капельки — хотя стрижка смешная и дурацкая, да. Хен все равно красивый. Да чего уж там — волшебный. А еще хен поет так, что соловьи рыдают от зависти, живет не с родителями, а отдельно со старшим братом, любит кошек, подкармливает Сагана сладостями и выдерживает все приступы тактильного маньячизма, кои по мере взросления случаются с Саганом очень часто. Хен не может быть еще более классным — дальше просто некуда. @ Последний год средней школы дается Сагану сложно: его грузят подготовкой к экзаменам и гоняют по репетиторам, Ынсон записывается на дополнительные занятия по английскому и вокалу и однажды зовет Сагана послушать и — наверное, тогда все и ломается. Или, скорее, встает на свои места. Ынсон поет песню, которую Саган миллион раз слышал в автобусах или супермаркетах, но ни разу — от начала и до конца, но голосом Ынсона эта песня автоматом превращается в самую прекрасную песню в мире. Саган даже заснимает кусочек на видео и выкладывает в инстаграм с подписью "пока ынсон-хен поет — мир будет жить #мой_хен_лучший" — Ынсон тихо ворчит и требует удалить, а потом после бесплодных попыток отнять телефон, поет ее же снова — у Сагана внутри маленький апокалипсис, личные Помпеи. Он возвращается домой, ощущая себя лучшим человеком, чем пару часов назад, и абсолютно по уши влюбленным. Наверное, когда тебе почти шестнадцать, это нормально. Ближе к экзаменам Саган получает плюс одного репетитора по математике и минус Ынсона в свободное время (которого и так почти нет). У них не получается встретиться после школы, хотя Саган и в драки больше не встревает (надоело и желания нет), а суббота с компанией удается через раз: то Сынхен с Сокчолем уезжают на уикенд, то Чунук готовится к очередному конкурсу, то Ынсон в последний момент говорит, что навестит родителей в Пусане — в такие дни Саган уходит домой рано и вместо уроков написывает Ынсону в какао, даже если тот не отвечает. Разобраться со своей влюбленностью у Сагана не хватает времени и мозгов — и не то чтобы его это печалило. Когда тебе пятнадцать, ничего страшного не может произойти. @ Но оно происходит. @

best hyeong

зайдешь ко мне на репетицию?

Едва увидев сообщение, Саган подрывается по комнате и судорожно ищет самые чистые носки, хотя до указанного времени еще полтора часа. Он просто не может усидеть дома — и в итоге крутится под закрытой дверью пятнадцать минут. — Я имел в виду, что заканчиваю в шесть, — смеется Ынсон. — Тебе не обязательно тут со мной торчать. — Я очень хочу послушать, — горячо заверяет Саган. У него в горле застревает «я скучаю очень», но он так и не решается, зато почти мурлычет, когда ему ерошат волосы. Это привычно, Ынсон всегда так делает, а еще он очень скуп на ласку (в отличии от Сагана, который не может держать свои руки и губы при себе) — и но и немножко боязно. Привычное "эй, мелкий" тоже воспринимается как-то не так. Ынсон-хен опекает Сагана всю его сознательную жизнь — как теперь доказать, что Саган уже взрослый? За это время Саган вытянулся и похудел, у него появились скулы и лицо стало каким-то более резким, что ли — Саган часто рассматривал себя в зеркале, и видеть себя было почему-то непривычно. Спросить же у Ынсона он стеснялся — вряд ли идеальный хен испытывал что-то, ну, похожее. Идеальный-идеальный, совсем запредельный хен. Саган вот весь шкаф перерыл, чтобы найти выпрошенные с боем у мамы джинсы с дырками на коленках и еще минут десять искал к ним свитер — а Ынсон в обычных штанах да растянутой кофте такой красивый, что дыхание перехватывает. И поет так, что дышать вообще забываешь. Лучший хен на свете. Саган упирается подбородком в сложенные замком руки и до конца репетиции не отвлекается ни разу даже на телефон. @ — А наш Сынхенни втрескался! — визжит Уджин, стоит Сагану зайти в кафе. Сынхен красный, как рак, и выглядит совсем несчастным, когда вырывает из цепких лап Уджина свой телефон с фотографией объекта воздыхания. Ынсон ободряюще хлопает его по плечу. — Сынхен-а, — ласково зовет он и, глядя в полные возмущения глаза, доверительно улыбается. — Хороший выбор. Сынхен неуверенно дергает уголком рта, Сокчоль оглушительно смеется, а у Сагана все крошится внутри — так мягко светится Ынсон изнутри, будто святой. @ Саган успешно сдает экзамены ("как котичка!" — хвастает всем, хотя на самом деле готовился так страшно, что едва не умер) и после последнего спит почти сутки кряду. Когда он просыпается, на его телефоне много пропущенных звонков и семь сообщений в какао.

best hyeong

супер-герой, позвони, когда проспишься — у меня есть кое-что для тебя

Кое-что — это фигурка Саске (которого ненавидит Ынсон, зато Саган обожает до безумия); Саган радостно визжит и виснет у обожаемого хена на шее. — Самый-самый-самый крутой хен, — причитает он, норовя поцеловать Ынсона в шею. Ынсон отбивается со смехом, а когда его все-таки целуют, закрывает лицо ладонями. Это все так по-детски и несерьезно, что Саган совсем спокоен. @ Ынсон говорит ему "нет". @ Нет. @ Нет. @ Нет. @ И больше ничего не говорит. И глаза отводит так, что у Сагана внутри все — все надежды, чаяния, что-то там светлое и дурацкое — ломается к чертям — Ынсон смотрит так, как будто это он во всем виноват. Так смотрят на детей, которые разбили в песочнице коленки — на детей, за которыми не уследили. В личных Помпеях Сагана начинается второе извержение. Становится очень неловко: и за себя, и за редких людей в ночном кафе вокруг, и за договоренность "ко мне с ночевкой" — Саган почти уверен, что пойдет домой один. Ынсон говорит ему "нет". И может сказать еще очень многое, там, про первую любовь, что она никогда не бывает последней, про максимализм (это Саган от мамы услышал), про юный возраст и привязанность — мало ли в мире смешных причин? Еще можно перевести все в шутку, например. — Прости? Саган дергается, как ударенный. Он рассматривает свои коленки и — ну да, боится поднять глаза. Только что они планировали, чем будут заниматься на каникулах и как бы здорово было всей компанией выбраться куда-нибудь к воде и песку — а потом Саган возьми и брякни давно наболевшее и спланированное "тымненравишьсяхен" совсем не по плану. И еще что-то, точно, где есть слова "встречаться" и "будешь". — Саган. — когда тебя дергают за плечо, не посмотреть как-то уже неприлично. И Саган поднимает голову, хотя хочется натянуть серую шапку-презервативку до самого подбородка — так страшно смотреть на Ынсона. Ынсон смотрит ласково. Сочувственно. И — совсем кошмар — виновато. — Сага... — Ничего, хен. Забудь, — Саган перебивает совсем не вежливо и улыбается фальшиво и — о чем им дальше говорить-то, господи? Пусть уж лучше хен считает его ребенком, пусть думает, что это дурачество и детский лепет, пусть что угодно, но не это вопросительное "прости" и сочувственный взгляд. — Хен, я пошутил. — Ага, конечно. Ну почему нельзя провалиться сквозь землю по собственному желанию? Саган молчит и дальше рассматривает свои коленки в дырках тех самых модных джинсов. Ынсон зовет официантку, рассчитывается за двоих и тянет Сагана за рукав. — Пошли домой. @ Они молчат всю дорогу в автобусе, и это так дико, что вывернуться наизнанку хочется. Осознание необратимости происходящего выжигает тупой панической волной. Саган почти задыхается. @ Саган говорит "пока" у дома Ынсона, но просто убежать ему не дают — Ынсон тащит его на себя и обнимает совсем не так, как обычно. — Позвонишь мне завтра? Саган уныло молчит ему куда-то не то в шею, не то в плечо. — Позвони, пожалуйста. Мы... — запинка, вдох, несказанное слово. — Или оставайся сегодня, серьезно. Саган выпутывается из чужих рук и, буркнув "я позвоню", убегает в темноту. @ Дома Саган включает все самые грустные песни в плеере и слушает их на повторе — их не так и много, Саган не очень-то и привык грустить. Но сейчас ему больно, внутренности выедает и очень щиплет в глазах. Голос Сынхеба из N.flying прерывается бряканьем смс-ки.

best hyeong

спокойной ночи. позвони завтра please

И куча смайлов, серьезно, Ынсон-хен никогда их не ставил. Саган одним пальцем набирает "окей", и, подумав, добавляет стикер с собакой. Ынсон не пишет больше ничего, и лава внутри потихоньку начинает застывать и оплетать уродливой коркой — ага. К полуночи телефон просто разрывает уведомлениями. Где-то между ними Саган смахивает "я не знал что все так получится прости" и "все будет как раньше" — ему совсем не хочется их читать. Ему тошно, страшно и не хочется ни спать, ни видеть Ынсона, и вообще опускаются руки от понимания, что завтра уже ни за что не будет таким же, как вчера — На экране вспыхивает фотография Ынсона — входящий звонок — Саган запихивает телефон под подушку и воет вслух.