Единственно верный

      Тони не знал, как это получилось. Вся его жизнь представляла собой сплошную круговерть — события и люди сменялись с огромной скоростью, оставаясь в памяти болезненными отпечатками, цветными всполохами или призрачными следами, которые рассеивались так же незаметно, как и проносились мимо. Кому-то удавалось оставить шрамы не только в его душе, но и на теле. И если те, что потом затягивались и превращались в белые рубцы, скрытые где-нибудь под одеждой, не приносили никакого беспокойства, то черные кляксы, выстроившиеся в ряд на левой руке, пугали. Ему «посчастливилось» родиться в мире, где даже за невинный поцелуй не с тем человеком ты получал черную звезду-метку, и чем больше их становилось, тем сильнее ощущалось затылком дыхание смерти. В мире, где поцелуй, подаренный человеку без его согласия, тащил за собой уголовную ответственность.       Питер Паркер ворвался в его жизнь с подачи Пятницы — она вывела на экран криво снятое видео, залитое на ютуб каким-то школьником. Парень в дурацком красном костюме и смешных стимпанковских очках с толстыми линзами прыгал по стенам, выпуская из рук нити паутины, останавливал машины и вязал в крепкие коконы плохих парней. Внутреннее чутье сразу подсказало: самородок. Пришлось повозиться, чтобы вычислить личину, снять маску альтер-эго и выйти на обычного смущенного подростка, живущего с тетей в не самом благополучном районе. Малец жался, смущался в разговоре, но стоило чему-то пойти не по его, расправлял плечи и скалил зубы. Потом, конечно, тушевался, отлепляя руку будущего наставника от дверной ручки, но даже того мгновения хватило, чтобы Тони понял: сильный, далеко пойдет.       Когда он потащил мальчишку в Берлин, Тони не думал о нем. Даже не рассматривал возможности, что Питер может пострадать — и спустя время корил себя за это. Но в тот момент важнее было убедить Роджерса сложить оружие и сдать властям Барнса. Давно зародившаяся между ними червоточина наполняла тело вязкой чернотой, Тони чувствовал, как она подбиралась к горлу. Дышать становилось все труднее, и он захлебнулся там, в холодном бункере посреди вечно заснеженной Сибири. Тьма заливалась в нос и уши, вытекала изо рта, окутывала сердце. Его разбили, бросили и растоптали. Тони почти физически чувствовал, как пульсирующей болью отзываются две звезды на левом предплечье. Они окрашивали вены в черный, который медленно, но верно подбирался к сердцу и шее. Говорят, что если тебя разлюбит твой соулмейт — умрешь. Но Роджерс не был тем, кого ему уготовила судьба.       Уже позже, проводя вечера в компании бутылок и старинной раскладушки, которую он теперь постоянно таскал с собой, Тони со злорадством вспоминал, как расширились зрачки Капитана, когда после их поцелуя на белой коже растеклась первая чернота. Стив не был его, а он не был Стива. Вся соль заключалась лишь в том, что их поцелуй был вторым в звездно-полосатой жизни. И после первого его рука осталась девственно чистой. Какая ирония — встретить свою судьбу в сорок первом, а потом на семьдесят лет вмерзнуть в ледник. Тони с пьяной усмешкой поднял за это стакан.       Они не были соулмейтами, но нуждались друг в друге. Два постоянно окруженных людьми одиночества встретились и зацепились друг за друга. Тони думал, что это любовь. Как оказалось, Стив придерживался другого мнения.       Питер ворвался в его жизнь, когда в груди зияла дыра похуже, чем от реактора. Питер мягко касался обугленных краев раны, залечивая своими улыбками, присутствием, глупыми смешливыми рассказами и какой-то детской непосредственностью. Он стягивал кровоточащую рану несколько лет, осторожно заштопывая, запечатывая ее своей преданностью и какой-то неправильной привязанностью.       То, что эта привязанность была неправильной, Тони чувствовал слишком сильно. Он сам ощущал прочную нить, скрепившую их. Он не хотел отпускать мальчишку далеко от себя, отчитывал его за глупые безрассудные поступки, обычно оборачивающиеся риском для жизни, ждал сообщений и видео-звонков, когда Питер задерживался в колледже или зависал где-нибудь со своими новыми друзьями. Паркер звонил, Паркер писал, но в то же время Старк чувствовал, что мальчик отдаляется от него, избегает личных встреч, прячет взгляд. И это иглами впивалось в сердце.       Он отслеживал его инстаграм и твиттер, уверяя себя, что это нормально, что его чувства сродни отцовским: он беспокоится о Паркере и хочет, чтобы тот был счастлив. Так было ровно до того момента, пока Тони случайно не наткнулся на селфи с какой-то вечеринки, где на размытом заднем плане, в суматохе огней и чужих рук он заметил двух целующихся парней. Слишком хорошо знал эти вихры, в которые зарывалась чужая рука, и слишком плохо помнил следующие три дня, когда опустошил почти весь бар, перебил несколько своих последних изобретений и сбросил сотни звонков от подростка. Пятнице было строго-настрого запрещено отвечать на вопросы Паркера о его местонахождении, не говоря уже о том, чтобы пускать его на территорию особняка. И искусственный интеллект не мог ослушаться хозяина. Лишь на третий день было вызвано подкрепление в лице Пеппер, на которую ограничения не влияли. Женщина устроила ему привычную головомойку, о чем сам гений потом вспоминал с улыбкой. Он был бесконечно благодарен судьбе за эту женщину. И если бы мог, то сделал бы ее самой счастливой на свете. Но судьба решила иначе.       Он пытался жить дальше, изгнать ту отпечатавшуюся на внутренней стороне век злосчастную фотографию, относиться к ничего не понимающему мальчишке как прежде — хохотал над его рассказами о преступниках-неудачниках, ерошил волосы, забавляясь, как Паркер старательно каждый раз возвращает прическе былой вид, но в то же время не мог перестать дергаться от случайных прикосновений. Он слишком поздно распознал то чувство, которое ранее принял за отцовскую заботу. Слишком поздно понял, что влип по-крупному, и что ему совсем ничего не светит. Только сочувствующий взгляд карих глаз и постепенное исчезновение из его жизни самой искренней улыбки на свете.        И Тони молчал. Молчал, когда хотелось сказать так много, коснуться, поцеловать в лоб, наговорить всяких глупостей, переплести пальцы, прижать к себе, вдохнуть запах волос.       Размечтался, старый дурак.       Мальчишке всего семнадцать, тебе на четверть века больше.       Даже не думай лезть в его жизнь, ты и так слишком много натворил.       Но когда Питер появляется в его мастерской всклоченный, перепачканный в грязи и копоти, в рваном костюме и с широко распахнутыми глазами, дерганный от страха и адреналина, едва так глупо не распрощавшийся с жизнью, Тони открывает рот, чтобы отчитать его, но вместо этого резко притягивает ближе, берет лицо в ладони и начинает покрывать поцелуями, перепачкиваясь сам и с улыбкой отмечая, как льнет к нему в ответ подросток. Он обходит стороной лишь губы, зная, что нет смысла одним прикосновением пятнать обе жизни.       Они вместе проходят стадии отрицания, гнева и принятия, одновременно тянутся к одним предметам и синхронно двигаются, что недовольно замечает глазастая Романова, подкалывая Старка при любом удобном случае. Приходится шифроваться, скрывать свои отношения ото всех — и вроде бы получается, хотя Тони кажется, что, когда Питер появляется в его поле зрения, он сам начинает светиться, как рождественская елка. Питер говорит, что морщинки, которые появляются у Тони, когда он улыбается, добавляют ему очарования.       Иногда Тони кажется, что Питер что-то сломал в нем. Какой-то барьер, преграду — он никогда не был приверженцем нежностей, тысячи поцелуев, каких-то милых прозвищ. Это казалось таким смешным, глупым, что аж сахар скрипел на зубах. Но теперь Питер стал для него Солнцем. Нежностью. Свежим ветром. Любовью.       Питера хотелось касаться, обнимать, поддерживать, смотреть в его глаза неотрывно и постоянно держать за руку. Касаться губами, где только можно дотянуться. Зарываться пальцами в его прическу и с улыбкой слушать недовольное ворчание. Ругаться самому и стирать кровь с его тела после боевых операций, и с замиранием сердца вслушиваться на заданиях в болтовню на том конце наушника. И в то же время Тони чувствовал вину. Глубокую, запрятанную в самом дальнем углу сердца и на краешке улыбки. Своей любовью он отнимал у Питера время. Тот мог бы сейчас наслаждаться компанией сверстников, заводить и строить отношения, искать своего соулмейта, а не тратить время на риск жизнью ради других, переживать из-за внезапно сбившегося сна Старка и бесконечных выматывающих тренировок. Порой Тони утешал себя мыслью, что Питер уже достаточно взрослый и сам вправе выбирать путь. Что он сам выбрал его, сам не уходит и ластится к рукам.       Больше всего на свете Тони Старк ненавидел свои звезды на руках. Уродливые остроконечные кляксы, въевшиеся в кожу и пустившие по венам черную кровь. Он не любил носить футболки и майки, постоянно стараясь спрятать руки в рукава. Питер говорит, что ему нравятся его руки, и каждый раз старается стянуть с него одежду, не обращая внимания на отметки, словно их и не существует. Тони ненавидит того, кто оставил одну-единственную звезду у локтя Питера.       Он любит просыпаться раньше мальчишки, поворачиваться на бок и любоваться своим сонным сокровищем. Питер неизменно раскрывается, спихивая одеяло до пояса. У него красивое подтянутое тело с россыпью темных шоколадных родинок — Старк почти уверен, что сможет назвать их все. Особенно ему нравится маленькая и идеально круглая под правой коленкой — Питер забавно ойкает, стоит пройтись по ней губами. Плечи у мальчишки сильные и развитые, а ключицы не острые — линии плавные и четко прорисованные. Щеки все еще несколько по-детски пухлые — однажды Бартон пошутил, что, кажется, будто Питер держит во рту лягушку, которая вот-вот готова выпрыгнуть. С тех пор к Паучку в кругу Мстителей приклеилось прозвище Лягушонок. Тони ведет пальцами по груди и гладит упругие бока. Он знает, какова на ощупь кожа, укрытая одеялом, как реагирует на его прикосновения Питер, как живо отзывается на ласку, стоит пройтись губами по чувствительному животу, как заливаются румянцем щеки, стоит Тони сделать что-нибудь неприличное. Как расширяется зрачок, оставляя тонкую нитку потемневшей радужки — точно такого же цвета, как шоколадные брауни по рецепту тетушки Мэй. Тони любит рассматривать собственные метки на теле подростка — красные кометы его поцелуев украшают шею и плечи. Они оба знают, что все следы сходят в течение пары дней из-за исключительной регенерации, но Тони неустанно возвращает их на места, с удовольствием прикрывая глаза, когда длинные пальцы ерошат его волосы со следами поздно проявляющейся седины. Пальцы Питера можно вообще считать произведением искусства. Тони готов слагать им дифирамбы и целовать каждый, задерживаясь губами на длинных тонких фалангах и камушках костяшек. Кажется, что пальцы подростка в постоянном движении: он вечно жестикулирует, что-то трогает или отчаянно молотит по экрану, набирая очередное взбудораженное сообщение. Порой Тони кажется, что он нашел в Паркере источник вечной молодости: он давно не чувствовал себя таким живым и молодым. Он смотрит на спящего Питера и ловит себя на мысли, что его глаза, его ресницы свели с ума уже давно. И Тони очень боится, что все это окажется лишь затянувшимся сладким сном.       Через полтора года отношений Тони начинает задумываться над тем, что у него осталось еще две попытки. Конечно, последняя, десятая, будет фатальной, но девятая… Он хочет попробовать.        Что если…       Он смотрит в затонированное окно автомобиля и облизывает пересохшие губы. Что если провидение посмеялось над ним и его судьба родилась много позже него самого? Что если все, что с ним сейчас происходит — то, как пускается в пляс под быстрыми поцелуями сердце — не случайно? Что если Питер и есть тот, кого он ждал всю жизнь? Тони надевает на глаза очки и выходит из машины. Вскидывает руки, широко улыбаясь и показывая всем два пальца на каждой. «Мир! Я люблю мир!» — как-то сказал он много лет назад в Афганистане мальчишке, которого уже через пару минут безжалостно забрала старуха с косой. Очередное шумное многолюдное мероприятие, где он должен быть. Поздороваться с нужными людьми, пожать пару рук, сделать пару-тройку вложений, сфотографироваться с фанатами, выпить несколько стаканов отвратительного виски. Он не хотел сюда приезжать.       И лучше бы не приезжал. В украшенном светлом просторном зале он флиртует с парочкой отчаянно молодящихся дам, смеется над скабрезными шутками учредителей, затянувших свои животы в дорогущие костюмы, и хватает с подноса официанта очередной бокал с шампанским, когда перед ним появляется она. Ей чуть больше сорока, но выглядит вполне ухоженно. Женщина улыбается красными губами, пытаясь показать свое радушие, но что-то в ее взгляде начинает напрягать. Тони кривит губы в улыбке, отпускает комплимент, приправленный острой шуткой, и собирается сменить общество, когда пальцы с острыми красными ногтями впиваются в лацкан его пиджака и резко дергают на себя. Старк уже несколько пьян, поэтому на долю секунды теряет координацию, но этого хватает, чтобы алая как кровь помада размазалась по его губам, а чужие зубы впились в губу. Кажется, когда ее оттаскивали, незнакомка смеялась и выкрикивала в его адрес проклятия. Как удалось позже узнать из ее дела, она была из тех миллионов, которые винили Тони в смерти близкого. Кажется, ее сына звали Шон.       Девятая звезда распускается у самого запястья. Тони болезненно трет ее мочалкой, но лишь раздражает кожу. Проступающие вены окончательно потемнели, кожа руки потускнела, черная таблица сосудов поднялась по шее к уху. Плечо словно обуглилось, опускаясь чернильными неровными узорами к сердцу. Еще один поцелуй, и Тони Старка не спасти. Еще один поцелуй, и тьма заполнит его сердце. Остановит его. Еще один поцелуй — какая тупая смерть.       Он слышит, как порой по ночам плачет Питер, прижимаясь к нему ближе и утыкаясь носом в шею, как мокрые щеки касаются его кожи. Тони делает вид, что спит и прижимает мальчика ближе к себе, стискивая в объятьях, надеясь на чудо, на излечение, на божью благодать. Но Бог позабыл о нем давно. Ты и так получил слишком много, Старк. Полно тебе будет. Тони согласен. Его жизнь уже за плечами. А вот у Питера все впереди. Блистательная карьера, прекрасная семья, красивые дети. Он должен его отпустить.       Стакан наполняется виски в очередной раз. Белая рубашка давно сброшена на пол, Тони стоит перед зеркалом в одних штанах и с ухмылкой и отвращением рассматривает себя в зеркале. Поворачивает к зеркальной поверхности левую руку и закрывает глаза. С две тысячи тринадцатого ему приходится тщательно следить за тем, чтобы левая рука была всегда закрыта. Людям издавна было интересно копаться в грязном белье публичных людей, а с учетом того, что вселенная решила отразить успешность личной жизни в виде чертовых звезд на таком видном месте, приходилось с особой тщательностью следить за своим внешним видом. С две тысячи тринадцатого никто не знал, сколько звезд на руке Тони Старка. Последние фотографии и источники относятся к этому чертову году, когда они разошлись с Пеппер. Тогда по сети еще долго гуляли снимки, где на его коже черными кляксами от локтя вниз спускались пять аккуратных звезд. В какой-то желтой газетенке даже пошутили, что Старк настолько любит коньяк, что тот проступает даже через кожу. Ха-ха, шуточки про алкоголизм, ничего нового.       Он помнит каждую из них. Но лишь с пятью связаны настоящие истории. Третья — смертельная. Он заканчивал третий курс университета, когда в самый разгар вечеринки, когда Тони уже успел выкурить несколько косяков и плохо соображал, что происходит, к нему подошел парень и впился поцелуем в губы. Он был из бедной семьи, одевался просто, но аккуратно, но все равно оставался целью для насмешек и оскорблений популярных ребят. Подростки и юнцы очень жестоки. Тони было плевать на него. Он попросту не обращал внимания, не бросал злых фраз и грязных бумажек в спину — обитал во вселенной вечеринок, науки и алкоголя, ему не было дела до клуба неудачников. А парень, как оказалось, был влюблен в него. Тони стал его последней, десятой звездой. Та ночь закончилась для него только спустя несколько месяцев — после дачи показаний, судов и незначительного тюремного срока. Его взяли за хранение наркотиков, а не за преднамеренное убийство: повезло, что было много свидетелей того, что Тони и пальцем к парню не притронулся. Как оказалось позже, над погибшим на протяжении длительного времени измывался отчим: восемь из десяти — сукин сын. Пальцы с грустью прошлись по третьей звезде и спустились ниже.       Шестая и седьмая принадлежали Стиву. В первый раз они столкнулись губами случайно. Поцелуй вышел скомканным и нелепым, прижигая у обоих кожу рук клеймом. Спустя три года отношений, когда Старку казалось, что он нашел своего человека. Когда рядом со Стивом кружилась голова, когда казалось, что нет никого прочнее, надежней и ближе, после медленного, тягучего и нежного секса Роджерс наклонился к его губам и прошептал признание, Тони понадеялся, что судьба просто ошиблась. Вместо крестика поставила нолик и повертела их попытку на длинном и крепком. Поцелуй вышел таким же медленным, волшебным и мягким. А в созвездиях засияли новые звезды.       Учиться на своих ошибках — здраво. Но наступать на одни и те же грабли — святое наслаждение. Тони отплясывал чечетку на граблях, доставшихся ему по наследству от отца и тетушки Пегги, а после в очередной раз шагнул на те, что всегда были рядом, поддерживали и окутывали заботой. Он снова понадеялся на ошибку в расчетах, на свое возможное счастье с самой лучшей из женщин за всю историю рода человеческого. Тони усмехнулся и коснулся губами пятой и восьмой меток. Любимая, милая Пеппер.       Он понимал, что долго не протянет. Случай на приеме разнесся по миру слишком быстро. У него с лихвой хватает врагов, готовых повторить успех своего кумира. Нужно было смотреть и решать наперед. Не без помощи Пеппер Тони переписал все свое состояние и часть Старк Индастриз на того, кто должен был заменить его, стать преемником и еще более мудрым предпринимателем. Приходилось все чаще привлекать Питера к работе, рассказывать об уловках партнеров, делиться разработками и опытом, помогать познавать новые грани науки и двигать прогресс. Старк не сомневался, что после его ухода компания, да и весь мир, окажутся в надежных руках. Руках, которые он готов зацеловывать до потери памяти.       Он думал о том, чтобы в последний раз попытать счастья, чтобы его Питер стал десятым, чьих губ он коснется в этой жизни. Хотел, но не мог. Потому что если все это окажется ошибкой, Питер всю жизнь будет винить себя в его смерти.       Тони не знал, сколько ему еще отмерено. Он старался больше улыбаться, еще меньше зарываться с головой в работу, меньше ворчать на Питера за его упрямство и желание спасти всех и вся, больше проводить времени вместе и как можно чаще касаться. Питер был пламенем, у которого Тони было позволено погреть руки на старости лет.       Темные волосы разметались по подушке, одна рука спряталась под нее, стискивая снизу, а узкие мягкие губы были чуть приоткрыты. Тони слушал тихое дыхание, любовался, как плавно вздымается спина. Хотелось прижаться к ней ухом и слушать-слушать, как стучит сердце, как оно сбивается с ритма, стоит коснуться губами кожи. Старк склонился над своим мальчиком, чтобы оставить перед сном на щеке нежный поцелуй. Питер же во сне как раз решил перевернуться на спину. Их губы соприкоснулись лишь на мгновение, но Тони тут же притянул мальчишку к себе, целуя горячо и нежно — даже если это последний поцелуй в его жизни, он хочет насладиться своим мальчиком в последний раз. Пока еще ничего не понимающий Паркер сонно моргал и придерживал Тони рукой за шею, мягко поглаживая пальцами загривок и отвечая столь же пылко.       Никто не писал, в какой момент наступает забвение. Тони оторвался от любимых губ и ласково погладил Питера по щекам. Мальчишка, наконец осознав критичность ситуации, весь поджался, готовый взорваться криком, а в глазах нарастала паника.       В глазах потемнело, а руку прошило болью. Тони резко ослеп, а по шее словно пропустили разряд, приставив к самому горлу электрошокер. В голове было шумно, а в ушах нарастал гул. Тони упал на бок, словно сквозь воду слыша судорожное «Нет-нет-нет». Он чувствовал быстрые прикосновения к плечам, лицу, губам. Даже уйти нормально не смог. Снова взвалил на плечи мальчишки непосильную ношу.        В легких кончился воздух.       Это конец.       Наверное, Питер был самым лучшим, что случалось с ним в жизни. Потому что, открыв глаза в лучшем мире, первым, что почувствовал Тони — его голова лежит на мальчишеских коленях, а пальцы ласково гладят по лбу, заходя на макушку. Питер выглядел заплаканным, но счастливым. Тони улыбнулся ему в ответ и поднял руку, касаясь щеки и потирая ее большим пальцем. Его мальчик. Он был счастлив, что бесконечность они проведут вместе.        — Я люблю тебя, — Тони улыбнулся шире и потянулся вверх за поцелуем, с неудовольствием ощущая болезненную ломоту в теле. Паркер нервно рассмеялся, запрокидывая назад голову, и тут же прижался губами к ладони его левой руки.        — Это было моей самой главной мечтой, — прошептал Питер и приставил свое молочно-белое предплечье к абсолютно чистой руке Тони. — Я так люблю тебя!       Он наклонился и тут же прижался к губам Старка поцелуем, прикрывая глаза и отдавая всего себя целиком. Шестеренки в гениальном мозгу пришли в движение, в то время как руки и губы жили отдельной жизнью.       Значит ли это, что чем больше раз ты ошибаешься, тем более болезненным будет очищение?       Неужели приходится испытывать ту боль, через которую должен был пройти твой соулмейт, когда ты целуешь не того?       И он был готов еще тысячи раз преодолеть всю боль, все трудности и препятствия, лишь бы в каждом из витков их существования Питер оказывался его счастливой картой.       Но у него еще будет достаточно времени, чтобы подумать об этом. А на то, чтобы целовать своего мальчика — еще больше.