«What makes you happy?»

Порой, сидя на холодном полу своей безмолвно просторной комнаты, привалившись спиной к бетонной стене, Кацуки думает, что его якобы мнимая шизофрения предпоследней стадии, вовсе не является сгнившим плодом больного воображения. Иначе никак не объяснить те чувства, что бурлят в нём как адская лава из гудящего жерла пробудившихся вулканов. Иначе не описать то щемящее чувство на сердце, лёгкое головокружение и желание. Желание ухватиться за холодные, немного шершавые руки ледяного придурка. Согреть в собственных, вечно пылающих теплом, ладонях. Желание обнимать до хруста костей, до переломов по случаю. Желание целовать. Прижаться к тем манящим губам напротив, грубо, несдержанно, укусить посильнее, тем самым присвоив себе. Киришима пиздит, что Бакуго двинулся, окончательно и бесповоротно. А тот лишь охотно соглашается зная, что утонул в этом пиздеце с головой. — У-ух, друг, тебя, кажется, пронзила к чертям стрела Амура, — игриво сверкая глазами, сотый раз повторяет как заведённый эти слова, скалит свои акульи зубы в подобии усмешки. У Киришимы никогда не получалось улыбаться живо, по человечески, но даже так, этот ублюдок вызывает лишь доверие. — Если ты про того жирного, жопорукого дедка с куриными крылышками, я тебе втащу, ей богу, выбью из твоей черепной коробки всю дурь, — рычит беззлобно, всем видом показывая что сегодня эти чёртовы стихи о любви от Эйджиро выслушивать не собирается. А бунтарь ведь, оказывается, может разглагольствовать на тему вселенской любви и сисек, посему без остановки разводит свои тупые, филосовские беседы с Кацуки, видать, совсем не переживая за свой каменный зад. Знает же, падла, светловолосый к вечеру упахивается на тренировках в состояние мяса, к концу дня окончательно растеряв весь свой запас тихой ярости, что так тщательно копил в себе. Хотя, всё-таки без взрывов ни один денёк Бакуго ни обходится, к чему все уже привыкли, как к должному. Урарака больше не пугается, наблюдая за тем как раздраженный парень, пуляет искрами в канареечную волосню пробегающего мимо Шокера, да спокойно себе, под крики недоумения, уходит почевать на лаврах. Точнее, идёт на поиски кафе-блять-на-24-часа-спасай в этом задрипанном городишке, заказывает что-нибудь острое, в конечном счёте всё-таки направляясь в свои скромные, императорские хоромы. Перед этим, конечно же, не забывает заскочить в комнату двумордого, чьи двери всегда открыты только для Бакуго, а иногда, особенно по несчастливым вторникам, для всего класса 1-А. Об увлекательных экскурсиях неразлучников не знает ни Катсуки, ни Тодороки, поэтому изрядно удивляются пропаже очередной фигурки Всемогущего, что так любезно «всего-навсего одолжил» порядком прихуевший Мидория. Порядком прихуевший Мидория, что от случая к случаю, каким-то хреном умудряется стащить что-нибудь незначительное и из комнаты подрывника. Трусы к примеру. Без смс заранее, преждевременного звонка и целого пака писем на многострадальный телеграмм, Кацуки завалился к Тодороки с таким лицом, словно только что в тёмных извилистых лабиринтах городских закаулков, был избит арматурой. В общем, выглядел он плачевно, тут уж нечего сказать. Поэтому, черезчур заботливый Тодороки, уложив светловолосого к себе на колени, наугад клацая фильм на ноутбуке, приступил к кратковременному допросу о случившемся. « Да там..пиздец короче, самый настоящий. Шокер и Киришима зажимались в нескольких метрах от моей комнаты. Совсем охуели, тупые пидоры. » « Ну, насчёт пидоров ты прав. » « Что? » « Что? » Кажется, некстати выбранная "Пила3" с этими отвратными звуками пилочки о школьную доску, яростные завывания кота-оборотня за окном и подозрительно громкий скрип матраца в соседней комнате, гарантировали ахуй Бакуго на несколько лет вперёд. Такая же участь, собственно, и двухпричудного стороной не обплыла. — Ну так, останешься у меня на сегодня?- приторно шепчет в самое ухо, невесомо касаясь губами алеющей мочки. Змей искуситель нашёлся. — Не изводи меня, - хрипит отрывисто, нетерпеливо зарываясь тонкими пальцами в шелковистые двухцветные волосы парня. От него веет теплом, ванилью и яблоками. Так комфортно и правильно, спокойно, будто бы Кацуки вернулся в детские годы когда ещё мог себе позволить беззаботно резвиться на улице с соседской ребятнёй, общаться с теми, с кем хочешь, падать в объятия матери и заливаться тихим хохотом. Всё это прошедшее, такое пригретое сердцем. — Оставайся. — Останусь..не бзди, льдышка. Императорские хоромы и ностальгия о былом подождёт, ведь, Шото в последнее время не очень-то терпелив. Особенно если дело касается его фейерверка.