Зачетная пятница

Если бы кто-то спросил, есть ли у Арсения Викентьевича Крачкина любимый день недели, он, не задумываясь, назвал бы пятницу. В его нелепой студенческой жизни, полной падений и разочарований, день пересдач являлся черным два года и четыре месяца. В аккурат до памятного нового года. Введенный еще Петром I, он ответственно праздновался народом, и Арсений жаждал присоединиться к празднику, который грозил наступить через два дня, но. Было одно огромное «но». Его не допускали до сессии, по причине хвоста. Сдать римское право хотя бы на минимальный балл не удавалось уже два раза подряд. Преподаватель, молодой красавец Осипов Дмитрий Дмитриевич, посмеивался и рассматривал неприятно цепким взглядом, развалившись на стуле и покачивая лакированным ботинком, закинув ногу на ногу. — Бог любит троицу, господин Крачкин, приходите еще раз. — Но, позвольте, когда же? Институт завтра будет закрыт, а после праздников уже надо предоставить все бумаги. Я не успею! — Арсений нервно ломал тонкие пальцы, с длинным ногтем на мизинце и обкусанным безымянным. — А вот завтра, голубчик, жду вас у себя. В пятницу. Как раз день подходящий. Так или этак зачетец у вас приму, — решительно вставая со стула, велел Осипов, одернул сюртук, подхватил книги и быстро удалился из аудитории. — Только предварительно вымойтесь хорошенько. Не терплю рядом смердящих потом личностей, — выдал от самой двери. Арсений рефлекторно понюхал подмышкой. Пахло не розами и даже не полынью. Вот ведь пропасть. В этот же день через посыльного передали, что явиться он должен к восемнадцати часам. Проснувшись рано утром, схватился за книги, однако римское право решительно не умещалось в голове, растопырившись законами во все стороны. Промучавшись до чая, спустился в столовую, подошел к ручке маменьки. Слово за слово неспешная беседа вывела к профессору Осипову. — Презанятный молодой мужчина, — со странной улыбкой сообщила маменька. — Временами даёт уроки дома и результат неизменно преотличный, только уговорить взять ученика никак нельзя, надо чтобы он сам пригласил. Арсения так и подмывало сказать, что сегодня пригласили его, но какое-то смутное томление не давало вырваться словам. Решил, что расскажет позже, когда вернется. Бесцельно проглядев в учебники до обеда, рассеянно поел и, проклиная матушку за любовь к прочищающим блюдам, сперва сидел в нужнике, а потом долго и тщательно отмывался. Осипов встретил его в своём кабинете, сидя за массивным столом резного дуба. Стена за спиной была полностью закрыта огромным книжным шкафом. Солидные собрания сочинений тускло поблескивали золотом на корешках, подавляя хрупкого Арсения своим величием. — Добрый вечер, молодой человек, — привстал Осипов в массивном кресле, демонстрируя добротный домашний халат и белый шейный платок, закрывающий горло и грудь. — Присаживайтесь. Надеюсь, вы готовились? Начнем-с. Арсений сел на краешек кресла, стоявшего напротив стола, не менее массивного и устойчивого, с широкими мягкими подлокотниками, обтянутыми черной кожей. Сесть глубже он не решился, боясь раствориться в необъятных недрах. Сколько он себя помнил, всегда был излишне бледен и худ, хотя кушал хорошо. Папенька смеялся, что не в коня корм, маменька предполагала глисты и поила мерзкими отварами, от которых становилось только хуже. Задний проход воспалялся и краснел, постоянным жжением мешая сосредоточиться на уроках, и добрый гувернер Акакий Акакиевич аккуратно смазывал его мазью, укладывая животом на коленку и заголяя зад. Арсений задумчиво погладил чуть рельефную кожу подлокотника, и покраснел, внезапно представив себя на этом самом подлокотнике без штанов. Осипов кашлянул, студент вздрогнул и покраснел еще заметнее, устыдившись своих мыслей. — Повторяю вопрос: назовите один из первых, дошедших до нас, источников писаного права Рима. — Свод законов двенадцати таблиц, — полувопросительно ответил Арсений. — Увереннее, вы на правильном пути, — усмехнулся Осипов и продолжил опрос. Если в глобальных вещах Крачкин еще как-то ориентировался, то на мелочах завалился сразу и безнадежно. — Римский юрист Ульпиан, фамилию которого вы так безбожно переврали, высшим принципом права видел справедливость и призывал каждому воздавать своё. Вы готовы получить по заслугам? — Да, — тихо пролепетал Арсений, почему-то принимаясь развязывать шейный платок. Осипов его не останавливал, только расположился вольготнее. Арсений оглянулся на дверь. — Можете не смущаться, нам никто не помешает, слуги предупреждены. Юноша был не уверен, что напоминание о слугах, находящихся неподалёку, его сильно приободрило. Судорожно сглотнув, он принялся за пуговицы. Пальцы не слушались, беспомощно царапая костяные вставки. — Этак, братец, вы и до второго пришествия не разденетесь, — усмехнулся Осипов и в то же мгновение оказался рядом. Вернее, Арсению показалось, что между этими событиями не прошло и секунды, как сильные пальцы быстро расстегнули сюртук и рубашку, будто случайно задевая мизинцем затвердевшие от прохлады соски. — Ничто так не стимулирует трудолюбие и усердие в учебе, как хорошая розга, — глядя в прозрачно-голубые глаза подрагивающего юноши выдохнул профессор и ловко разобрался с брюками, которые мешком свалились на щиколотки. — Оу, сердечки и ангелы, — бесстыдно уставился на панталоны, маменькин подарок ко дню ангела. — Снимайте, — сделал два шага назад. Арсений, к этому моменту совершенно деморализованный, отвернулся и медленно потянул панталоны вниз. Подлокотник под животом ощущался именно так, как он представлял, мягко, но упруго, бесстыдно поднимая зад в заоблачные высоты. Глаза велели завязать собственным шейным платком, заменяя зрение обострившимися ощущениями. Горячая ладонь опустилась на ягодицу, помяла, перешла к другой. На поясницу полилось что-то холодное. — Ах. Короткий шлепок и мягкие массирующие движения, растирающие ароматное масло. Под умелыми движениями мышцы расслаблялись, и тем неожиданней было первое обжигающее касание розги. — Ай! — Это за римское право. — Ай! — Это за нерадивость. От третьего удара из глаз брызнули слезы. — Это за впустую потраченное моё время. Нараставшее возбуждение резко прошло, чувствовалось только жжение от каждого касания розги и захлестывающий стыд, его пороли, как провинившегося школяра. Холодное прикосновение к разгоряченной коже отвлекло от мыслей. Осипов проводил по вспухшим рубцам кусочком льда и немножко дул, заставляя покрываться мурашками. — Профессор? — Кажется, я перестарался, сейчас полечу. Не думайте, что я какой-то садист, я весьма положительно настроен к своим студентам. Он хлопнул ладонью по поджимающимся ягодицам несколько раз и опять провел льдом, остужая. От контраста Арсений чувствовал внутри какое-то неудовлетворенное неудобство, которое росло от каждого шлепка твердой ладони. Внезапно одну ягодицу отвели в сторону, и в анус скользнул кусочек льда, оставляя внутри след от своего движения. Почти сразу сморщенную кожицу помассировал скользкий палец, надавливая на поджавшееся отверстие. — Ну же, расслабьтесь, ведь вам так этого хотелось. Ответом был нечленораздельный звук, подтолкнувший экзекутора к новым экспериментам. Теперь маленькие ледочки чередовались со шлепками, заставляющими прилить кровь не только к коже. Пришлось перелечь удобнее, чтобы член мог свободно свисать, касаясь чувствительной головкой гладкой кожи кресла и скользить по собственной смазке. Ладонь сменилась на что-то плоское и деревянное по ощущениям. — А теперь добавим остроты, — севшим голосом сообщил мужчина и опять отвел ягодицу, проталкивая в анус что-то холодное и металлическое. — Это китайские шарики. Нет, они не провалятся внутрь, можете сами держать веревочку. Арсений завел руку назад и получил в пальцы конец веревочки с колечком. Двинув рукой, почувствовал, как шарики движутся внутри. — Держите крепче. Шлепки стали чаще и интенсивнее, шарики массировали кишку, ударяясь друг о друга, вибрируя и задевая какое-то приятное местечко, от чего по телу прокатывалось удовольствие, и поджимались пальцы на ногах. — А-а-а! — затянул на низкой ноте юноша, выгибаясь в спине и подставляясь все сильнее. Когда разрядка была так близка, Осипов перехватил веревочку, плавным движением вытягивая шарики, и резко сжал яички свободной рукой. Арсений вскрикнул и кончил, забрызгивая семенем боковину кресла. Некоторое время он мог только безвольно висеть. — Мой юный друг, уверен, ваша матушка волнуется и желает видеть вас дома, уже девятый час. Растрепанная голова, наконец, смогла подняться выше алеющей задницы. Медленно оглядевшись, он подхватил злополучные панталоны в сердечко, кое-как влез в них и упал в кресло, тут же пожалев о содеянном. — Надеюсь, с сегодняшнего дня, вы начнете ответственнее относиться к изучению наук, и римского права в частности. Я ставлю зачет, но только из сострадания к вашей чудесной матушке, вырастившей такого непутевого сына. Профессор выглядел так, будто только что вернулся с променада: оживленный и безукоризненный до безобразия. Арсению внезапно представилось, каким он должен выглядеть после хорошего секса. Главное добраться до следующей сессии.