отпечатки

birdy — take my heart

Небо смотрело на Кая серыми облаками, плывущими куда-то на запад. Они перекатывались тяжелыми волнами, плыли неспешно и степенно. Каю хотелось бы быть этими облаками. Они никуда не спешили, они ни на кого не оборачивались, не ждали мнения или слов. Им не было нужно ничего и никто. Они существовали, этого было достаточно для них самих. Кай закрыл глаза, когда о ресницы ударилась первая тяжелая капля дождя. Запахло озоном и сыростью. Каю казалось, что он этим запахом пропах насквозь давным-давно. Сырость и зябкость разлились в груди широким морем, в котором сидишь посередине, смотришь из-под толщи синей до черноты воды, а до берега — ни шагу, потому что берега нет. Это море бескрайнее. Дождь застучал сильнее, а Кай лежал на земле, на темнеющем бетоне, и ловил эти капли губами, пальцами, смешивал со слезами, размазывал по щекам дрожащей ладонью, еле касающейся лица. По телу багровыми синяками цвели отпечатки множества рук, но не Сехуна. Кай продал бы все, отдал бы безвозмездно, если бы все эти отпечатки оставил на нем Сехун. Он бы сам позволил. Но за зданием школы его подкарауливал не Сехун, не Сехун накинулся на него с плотоядным оскалом, не он прижимал его к холодной каменной кладке стены, не он сдавливал, вгрызался пальцами в кожу, не он потом выбивал из него воздух и злые слезы мерными ударами — плоти о плоть. Не Сехун потом, кинув его на землю, бил, куда попадет. Не Сехун назвал его «шлюхой», уходя. Не Сехун. Но лучше бы это был он. Небо смотрело на Кая потемневшими облаками, грязными, цвета мокрого асфальта и зимней слякоти под ногами. В этот раз Кай чувствовал, что он такой же, как эти облака. Такой же грязный. Он ловил хлещущие по лицу резкие штрихи ливня и старался дышать. В голове все мешалось, живот отдавался резкой болью каждый раз, как Кай дергался. Ему думалось, что Небеса не принимают заклейменных. Если эти Небеса вообще существуют. — Эй? — такое простое, глухое из-за ливня, но выбившее из-под попытавшегося встать Кая землю. Всего лишь одно «эй». — Вам помочь? Мол… Кай? Кай! Кай. Он помнит его имя. Кай улыбнулся бы, если бы внутри все не свело судорогой, пролившейся на бетон под руками кровью, смешавшейся с ручейками воды, бегущими между пальцев. — Кай! — голос будто бы ближе, но Кай не видит. Он ничего уже не видит. Только пытается посмотреть, открыть глаза, но веки тяжелые до невозможности, а кровь всхлипами льется по губам. Он зажимает рот, вдавливает ладонь, но кровь, мешаясь с дождем, протекает сквозь белеющие пальцы, капает вниз. Потом он перестает слышать, как Сехун зовет. Чувствует только его руки, сжимающие, пытающиеся разбудить, гладящие по лицу, зарывающиеся в волосы. Он не слышит, как Сехун рыдает, пытаясь дозваться. Он перестает дышать, когда вдалеке раздается сирена скорой помощи.