Сорочий силок

Мариус не любил расставаться со своей аппаратурой. На данный момент его детище требовало доработки. Но СОГ отлично проявило себя на показательной презентации, и изобретение одобрили, поэтому действующий прототип Штрайхер оберегал как зеницу ока. Он не позволил швырнуть хрупкое оборудование наряду с вещами других оперативников, учитывая, что закидывали их в багажник точно мешки с мукой. Точно любимого ребенка Мариус усадил сумку рядом и заботливо пристегнул ремнем. Только соседнее место все же пришлось освободить для спецназовца, тому, зашедшему последним, выбирать не приходилось, поэтому Мариус нехотя расстался со своей поклажей. Меньше всего Ягер хотел сидеть с другим оперативником. Странно. Обычно подразделения рассаживались своими этническими группками. Позже немец заметил двух нарушителей сложившегося порядка – впереди вместе сидели русский и француз и мило беседовали. Из-за них механик всю дорогу пялился на верхнюю полку с ценным грузом, считал кочки и постоянно теснился здоровым спецназовцем, которого лучше бы пихнули в багажник, как любой крупногабарит. Через несколько часов показался полигон, означавший окончание душного во всех смыслах пути. Стоило дверям с глухим звуком открыться, как засидевшийся народ повалил на выход, желая вдохнуть свежего воздуха и размять ноги. Мариус, стоически выдержав все дорожные испытания, теперь пытался зацепить свою сумку, задвинутую в самый дальний угол полки. Он уже хотел позвать Элиаса или Доминика, как вдруг за ним вытянулись чьи-то руки. Недавний попутчик вручил сумку и, брякнув рычащее в силу акцента «Sorry for disturbing» ушел восвояси. Снаружи ждали немецкие сослуживцы, русского в поле зрения не наблюдалось. *** Обустройство на новом месте и сборка СОГ заняли оставшийся день. Увлекшись, Мариус выполз лишь под вечер. Ближе к ночи суета прекратилась, и царила приятная тишина, благоволившая продолжению работы. Дядя, растивший его, не одобрял работу в поздние часы и старался привить воспитаннику соблюдение режима дня, однако поставленные короткие сроки считали иначе. Возможно, немец не будет спать до утра, но пока физиология брала верх, напоминая о еде и воде. На общей кухне курили два спецназовца. Сегодня они будто специально норовили попасться на глаза. В одном Мариус разглядел недавнего «знакомого». Тот кивнул в знак приветствия. Другой русский, оглянувшийся на появление немца, безэмоционально посмотрел на гостя, вдавил бычок в пепельницу и быстро ретировался. Его действия выдавали спешку, впрочем, Ягер не огорчился, когда обладатель столь неприятного взгляда их покинул. До чего же славяне были странными. На фоне европейских подразделений они колоритно выделялись, все высокие и немногословные. – Я помешал? – Интересуется он не столько из вежливости, а сколько из желания намекнуть, что здесь не персональная курилка. – Нет, Капкан всегда такой, не обращай внимания, - отмахнулся мужчина и протянул руку. – Александр. – Мариус. – Жмет крупную ладонь Штрайхер. Сенавьеву имя кажется экзотичным, подходящим для кого-то с более мирной профессией. Творческой, например. Чудно и дико, что они служат вместе уже больше года, зная лишь позывные друг друга. Он нашаривает на подоконнике пачку. На этикетке красуется верблюд на фоне пирамид, под ним непонятная Ягеру надпись из букв, схожих с латинскими. Ловким движением Александр выбивает одну сигарету из общего ряда и предлагает собеседнику. – Не курю. Механик посчитал разговор оконченным и взгромоздил на плиту чайник. Тачанкин по всей видимости уходить не собирался, наоборот, щелкнул зажигалкой и закурил следующую. Его компания заставляла Мариуса испытывать неловкость. Спецназовец периодически затягивается и пускает табачный дым в окошко. Слышно, как за его спиной возится оперативник из GSG9, негромко бренча посудой. Во внутреннем дворе тусклым светом зажигаются фонари. – Чай? Кофе? – Присутствие постороннего напрягало Штрайхера, и то ли черт дернул за язык, то ли воспитание взыграло. – Потанцуем? – Пошутил Сенавьев и сразу опомнился. – Прости, русский юмор. Налей, пожалуйста. Пар из кружки обдавал жаром шею. Помещение наполнилось запахом кофе. Вредно, конечно, но ночь только начиналась - Ягеру понадобится бодрость на ближайшие пять-шесть часов. Аппетита не было. Хотелось лишь поскорее избавиться от неприятной пустоты в желудке, отзывающейся тошнотой. Не утруждаясь подождать, пока кипяток остынет, он ест разведенную овсянку, запивает горячим кофе. Александр, видя это, чуть кривится. С тем же успехом немец мог засыпать кофе себе в рот и запить прямиком из чайника, не пачкая чашки. Мариус давно привык не растрачивать ценное время на такие вещи. Привык и к тому, что обожженное небо потом облезает лоскутами. *** Утром идея засиживаться допоздна уже не казалась такой блестящей. Подремавший перед рассветом Мариус чувствовал себя, будто во сне его побили палками. В комнате висел запах канифоли, на полу валялись инструменты, куски проводов и прочий хлам. Места для работы катастрофически не хватало. С улицы доносится командный голос Жиля, который гонял рекрутов по плацу. Вторая самая ранняя пташка, Док, наверняка, уже сидел в кабинете и строчил документацию. Организация любовно повесила на него двойной груз обязанностей: роль штатного врача, и, собственно, оперативника. Ягера абсолютно также прибрали к рукам, но, пока техника бесхозно стояла в ангарах, его умения не требовались. Это стремление к автономии и экономии напрягало. Может, их будущее итальянское подразделение будет состоять из первоклассных боевых поваров. Дни для механика, потерявшего счет времени, тянулись сплошным неразличимым месивом. День и ночь отличались лишь по узенькой полоске света, отважно пробивающейся через болотные шторы на окошке. Он сидел у себя, изредка совершая вылазки, показывая, что еще жив. Гюстав неодобрительно цокал языком, выдав пачку витаминов и строго наказав больше отдыхать. *** Посреди ночи в дверь постучали, вынудив прерваться в самом разгаре. Сказать, что Ягер удивился, ничего не сказать. На пороге стоял, вернее целиком загораживал дверной проем, Александр, держа в руке какую-то старую рацию. В тусклом освещении утомленные миртовые глаза выглядели сплошными черными провалами. Нежданный посетитель просит одолжить паяльник и крестовую отвертку. Немец сначала подумал, что это шутка, но серьезное лицо убеждало в обратном. Обескураженный Мариус пропускает спецназовца внутрь, жестом указывает на кровать, призывая сесть и подождать, пока он закончит. Пружины жалобно скрипнули под рослым Сенавьевым, который молча наблюдал за действиями механика. Именно сейчас нехватка свободного пространства ощутилась наиболее остро - каморка словно уменьшилась вдвое, стоило зайти здоровому русскому. Отложив свое занятие, Штрайхер шарит по крохотному захламленному столику, потом светит лампой на пол, пытаясь сориентироваться в творческом беспорядке. Наконец, выуживает искомую маленькую отвертку. Тонкие пальцы ловко выкручивают винтики, бережно складывают их шляпками вниз, дабы не потерять. На удивление поломка обнаружилась почти сразу – от динамика отошел контакт, и припаять обратно не составило труда. – Тебе не досталось нормальной рации? – спрашивает Мариус, рассматривая «антиквариат». – Выдали, но эта счастливая. – Суеверия и приметы были неразлучными спутниками оперативников, даже рационалист Термит имел свой чудаковатый ритуал на удачу. – Здесь ужасно тесно, почему бы тебе не перенести свои штуки на полигон? Тачанкин поблагодарил за услугу и оставил германского затворника наедине с подкинутой мыслью. *** Днем работать на полигоне было тягостно: взрывы или кувалда сотрясали стены, со стрельбища беспрерывно раздавались очереди из пушек разного калибра. А иногда Гора приводил ватагу рекрутов. Зато ночью – полное запустение. График позволял взять трехдневный перерыв, но Ягер не желал выпадать из ритма. Он слишком любил свое изобретение, поэтому сидел ночами, зарывшись в провода от всевозможных вспомогательных приблуд для мониторинга и калибровки камер устройства. – Опять паяльник нужен? – мямлит Штрайхер, даже не поворачиваясь. Его веки слипаются от недосыпа, но боковое зрение улавливает громадное светло-зеленое пятно, которое ни с кем другим не спутать. Спецназовец тормошит немца за плечо. На него смотрят мутными, точно у наркомана, глазами, покрасневшими от лопнувших капилляров. А тонкие, почти паучьи, пальцы на автомате стучат по сенсорному экрану. Без лишних слов русский поднимает бурчащего себе под нос Мариуса и ведет прочь, тот не особо сопротивляется. На выходе Александр закрывает дверь доверенным ему ключом, щелкает зажигалкой. По дороге в общагу он не нарочно окуривает сигаретным дымом полицейского, последний хочет возразить, однако забывается. Свежий воздух с запахом табака кажется незнакомым после затхлого помещения. Немец шаркает ногами, неуклюже держится за шею Сенавьева, потому что не может дотянуться до левого плеча. Поднятая им дорожная пыль пачкает свои и чужие ботинки. Спецназовец качает головой, а потом подхватывает щуплого оперативника поперек живота. По лестнице Мариуса буквально проносят за пазухой, как выигранную на ярмарке игрушку. Что Сенавьеву тельце, недотягивающее даже до веса штанги. Нужная комната находится по памяти и почти выветрившемуся запаху канифоли и олова. – Спишь до обеда, раньше чтоб на глаза не попадался. Вопиющая наглость должна была раздражать не на шутку, но только Ягер принял горизонтальное положение, как осознал насколько устал. Днем Штрайхер на полигон так и не попал. После полудня стоило выйти за порог: его сразу выцепил Элиас и утянул на плац, где собралось изрядное количество людей. По двум сторонам своеобразного поля были воткнуты палки, обозначавшие ворота. В руках Майк держал изрядно потертый футбольный мяч, посеревший под натиском прошедших лет. Оперативники стояли гурьбой в центре и, по всей видимости, делились на команды. Многие проявили интерес, ведь обычные тренировки изрядно надоели. Вместе с Блитцем их выходило нечетное число, поэтому Ягер подвернулся очень кстати. Играть и терять драгоценное время немец хотел меньше всего, но стоило подойти к Александру, чтобы попросить ключ, и спецназовец расценил это как желание играть за его сторону. Русский улыбнулся, отмечая похорошевший с прошлой встречи внешний вид механика. По крайней мере, он больше не выглядел точно живой обморок. Отговорки в стиле «я не умею играть» не подействовали на Сенавьева, который мигом определил Ягера в нападение. **** – Действительно, футбол это не твое, – в добром голосе Александра ни единой ноты насмешки. Поначалу Мариус лишь создавал видимость участия, но не заметил, как увлекся и стал играть на полном серьезе. Правда, ему все равно не доставало техничности, зато своей скоростью немец с лихвой компенсировал это упущение. Ягер носился по полю, едва касаясь земли. Тачанкин видел лишь мелькавшую среди остальных игроков желтую футболку и еле-еле мог угнаться за шустрым полицаем для паса. Счет никто не вел, и в конце все согласились на ничью. Мариус фыркает на дружескую поддевку. Потом в отместку Ягер выхватывает бутылку с водой из рук русского, жадно приникает к горлышку, не отирая пластик после другого человека. Зеленые глаза светятся справедливо наглыми огоньками. Они оба пышут жаром, но это не мешает спецназовцу в адреналиновом порыве притянуть к себе миниатюрного оперативника массивной ладонью. Так он хочет показать чересчур зажатому пареньку, что просто шутит. А Штрайхер смиряется с обезоруживающей напористостью Сенавьева и позволяет прижимать себя к горячему боку. От мокрых объятий стало еще жарче. Немец изящно скручивает крышку своими длинными пальцами, льет себе на голову остатки воды, потом и на Тачанкина. Приятная прохлада бьет по лицу, остужая щеки, раскрасневшиеся, кажется, не только от изнурительной беготни. Было весело - признается себе Мариус и уже не жалеет о времени. Из кармана Саша достает ключ и вкладывает заслуженную награду Ягеру в ладонь. Вопреки ожиданиям Мариус не срывается с места к заветному полигону, а вальяжно распластывается на скамье, задирая майку, чтобы прислонится спиной к относительно прохладной поверхности. Немец умно прячет голову от солнца в тени от могучего Тачанкина, оттого глядит пофигистичными глазами на мужчину снизу-вверх. Хотелось бы и ему иметь подобное телосложение: широкие плечи, сильные руки и вес под центнер, где большую часть составляли мышцы. К сожалению, Мариус пошел в родичей по материнской линии, ведь дядя и, по его словам, отец были достаточно крупными, с Сенавьева ростом. Мариус не мог похвастать настоящей Штрайхеровской породистостью, зато прытью и гениальностью вполне. Александр ловит изучающий взгляд и будто невзначай выпрямляется, напрягает трапецию, выпячивает грудь – становясь еще более внушительным на вид. Ягер хочет раздраженно закатить глаза, однако прикидывается, что ничего не замечает, продолжая пялиться. На трибунах вокруг отдыхали остальные: Тимур спорил с Джеймсом и Элиасом о неоднозначном голе; Шеймус рисовал палкой на песке, объясняя Мьюту разыгранную стратегию; чуть поодаль Док, которого легко найти по татуировке, и неизменно с ним Максим умывались у колонки. Нечто безмятежное и приятное тянулось сквозь этот день. Эта краткая передышка, как и опасался немец, сбила режим «на износ». Признаться, на него, всегда держащегося в стороне от всех, обычная игра в мяч оставила неизгладимое впечатление. Мариус порицал себя за непозволительную беспечность и одновременно постыдно хотел, чтобы в помещение ввалился Александр и нахально уволок. За подобные мыслишки Штрайхер бьет по щекам, недоумевая, когда его любимая работа успела опостылеть. СОГ плавно и мелодично жужжало электромоторчиками, услаждая слух создателя, точно стараясь подбодрить. В принципе, устройство считалось завершенным - сканер работал безукоризненно, траектория падения снаряда высчитывалась с самой минимальной погрешностью, однако интуиция подсказывала, что потенциал творения раскрыт неполностью. Он хотел увеличить радиус покрытия защитной полусферы. И все начиналось сначала: отладка сенсоров, повторяющаяся диагностика и бесконечные показатели характеристик на экране. – Может, ручки приделаешь для удобства? – облокотившись на стену у дверного проема, стоял Тачанкин, он уже несколько минут наблюдал за трудолюбивым Ягером, который, похоже, не заметил появления русского. – Просто проверяю живой ли ты. – Об этом я подумаю в самую последнюю очередь, если понадобится, вы СОГ на жвачку клеить будете. – Неожиданно для себя самого грубо ответил Мариус, однако неизвестный приступ раздражения стремительно угас. – Что-то хотел? Для футбола уже поздновато. – Пойдем покажу, – зазывает жестом Сенавьев, стягивает немца с насиженного места. Тот как-то легко соглашается, откладывает в сторону гаджеты и отряхивает от пыли свою старенькую толстовку, показывая, что готов идти. Александр интригует дифирамбами, будто собирается показать изумительнейшую вещь на Земле. Он по-дружески кладет руку на плечо Мариуса, который снова не сопротивляется. То ли знал, что бесполезно, то ли не хотел – Ягер сам не понимал до конца. – Господи, где ты это откопал?! – Из-под горы трупов. Они ему тоже удивились. – Спецназовец едва ли не громогласно хохочет, довольствуясь удивленному выражению на лице механика. В просторном помещении почетное место занимал пулемет Дегтярева. Пушка годилась им в ровесники, однако находилась в прекрасном состоянии, блики ярких люминесцентных прожекторов играли на гладкой поверхности. Мужчина подталкивает Ягера в спину, призывая подойти ближе, словно к хищному дрессированному зверю. Немец смотрит на стены и колонны с вывороченными кусками бетона, догадываясь теперь, какой грохот часто мешал работать. По рассказам Александра становится очевидно, как спецназовец сильно одержим этим оружием. Сложно понять зачем тот потратил столько средств и сил ради реставрации такой древности. Но задумка с пуленепробиваемым щитом была хороша. – Попробуешь? – Походило на риторический вопрос. Стрелять с такой махины неимоверно сложно и неудобно, пулемет бьет с сильной отдачей. Не удержав, Ягер полоснул вертикальной очередью почти до потолка – он всегда предпочитал легкие и «послушные» виды оружия. А ДП-28 был под стать обладателю. Вторая попытка тоже не увенчалась успехом, и Мариус хотел перестать мучиться. Вдруг Тачанкин подходит сзади, вплотную припирает к себе, кладет ладони поверх ладоней Штрайхера. «Разведи ноги и упрись на меня» - кто мог подумать, Александр умеет шептать. Со спецназовцем в качестве опоры все пошло в разы лучше. Казалось, от шума сбежится вся общага: эхо разносилось по пустому полигону. Стрельба с по-настоящему большой пушки разнилась от обыкновенного тира с ПП. Когда отдача проходила через него и гасилась о Сенавьева, Мариус, дрожа всем телом, чувствовал нечто похожее на… Мощь? Адреналин бил в голову, вводя в состояние легкой эйфории. На лбу выступила испарина, а плечи начинали ныть от столь долгого напряжения. Годы тренировок научили не обращать внимания на такие мелочи. Вспышки дульного огня охровыми гортензиями озаряли бледное от постоянного недосыпа лицо. Пока весь дисковый магазин не опустел, Ягер не успокоился. Немец глубоко и удовлетворенно выдохнул, от скопившейся усталости не осталось и следа, лишь слегка сводило конечности. Взбодрившись, он хотел уже возвращаться в свой мир хрупких деталек и капризных электронных устройств. Только вот мужчина позади не сдвинулся, хотя тоже отчетливо слышал пустые щелчки вместо выстрелов. Спиной Мариус ощущал, как вздымается грудь Александра. И дышал с ним в унисон. Сенавьев непозволительно задерживается на руках полицая, проводит по тыльной стороне ладони, а потом и вовсе гладит аккуратные тонкие фаланги. Для загрубевшей кожи спецназовца мозолистые подушечки Мариуса неимоверно мягкие. Точно сравнивая, спецназовец переплетает пальцы оперативника со своими. В отличие от его лап, руки инженера выглядят красиво миниатюрными. Ягеру одновременно жарко и холодно. Его кидает в нервозный мандраж. Похожее случалось раньше: тогда после игры, на скамье, когда этот беспардонный русский прижал к себе, игнорируя любые понятия о личном пространстве. Подобное было слишком в новинку для одиночки Ягера, замершего в полном недоумении. Разум ускоренно искал объяснение происходящему, пробираясь через дебри спутавшихся мыслей. Самый безумный довод сейчас представлялся самым очевидным. Видимо, сегодня у Штрайхера день открытий и рискованных поступков. Он рассудил, что при любом раскладе останется в выигрыше, поэтому оборачивается. Их одежда трется и шуршит, когда немец встает на носочки. Не встречаясь взглядом с нахальным Тачанкиным, Мариус упирается губами тому в подбородок. Негативное, почти маниакально-ненавистное, отношение славян к такому не было секретом. Думал Штрайхер и ждал, пока его оттолкнут с непонятным русским матом, а не подхватят за поясницу. Теперь Мариус видел, что бледно-синие глаза Александра не выражают никакой вражды. А через мгновение узнал, что целоваться со здоровым спецназовцем довольно приятно. Поднятый, он, наконец, дотягивается до плеч Саши, обвивает руками массивную шею. Неосознанно Мариус закрывает глаза, концентрируясь на волнующих ощущениях. Увлеченный процессом Ягер не сразу замечает, как оказывается в комнате отдыха - подсобке с парой кресел. Деревянные ножки скребут пол, едва выдерживая вес двух оперативников. Сидеть на коленях у другого мужчины, еще не отлипая от его горячих губ, - странно. От непривычного чрезмерно бурного проявления чувств внутри все содрогнулось и распалилось. Тепло другого человека обжигало, заставляло замирать сердце. *** – Мистер Штрайхер, мы от лица Организации благодарны за проделанную вами работу и единогласно одобряем введение СОГ с его дальнейшим использованием в операциях. Мы знали, что ваш гений не подведет. Примите наши поздравления. Мариус никогда не любил подобный официоз, зато любил, когда хвалили его способности. Он небрежно пихает чек в карман любимой толстовки, провожая комиссию в чопорных черно-белых костюмах. Под ногами валялись куски разорванного снаряда - постаралось его любимое детище. Хлопки в другом конце зала заставляют повернуться. – Ха, ты видел их лица? Они подумали, что ты сошел с ума, когда встал прямо в зоне поражения. – Сенавьев в один миг теряет свою веселость, его губы кривятся. – Не делай так больше. Этот агрессивный рычащий акцент заставляет немца улыбнуться. Он кивает, приговаривая «до следующей презентации точно не буду». Тачанкин тычет локтем в бок строптивого изобретателя, а после подхватывает и невесомо целует худую кисть. Неряшливо задранная кофта бросается в глаза, поэтому Александр молча оправляет ее, лишь бы снова дотронуться. Очевидный замысел не скрылся от Штрайхера, которого лапали без зазрения совести. А затем Мариуса тянут к выходу. Похоже, на плацу опять собираются играть.