Часть 1
12 марта 2018 г. в 00:18
Юнги плюхается на колени Намджуна, полоснув рукой по воздуху, когда тот несильно, но настойчиво тянет его на себя за бежевый рукав свитшота.
Сердце от неожиданности подскакивает в грудной клетке и ощутимо бьется о ребра. Кресло со скрипом отклоняется и отъезжает назад под весом двух парней, грозясь не пережить такие потрясения. В студии повисает гробовая тишина: тяжелое дыхание Юнги звучит в сто раз громче, будто включенный кондиционер, а Намджун как-то притихает.
Юнги затихает тоже. Замирает как мраморная статуя, как дорогая ваза, склеенная скотчем, — хрупкий гранит, горбит спину, уязвленная гордость. Он весь — битое стекло, но Намджун ведь умный, он точно знает что нужно сказать и как перехватить поперек живота, чтобы все кусочки собрались воедино.
В этот раз говорить не приходится. С Юнги вообще всегда не так как с другими ребятами: он не приходит за советом и подолгу запирается в студии, у него коврик 'go away' под дверью и арктический взгляд, а у Намджуна кофе в желудке, ему не холодно.
Ким кладет подбородок на плечо перед собой и притирается горячей щекой к шее — из-за разницы в росте это очень удобно, будто нарочно для подобных объятий предусмотрено — и прижимает напряженное тело теснее. Юнги ёрзает на коленях, как ребенок, и укладывает руки поверх чужих, скрещенных на его животе. Мин отсчитывает 5 секунд дружеских объятий и расслабляется. Он никогда не просил о заботе.
Намджун слегка покачивается в кресле, поворачивая его из стороны в сторону, пока не задевает блокнот, лежащий на столе, и тот падает на пол, шурша черновиками недописанных текстов, которые принес ему Юнги. Он такой неуклюжий. Боже.
Откуда-то из коридора доносится смех то ли Чонгука, то ли Тэхена, то ли обоих. Жизнь течет своим чередом по другую сторону стен студии, а Ким молится всем известным богам, чтобы никто не вздумал вдруг ворваться и смешать эти два мира. Юнги тогда встанет, напялит на лицо эту дурацкую серьезность, заберет свои черновики (Джун ведь даже не дочитал их ещё) и зароется в работе до самой ночи. Тогда Намджун точно-точно сойдет с ума. Ему кажется, будто стоит ослабить хватку, отпустить, и тот развалится, распадется на крупные осколки и осыпется прямо на пушистый ковер — никто даже не услышит. Страшно.
Кофта на спине задралась еще при падении, и пряжка намджунова ремня неприятно холодит кожу чуть выше домашних штанов, но парень молчит, боясь своими нелепыми возмущениями еще больше усугубить ситуацию, которая и так ощущается слишком интимной для дружеского объятия. Юнги поворачивает голову и успевает только подумать о том, какие у Джуна непропорционально большие губы. На его виске, у линии роста волос, они чувствуются до ненормального правильно.
Юнги не просил. Не просил.
Он впервые чувствует себя целым.