…Одинокая птица, ты летаешь высоко. И лишь безумец был способен так влюбиться…
Сергей уверенно ведёт мяч, лавируя между соперниками, подпрыгивает, зависает в воздухе и, примерившись, одним точным броском отправляет его в кольцо. Цифры на табло меняются, отделяя сборную СССР от команды противников ещё на три очка. Ваня, сидящий на скамейке с махровым полотенцем на шее и ловящий восхищённым взглядом каждое движение Белова, резко подскакивает, взмахивая руками. — Вот так хочу! — говорит он Сашке. Тот усмехается и тянет его сесть обратно. — Так все хотят. И это правда. Но Ваня готов поспорить, что он — больше всех хочет. Плавно кружить вокруг соперников, выхватывать мяч коршуном и взлетать, будто бы на мгновение отрываясь не только от пола, но и от действительности. А ещё — никогда не промахиваться, за долю секунды отмеряя верную траекторию с любой точки площадки (такой зоркости любой орёл позавидует). Хотя, нет, он не хочет — мечтает. Потому что точно знает: как Сергей Белов не сможет никто — обычные люди просто не могут так. А правильные мечты должны быть несбыточными, чтобы к ним можно было неустанно стремиться — бабушка любила говорить ему это, когда вязала, выслушав очередной вдохновенный рассказ непоседливого внука о чем-то недостижимо-желанном. Ваня никогда не перечил ей, но в душе был не согласен с этим. К чему мечта, которую нельзя достичь? Но это было раньше. А сейчас он смотрит на Серёжу, давясь воздухом, стремительно покидающим лёгкие, и не верит, что играет с ним в одной команде — разве воробушек может летать рядом с коршуном? А бабушка, безусловно, была права. Ваня смотрит на Серёжу украдкой и в душевой, любуется линией плеч и сильными руками. Из-за пара, идущего от горячей воды, его силуэт словно бы тонет в дымке. Он понимает, что это нехорошо — так рассматривать другого мужчину, но глаза, раз за разом, против воли скашиваются в сторону Белова. Раньше с ним подобного не случалось, и от того зарождающееся в душе чувство кажется вдвойне более странным и неправильным. Впрочем, если его немного усмирить, оно вполне сойдёт за обыкновенное восхищение, пусть и несколько чрезмерное. Разве законом запрещено восхищаться прекрасным?***
…а в глазах у тебя — неземная печаль. Ты сильная птица, но мне тебя жаль.
Ваня наблюдает со стороны, потому что ничего другого ему не остаётся. Серёжа к себе не подпускает никого, кроме Модестаса, и это вовсе не от надменности, как могло бы показаться: он точно знает, что нет. Просто Белов привык полагаться только на себя и не доверяет никому — так проще и надёжней. Ване невыносимо грустно от этого, но он понимает, что не в силах что-либо изменить. Каждый сам борется со своими демонами по мере сил и возможностей. Сергей лежит полуживой на скамейке, бледный, как смерть, от нестерпимой боли в колене. Почти всю игру на себе вытащил, а ведь могли бы вместе. Гаранжин качает головой, но молчит, знает, что бесполезно говорить что-то сейчас — Серый слушать не будет, ему показать надо. Выдался бы случай. Ваня очень хочет, чтоб выдался. Белов же угробит себя почем зря, если так и дальше продолжаться будет. Баскетбол — командный спорт. Едешко посматривает на Сергея, прижимающего лёд к искалеченному колену, и представляет, каково бы это было — удивить его, произвести впечатление. Чтобы он улыбался искренне и смотрел в ответ так же, как на Паулаускаса. Ну, или хотя бы как-то похоже. Неужели он хочет невозможного? Саша касается плеча, отвлекая, и качает головой, мол: «Дыру в нём прожжешь», и Ваня отворачивается, немного нервно проводя рукой по волосам. У него предательски краснеют щёки, но Белов достаточно тактичен, чтобы промолчать об этом.***
Подойти самому не хватает смелости, но очень хочется, поэтому Ваня предлагает Сашке сделать подарок сокомандникам в честь первой совместной международной победы. Тот соглашается, потому что никогда не мог отказать другу, и Едешко, благодарно улыбнувшись, тащит его в магазин. — С вами было очень приятно играть, — говорит он позже, дрожащими руками протягивая Серёже пластинку. — Ну, а мне с вами нет, — отвечает Белов, насмешливо приподнимая бровь, чем вызывает смешок Модестаса, внимательно наблюдавшего за ними всё это время. Ваня теряется, не зная, что ответить, но Саша привычно приходит на помощь, взяв за локоть и шепнув на ухо: — Нет, так нет, пойдём к ребятам. Он чувствует смущение и скованность, но это проходит, как только заканчивается виски в стакане, протянутом Мишико. Внутри разливается приятное тепло, расфокусированный взгляд привычно мажет по темноволосой макушке, склонившейся над журналом, и цепляется за улыбку, спрятанную в уголке губ — Сергей сидит боком и вполуха слушает Модю, расположившегося напротив. На лице Паулаускаса нет привычного отпечатка хмурого недовольства, и это слегка обескураживает Ваню, как и еле заметная улыбка Серого. «Им, наверное, хорошо вместе», — мелькает в кудрявой голове, и Ваня печально вздыхает, а Зураб, приобняв за шею, подливает ему ещё алкоголя, расценив его вздох как-то по-своему, но интуитивно правильно. — Спасибо, — улыбается Едешко, а Саша тем временем ставит пластинку, которая, в итоге, так и осталась у них. Ребята танцуют, Ваня старается не думать лишнего.***
Можно упасть, если ходить по краю — удача ни с кем не задерживается надолго. Это происходит во время матча с Бразилией. Сергея подводит колено (всё-таки сказалась изнуряющая ночная тренировка), и он падает прямо посреди площадки, будто срезанный заточенным плугом колос. Сева осматривает его и качает головой, показывая, что продолжать играть ему нельзя, Терещенко возмущается, Гаранжин обдумывает в голове новую стратегию игры, а Ваня старается дышать глубже. Бабушка любила повторять ему, что паника, в отличие от дыхательной гимнастики, делу не поможет, но раньше он не вслушивался в её слова. Это не так-то просто — усмирить волнение, а страх и подавно. Но сейчас душевное равновесие необходимо, и Ваня вспоминает её уроки, мерно вдыхая-выдыхая, отсчитывая секунды. Неужели ему выпал шанс показать, на что он способен? Пожалуй, Ване ещё никогда не хотелось победить так сильно. Они работают, как слаженный механизм, который долго отказывался функционировать из-за того, что его детали находились не на своих местах, и вот, наконец-то, настроенный трудолюбивым упорным мастером. Сейчас каждый из них именно там, где должен быть. Они даже не видят — чувствуют друг друга. То рассыпаются по площадке, то вновь становятся целым. Бразильцы просто не успевают перехватить мяч, раз за разом оказывающийся в их кольце. Победа достаётся им легко, несмотря на то, что два лучших игрока просидели на скамейке до конца матча. Потому что главный залог успеха — гармония, как любит говорить Анна Георгиевна (Ваня думает, что надо бы как-нибудь завезти бабушке пряжи и поблагодарить заодно). Едешко не может сдержать радости и прыгает по площадке. Они выиграли, выиграли! Серёжа смотрит на них и широко улыбается — не подвели, справились, даже не верится. Ваня ловит его взгляд, захлёбываясь счастьем, и чувствует, что у него начинают подкашиваться колени. Неужто, лёд тронулся? У коршуна тоже может быть семья, пусть с ней он и проводит гораздо меньше времени, чем в небе.***
Что на небе такого, что стоит того, чтобы рухнуть на камни тебе или мне?
А Ваня всё ещё смотрит, потому что на Серёжу невозможно не смотреть. Тот иногда глядит в ответ, ласково усмехаясь, но никогда не дольше нескольких секунд. Ваниных душевных метаний не замечает, наверное, только Алжан, но ему простительно (при зрении минус четыре вообще трудно что-то заметить). А Белов не слепой, но давать ложные надежды не в его характере, хоть расстраивать Ваню и кажется кощунством — всё равно, что топить щенка или бить ребёнка (возможно, именно это и спасает Едешко от кулаков вспыльчивого и ревнивого Модестаса, который, к слову, тоже не слепой, однако совершенно не жестокий). Чувство счастья, как наркотик — вызывает привыкание, заставляя желать ещё и ещё, вынуждая жаждать вернуться в момент перманентной эйфории и остаться в нём навсегда или же пережить что-то подобное снова. Ваня хочет, чтобы Серёжа радостно улыбался и мечтает быть причиной этой улыбки. Но не обращается к небу и не загадывает желаний, потому что просить слишком много стыдно, да и страшно. «Будешь много хотеть — зубы заболят» — говорила бабушка. И он старался не хотеть, потому что боялся, что её слова окажутся правдой — зубную боль терпеть очень трудно. Ваня знает это, потому что однажды в детстве без разрешения съел все конфеты, привезённые отцом из командировки, и заработал кариес (благо, что зубы были молочные). Впрочем, как оказалось, душевную боль терпеть ещё труднее, чем зубную. Но, сколько Ваня не давит в себе это желание, оно не проходит, сжимая сердце тисками и выжигая в голове все посторонние мысли. Ему хочется летать, летать вместе с Серёжей. Даже если в конце придётся разбиться о холодные серые камни и остаться крошечным кровавым пятном на речной гальке, которую с тихим шипением принесла на берег буйная волна. Все мы мечтаем о счастье. Сашка смотрит на него с сожалением и каким-то укором, но ничего не говорит, только по волосам треплет — в сердечных делах словами не помочь. Да и что тут можно сказать? Лишь бы никто кроме близких не прознал…***
Победа над сборной США достаётся болью в каждой клетке тела, потом и кровью, слезами, застывшими в глазах, рваным дыханием и шумом в ушах. А ещё едким обескураживающим страхом. Страхом всё потерять. Однако, они вырывают золото из рук соперников, стоя в шаге от пропасти, вглядываясь в бездну. Эта игра решала их жизнь, была ею. И вот, всё, наконец, закончилось. Ваня улыбается Серёже, принявшему решение отдать деньги тренеру на лечение сына и вопросительно оглядывающему команду, молча спрашивая мнение, и ему кажется, что всё это время он шёл именно к этому. К ощущению того, что они равны, к чувству, что сотканы из одного материала, осознанию того, что он тоже может и имеет право летать. Ваня улыбается и чувствует себя безгранично счастливым. Жаль только, что время нельзя остановить в точке наивысшей радости. Никогда после в его жизни не было столь ярких и судьбоносных моментов, никогда после он уже не испытывал таких сильных эмоций. Дальнейшее существование казалось лишь бледным слепком того дня в семьдесят втором году, когда они все вместе совершили невозможное. Постепенно их команда, успевшая стать семьей, начала распадаться. Саша умер, оставив после себя огромный зияющий провал в Ванином сердце. Он понимал, что это должно произойти, но всё равно оказался не готов к смерти лучшего друга. Гаранжина, как раньше Гомельского, сняли с должности тренера за бронзовые медали. Серёжа вместе с Модестасом уехал в Европу — лечить колени (хотя Едешко знал, что основной причиной их эмиграции был донос, поставивший под угрозу не только репутацию, но и свободу), там они и остались до конца жизни. Это событие стало для Вани последней каплей, и по ночам он стал наведываться в бар, чтобы забыться. Однако вскоре алкоголь перестал помогать, и он решился принять радикальные меры. Перед своим последним полётом он вспоминал счастливую Серёжину улыбку и укор в Сашиных глазах. Всего один шаг — и уши заполнил свист ветра. Лучи закатного солнца алыми всполохами отразились в стекле пустой бутылки, оставшейся на карнизе. Некоторые мечты просто не должны сбываться.