Эффект осцилляции

Леонард МакКой любит ви́ски. Терпкое, агрессивное, разгоняющее кровь в сосудах. Не то, что в дешёвых барах, а хорошо выдержанное, шотландское: The Glenlivet или Talisker. Обычно такие бутылки доктор хранит для особых случаев, но иногда открывает какую-нибудь и без знаменательного повода, а чтобы расслабиться, прогнать нежелательные разрывающие мысли.

Джеймс Кирк тоже любит ви́ски. Пряное, энергичное, позволяющее чувствовать себя лучше. Не то, что, обжигая, заставляет морщиться и не притрагиваться больше к стакану, а сладковатое и ароматное: Aberlour или Bushmills. Иногда Джим притрагивается и к более выдержанным сортам: после череды событий, не отпускающих долгое время, или когда всё начинает рушиться по какому-то очередному закону вселенной.

***

       Стрелка настенных часов неуклонно приближалась к полуночи, отмеряя оставшиеся до завершения суток одиннадцать минут и сорок семь секунд. Невыносимая тишина тугим стальным обручем мучительно сжимала виски́, резала слух, позволяла роящимся мыслям проникать в подкорку головного мозга и оставаться там, высвобождая болезненные воспоминания, уничтожающие, разрывающие изнутри, когтями впивающиеся в сознание. У него таких губительных было много.        Единственный источник света был настроен на десять процентов яркости и в созданной полутьме всё, что находилось в каюте, принимало своеобразные очертания: предметы отбрасывали друг на друга глубокие тени, которые, накладываясь одна на другую, формировали новое бытие среди обыкновенных вещей. МакКой потянулся к бутылке и наполнил стакан горьковато-пряной янтарной жидкостью. Если постоянно добавлять ещё и ещё, в конечном счёте градус «растворяет» в себе всё, что накопилось. Под градусом и спится тоже легче, но напиваться до состояния, в котором легко заснуть, Леонард не собирался. Только разогнать тяжесть, только расслабиться.        Духота замкнутого помещения, насквозь пропахшего спиртом, способствовала быстрому опьянению. Мужчина свободной рукой установил регулятор температуры на двадцать градусов по Цельсию.        Прохладный из-за таящего в гранёном стакане льда алкоголь привычно обжёг слегка саднящее горло. Мужчина запрокинул голову, затылком упираясь в прохладную стену. Приятное тепло за грудиной медленно отступало, прилившая к голове кровь принесла с собой лёгкий туман, разрывающий тяжёлые нависшие мысли, и едва уловимое головокружение, подаренное постоянно повышающейся концентрацией спирта в крови. Допив уже разбавленный талой водой напиток и со звоном отставив от себя опустевший стакан на стеклянную полку, на которой громоздилось несколько паддов и трикодер, Леонард с силой потёр ладонями лицо и закрыл глаза. Перед мысленным взором замелькали образы.        Свадьба, улыбки на лицах, бутоньерка и белый костюм, пошитый на заказ, церковь, море цветов. Счастливая семейная жизнь: дневные смены в больнице и старые мелодрамы по вечерам на потёртом старом диване в Джорджии, шампанское в домашнем баре и пикники каждое воскресенье. Первая ссора, первое длительное опьянение, а потом букет, конфеты, примирительный секс, дочь. Недоверие, скандалы каждый вечер, первая смена длинною в два с половиной дня. Ви́ски и абсент за стеклом в серванте и два гранёных стакана рядом. Ночные смены, частые походы в бар, первые измены, снова ссоры, заплаканная дочь [всё происходило при ней]. Разбитая посуда, вещи в коридоре, заявление на развод. Суд, арендованная жилплощадь, неявки на работу, увольнение. Сбитые костяшки, усталость, ненависть. Долги, постоянный градус в крови, перечёркнутая жизнь. Заявление в академию Звездного Флота, Риверсайдская верфь, шаттл. Новые знакомства, ставшие настоящей крепкой мужской дружбой, общежитие, общая комната. Постепенно начало отпускать. Учебные будни, снова медицинские смены, всё как обычно. Экзамены, аттестация, первая тревога, по которой всю Академию распределили по кораблям. Нарушение устава [сначала жалеть будет, а потом с облегчением выдохнет — одно решение спасло миллиарды жизней], первые награды, офицерское звание, зачисление на службу.        Потянулась пятилетка с её постоянными проблемами, сплочение коллектива, регулярные проблемы как по расписанию [это даже перестало раздражать так сильно, как выводило в самом начале]. Появилось ощущение, что здесь Леонарду самое место.

***

       Освещение на борту USS Энтерпрайз медленно потускнело, офицеры дневной смены сдавали вахту ночной смене и расходились по каютам, мостик быстро пустел. Джеймс устало сжал пальцами переносицу и отхлебнул едва тёплый кофе, расслабляясь в капитанском кресле. Бессонница преследовала его уже пятый день, три из которых капитан провёл на пустующем мостике, всматриваясь в бескрайний космос на обзорном экране. Говорить Боунсу или Споку о своей проблеме Джим не стал: не первый раз, само пройдёт, когда вымотанный до предела организм уже не будет сопротивляться сну. Гулко шумели приборы автопилота и стабилизации заданного курса, изредка пищал сканер, исследующий космическое пространство перед звездолётом.        Кирк глубоко вздохнул и запрокинул голову, прислоняясь затылком к спинке кресла. В шуме аппаратуры растворялись все мысли так быстро, что капитан не успевал поймать ни одну из них, чтобы занять себя хоть каким-то размышлением. До пересменки оставалось чуть больше девяти часов. За полчаса до этого нужно было успеть найти вахтенного энсина, посадить его на дежурство, чтобы самому дойти до каюты, принять душ и переодеться, привести себя в более-менее человеческий вид, чтобы ни у кого не возникало вопросов, почему капитан задерживается на мостике. Потом уже следовало вернуться: на утро планировалось обследование новой планетарной системы и, возможно, высадка, если данные будут неясными или интересными для Звёздного Флота.        Цифровые часы с LED-циферблатом показали без десяти минут полночь. Джеймс, снова уставившись в темноту космоса, в которой сияли зиллиарды звёзд, застучал пальцами по подлокотнику кресла. Одна мысль задержалась в голове капитана дольше остальных: космос забирается туда, куда ничто не может достать, оголяет страхи, пороки и желания. Космос не где-то в окружающем пространстве туманной бесконечности. Он под кожей, отпечатался татуировкой под сердцем, на рёбрах, на подкорке мозга выжжен клеймом. Космос — проклятье, но вместе с тем он бесконечно манит к себе, сводит с ума. Космос — шизофрения, если хотите. Возможно, капитанам так думать нельзя, возможно, такие мысли вовсе не позволительны для тех, кто хоть сколько-то связан с космическими полётами, но они продолжают посещать голову день ото дня.        Горло резко обожгло; от неожиданности Джеймс закашлял, снова бросая неразвитую мысль, которая тут же поспешила потеряться в абсолютной тишине. Во рту поселился знакомый терпкий вкус дорого алкоголя, горьковатое послевкусие которого капитан знал до последней ноты в солодовом букете. Джим облизнул пересохшие губы, сглотнул слюну и, отхлебнув на фоне вкуса ви́ски ужасный кофе, отдающий синтетикой и чем-то вроде мыла, снова уставился на звёзды. Холодные и безжизненные, до каждой из которых он может добраться, если захочет.        С губ капитана не пропадал манящий привкус алкоголя. Потянуло выпить. Его давно тянуло снять напряжение, но никак не подворачивался удобный случай. Некогда. Им постоянно некогда. Джеймс сутками пропадает на мостике, Леонард — в медицинском отсеке, а в каюте не до этого — поскорее бы уснуть. А в увольнение они ходят редко. Куда корабль без основного офицерского состава? Никто об отдыхе и не спрашивает, только МакКой изредка неодобрительно качает головой, когда Джим снова отказывается от увольнения на какую-нибудь планету или базу, предпочитая заполнять отчеты и личный дневник. Раньше у них хватало времени друг на друга: в Академии, после неё тоже. Поначалу Леонард ворчал о том, что нет у него соулмейта и быть не может, потому что одна его любовь разбила ему сердце, а судьба вторых шансов не даёт. Джим разубедил, напоминая, как иногда они оба, ещё не зная друг друга, давились воздухом, ощущая обжигающий алкоголь в горле и терпкий вкус на губах и языке. Потом они оба привыкли к мысли, что судьба подбирает пары не просто так, и если так сложилось, то так было нужно, так за них решила Вселенная и не им спорить с ней; никто, собственно, и не спорил.        Новая волна тепла разлилась в груди Кирка, расслабляя мужчину и притупляя внимание. Пьянеть он не пьянел, но наслаждался самим приятным ощущением. Мужчина одним пальцем поднял крышку личного коммуникатора, но тут же её закрыл, потом снова поднял, размышляя над следующим действием, и снова захлопнул с тихим щелчком. Бескрайний космос, искаженный варп-скоростью, продолжал мелькать звездными огнями за бортом звездолёта USS Энтерпрайз. Джеймс поднялся со своего кресла, подошёл к турболифту, двери которого тут же открылись, впуская капитана в кабину, и нажал кнопку нужной палубы.

***

       Стрелка настенных часов перешагнула отметку полуночи и теперь стремилась к следующей часовой цели, размеренно отмеряя секунды. МакКой одним глотком осушил стакан и потянулся к бутылке, чтобы долить ещё. Отвратительно холодная одинокая ночь. Мысли, словно липучки, не отпускают. Одно неверное движение и увязнешь в них по колено, запутаешься, в покое воспоминания уж точно не оставят. Леонард ненавидит то состояние, когда не может с собой ничего сделать. Когда он беспомощен настолько, насколько может быть беспомощен человек с его жизненным опытом и багажом знаний. Отвратительно и унизительно. С каждой минутой всё сильнее хочется напиться до беспамятства, чтобы вкус ви́ски больше не ощущался, а только сердце качало наполненную спиртом кровь по организму, заставляя забывать.        Хочется сигарету. Выдохнуть с дымом накопившуюся боль. Ему редко так сильно хочется снова смять в руках полупустую пачку, хранящуюся глубоко под вещами в шкафу. Только когда долго сидит в тишине и добивает себя своими мыслями. Хочется сигарету. В задымленной комнате допить до дна бутылку. Безрассудно, но это может помочь. Хотя они не отпустят, мысли. Даже под кучей наркотических таблеток хоть одна, да проберется.        В коридоре слышатся в абсолютной тишине знакомые шаги, не слишком быстрые, но и не медленные. МакКой точно знает, чьи они, и надеется, что Джим сегодня не пройдёт мимо. Но знакомые шаги замирают напротив двери можно сказать их общей каюты, пальцы тихо скользят по панели, набирая код для входа.        — Думал, ты снова будешь спать в капитанской или на мостике. Ты часто там спишь, — не поднимая глаз отвечает Леонард, пока Джим, пытаясь привыкнуть к полумраку, садится напротив, набирает в лёгкие воздуха, чтобы скомандовать системе увеличить процент освещения, но выдыхает, так и не произнеся команды. Кирк стягивает с себя золотистую форменку, оставаясь в черной футболке, молча берет в руки бутылку и делает один большой глоток прямо из неё. МакКой морщится; он ненавидит, когда Джеймс так делает, но тот регулярно продолжает, то ли забывая об этом, то ли нарочно.        — Подумал, что мы начинаем забывать некоторые важные вещи, прикрываясь званиями, — капитан, не спрашивая, доливает в стакан доктора ви́ски и берет стакан себе. — Мне уже стало не хватать твоего ворчания по поводу того, что капитаны звездолётов думают только о своих кораблях, а после всех стрессов пьют, как последние алкоголики.        — Ни за что не поверю, что ты пришёл за этим, — Джеймс в ответ кивнул и улыбнулся уголками губ, прислоняясь спиной к стене каюты. — Что-то случилось? — Кирк отрицательно покачал головой.        — Это ты пьешь в одиночестве, а не я, — капитан проследил за взглядом МакКоя и заглянул в его глаза, пытаясь прочитать в них хоть какое-то отражение внутренних переживаний.        — Забудь. Опять в голову лезла всякая дрянь о прошлом и о том, что сейчас есть. Ты знаешь. На самом деле просто надо было расслабиться. Жуть, как обидно, что подвернулась эта коллекционная бутылка, — Леонард изобразил на лице некоторое подобие улыбки, — Ты пить-то будешь или просто так пришёл?        Джеймс хитро улыбается, прокручивая в пальцах стакан вокруг оси, и произносит что-то вроде тоста за космос, соулмейтов, непонятную силу, которая тасует карты и вытаскивает пары — очередная речь в духе Джима о звёздах и людях под этими звёздами. МакКой по привычке пропускает некоторые слова мимо ушей, улавливая только главную мысль, и залпом осушает стакан одновременно с Джимом. Они оба обожают это ощущение, когда количество выпитого как будто удваивается, а в груди загорается пламя.        Кирк со звоном отставляет стакан в сторону и поднимается с кресла, наваливаясь на Леонарда сверху, не давая тому пошевелиться. Целует жадно, цепляясь пальцами за родную, пропахшую медикаментами форменку. МакКой выдыхает с еле слышным стоном, впиваясь с внезапно проснувшимся желанием в сухие обкусанные губы Джима, чувствуя, как тот одобрительно улыбается, продолжая наступать. Они оба скучали. По спокойствию, по человеческой жизни вне дельт и паддов, друг по другу.        — Ненавижу тебя, — выдыхает МакКой, когда Джим наконец отрывается от его припухших губ и возвращается в кресло, пошло ухмыляясь и сверкая потемневшими глазами, которые теперь напоминают космос за бортом.        — И я тебя люблю, — смеется Кирк, снова отпивая большими глотками прямо из бутылки, наблюдая, как Леонард почти захлёбывается воздухом, злится, но ничего не говорит. — Избавь меня от необходимости тебе напоминать, как раздеваться.        Леонард хмыкает себе под нос, любуясь потемневшими от желания синими глазами капитана, его расширенными зрачками и подрагивающими мышцами. Джим сползает ниже по спинке кресла, позволяя доктору занять место сверху.

И Джим, и Леонард любят ви́ски. Опьяняющее, разжигающее страсть и желание, заставляющее губы растягиваться в похотливой улыбке, а глаза жадно блестеть. Вообще не важно какое, любой сорт отдаёт приятным жжением, теплом и послевкусием знакомых букетов. Они пьют по одиночке, но предпочитают всегда пить вдвоём, снимая напряжение друг друга.