***
Макс совсем потерял голову от своих чувств вскоре после того, как «Бегущая по волнам» прибыла в порт и пришвартовалась возле берега. По инициативе самого Германа он вступил в один из отрядов добровольческой армии, помогающей поддерживать необходимый порядок на острове. Восхитительно трудная работа, но для крепкого парня это было самое то, плюс неплохая заработная плата, вовсе не плохая. Чуть позже, во время официального открытия отделения добровольцев, выяснилось, кого назначили командиром. Майора Ворожцова. Вот тогда Макс понял, что он влюбился, безвозвратно влюбился во время погонь за нарушителями в тёмных переулках, сырых полуподвальных помещениях со стаями агрессивных мутировавших крыс и одичавших собак с дикими красными глазами без зрачков; во время безбашенных прыжков со вторых этажей разрушенных зданий, подстёгиваемых командами Германа, раздававшимися в хитроумном наушнике, закреплённом на голове; во время облав на водных объектах: сильный ветер, срывающий с головы капюшон, бросающий в лицо пригоршни воды, в то время как отряд на специальных катерах с эмблемами Росгвардии преследовал пятерых браконьеров, отчаянно отстреливающихся; на скалах вдоль длинных рек, когда из-за шторма не было слышно собственных слов или чужих шагов. Постоянное ощущение опасности, выброса адреналина в кровь, свистящих над головой пуль. И странная, словно скребущая боль в груди — страх за Германа. Да, Макс понял, что он боится за него всей душой. Казалось, Ворожцов это тоже чувствует. Так или иначе, Макс попросту забывал, как дышать, ноги его совершенно слабли, и ронял всё, что держал в тот момент в руках, если во время очередного задания ловил на себе тёплый взгляд командира; внезапно слышал неожиданную похвалу в свой адрес; наслаждался теплом прикосновений, если Герман даже на бегу поправлял ему сбившуюся повязку на лице или вывернутый наизнанку капюшон форменной куртки камуфляжной расцветки. Казалось бы, мелочь, но сердце Макса от этого настолько ускоряло свой бег, что парень едва ли не задыхался. Коренной перелом произошёл во время выполнения важной миссии по поимке крупной группировки контрабандистов, тесно сотрудничавших с террористами — террористы они были весьма относительные, враждебные группировки бывших криминальных авторитетов, что не мешало им пытаться проводить масштабные боевые акции, — которым они на протяжении долгого времени поставляли оружие и боеприпасы. Захват должен был произойти на старом химическом заводе, чудом пережившем конец света, но так и не восстановленном — слишком много сил и средств нужно было вложить, проще было сразу строить новое предприятие, а Александр Рутковский был достаточно умён, чтобы понять это. Однако для контрабандистов завод стал местом постоянных встреч с посредниками террористов. Часть завода была расположена глубоко под землёй, куда вела добротная на вид железная лестница. Была одна большая проблема — перил не было, только старательно спиленные основы от них. Поэтому спускались осторожно, любое неверное движение — и головокружительный полёт с пересчитыванием всех ступенек и конечным сворачиванием шеи был обеспечен любому незадачливому человеку. Но на одном из последних пролётов лестницы поскользнулся сам Герман, так старательно объяснявший своим парням о необходимости быть осторожней, ещё и в самом опасном месте — на самом краю, он бы даже не по ступеням полетел, просто вбок, обгоняя собственные вопли. А там было добрых пятнадцать метров и бетонный пол. Макс спускался рядом с Ворожцовым и каким-то чудом успел схватить его за специальную петлю, предназначавшуюся для эвакуации, на бронежилете, надетом у Германа поверх куртки. У Григорьева ноги тоже неудержимо поехали вперёд, даже нескользящая подошва армейских ботинок не спасла; они с Германом могли бы упасть вместе, но Макс с глухим рычанием от тяжести дёрнулся назад, пытаясь вытащить Германа следом за собой. У него получилось, они оба тяжёлой кучей рухнули назад на ступеньки. Григорьев, падая, сильно подвернул руку, но в тот миг незначительная травма меньше всего занимала его мысли. Герман упал прямо на него, и его побелевшее от страха лицо с расширенными донельзя зрачками оказалось непозволительно близко. Чувства отвлекают Макса, захлёстывают его с головой, он совершенно потерял счёт времени, не обращая внимания, что лежит на грязной лестнице, а Герман неудобно придавил его сверху всем своим весом. Желудок делает кульбит и куда-то проваливается, в голове шумит, пока Герман, с трудом отводя взгляд, неуклюже встаёт, морщась, тихо благодарит Макса за спасение. То задание они достойно выполнили, захватив полдюжины контрабандистов и одного террориста, находящегося в розыске. В тот день вечером был праздник, бойцы сидели в подвальном кафе с прозаичным названием «Бункер». Шутили, смеялись, вспоминали какие-то связанные с отрядом истории. Макс решил не отказывать себе в удовольствии расслабиться впервые за долгое время, на барной стойке он берёт большую кружку великолепного бельгийского пива — проходящий мимо официант подмигивает и говорит, что на свете уцелело всего несколько бочек этого горячительного напитка. Кажется, Макс взял и вторую кружку. Вставая из-за стола, он с удивлением понимает, что тело словно не его, какое-то резиновое, ноги были решительно против движений. Парня ощутимо качнуло вперёд и немного налево, он едва не приложился подбородком об крепкий деревянный стол. В следующий миг он какой-то чудом трезвой частью мозга испытал полное ощущение déjà vu: Герман, сидевший на краю длинной скамьи, увидел состояние Григорьева, молниеносно поднялся и подхватил его под руку. — Ты немного перебрал, солдат, — с кривой полуулыбкой бросил он Максу, усаживая его на своё место. Опустился на колени возле парня, осторожно приподнял ему голову, придерживая одной рукой за плечо, заглянул в совершенно пьяные глаза. — Сознание не теряешь? — вновь улыбнулся Герман. Он явно был в хорошем настроении, вокруг глаз собрались лучики морщинок. Своим одурманенным спиртным мозгом Макс наконец решает, что нетрезвое состояние будет служить достаточным оправданием завтра. Он медленно моргает и, не поднимая глаз, едва ли не падает на Германа, утыкаясь головой ему в место, где шея переходит в плечо. И он вновь, как и несколькими месяцами ранее, ощущает, как в лёгкие перестаёт поступать кислород, потому что его целиком обволакивает запах Германа: чистой, вымытой кожи, свежести шампуня со слабыми нотками хвои и мяты, и едва-едва чувствующийся на губах привкус масла для кожи — Герман с утра промазывал всю свою военную амуницию. Макса почему-то накрывает ощущение безнадёжности: что если Герман сейчас оттолкнёт его? Но Герман и не думает отстраниться. Тогда он просто довёз его до квартиры на собственной машине, оставил спать на диване, предусмотрительно поставив рядом бутылку воды и бумажную упаковку с парой таблеток ибупрофена.***
В их первый раз Макс долго не мог поверить, что это всё происходит с ним, мозг объявил забастовку, отказывался воспринимать очевидные факты: слишком сюрреалистичной казалась обстановка. Григорьев едва не сходил с ума от желания в ту ночь; он горел, плавился под чужими умелыми руками, с трудом удерживаясь, чтобы не застонать, чувствуя горячее дыхание на собственной шее, мокрой от пота. На этом месте Макс всегда останавливал себя — какими, к чёрту, чужими? Это были руки Германа, его Германа. Это был первый и последний раз, когда они проснулись вместе, в одной кровати — после этого такие сладостные минуты длились хорошо если час или два, Макс — также впервые, — чуть раньше Германа, и около четверти часа Григорьев лежал, чувствуя, как горят местами покусанные от требовательных поцелуев губы, боясь пошевелиться, пытаясь запомнить до конца жизни на редкость спокойное выражение лица Германа, расслабленное, безмятежное. Видел золотистую от загара кожу, тонкие полоски старых шрамов и швов, о которых Макс многое мог рассказать: зазубренный на переносице — рукопашная драка с грабителем; тонкий вдоль челюсти — от пули, чудом не попавшей в голову; маленький на виске — от удара камнем; полоса на подбородке от прилетевшего осколка. Ворожцов сам всё испортил, наконец почувствовав на себе взгляд, медленно открыл глаза. Помотал головой, сбрасывая остатки сна, немного растерянно поднял глаза на Макса и вновь улыбнулся. Григорьев только ближе прильнул к нему.***
Этим утром Макс одевался в полном одиночестве, потратив уйму времени на поиск своих вещей: изрядно помятая футболка оказалась под кроватью, джинсы — под стулом. Макс не стал бриться, только слегка поплескал водой в лицо и почистил зубы, желая как можно дольше сохранить то ощущение прикосновений мягких, длинных, но мозолистых пальцев опытного военного на своём лице. Пригладив встрёпанные волосы, но так и не расчесавшись — его руки на затылке, перебирающие волосы, — Макс спустился по маленькой лестнице из шести ступенек вниз, прошёл по коридору мимо входной двери и вошёл на кухню. Герман, уже чисто выбритый, в аккуратно заправленной под ремень брюк чёрной рубашке не в пример немного растрёпанному Максу, стоял, опираясь на стол возле одного из резных шкафчиков, прихлёбывая крепкий чай из высокой кружки — кофе он не признавал. — Доброе утро, — кивает Герман чуть глуховато, делая в этот момент очередной глоток и глядя куда-то в окно. — Доброе, — отвечает Макс. Подходит ближе к мужчине, слегка теснит его плечом в поисках заветной банки с бодрящим растворимым напитком. Герман хмыкает и небрежным движением открывает нижнюю дверцу ящичка возле холодильника, а когда Макс наклоняется за кофе, негромко замечает чуть хриплым со сна голосом: — У нас сегодня будет трудный день, но я, кажется, не говорил, что мы пойдём искать Спайдервик. Макс непонимающе поворачивает к нему голову, а потом до него доходит. Он надел футболку наизнанку, аппликация бравого баскетболиста в прыжке с мячом в руках неприятно царапает кожу! А в Спайдервике как раз нужно было выворачивать одежду, чтобы попасть в волшебный мир. Макс выпрямляется, чтобы переодеть майку, но Герман со стуком ставит чашку и останавливает его: — Не надо. Тебе и так хорошо. Макс останавливается, невероятно нежно смотря на своего самого близкого человека, ощущение тепла затапливает его. Немного нерешительно делает шаг, протягивает руку. Герману не слишком по нраву подобное проявление чувств, физический контакт слишком силён, но он повторяет жест Макса, сжимая его крепкую ладонь в своей, второй рукой берёт парня за левую руку чуть выше запястья, прижимая к себе. И снова улыбается. А Макс в этот момент думает, какая же чудная у Германа улыбка. Только её никто не видит кроме Макса.*