Цитрус

      Дождь шел весь день. Он даже не прекращался, заливая уставшую от невыносимой жары Йокогаму. Местные жители уже волком выли от такой погоды, и вот он — долгожданный ливень. Да такой, что под него лучше не попадать. Он не был похож на теплый летний дождичек. Напротив, он был холодным, с пронизывающим ветром, а сила его была такой, что уже в паре метров от тебя ничего не видно. Очевидно, это было причиной меланхоличного настроения и неожиданного желания теплых объятий у многих людей.       Чуя Накахара не относился к числу таких личностей, и теплых объятий не желал, но и выходить на улицу ему тоже не хотелось. Поэтому он спокойно сидел дома, на широком подоконнике, пил уже третий по счёту бокал красного полусладкого и был вполне доволен жизнью. Просто наслаждался шумом стихии за окном и даже чему-то улыбался.       В коем-то веке его можно было увидеть в простой домашней одежде. Не в привычном костюме, с портупеей на груди, а в простых чёрных джинсах и большом растянутом белом свитере. Последний был ему крайне дорог, хотя никто об этом не знал. Да и сам Чуя никогда не показывался в нём. Он просто любил эту вещь, и по какой причине — знать не обязательно.       Неожиданный звонок в дверь заставил вздрогнуть молодого мафиози. Бокал в руке опасно накренился, и его содержимое едва не пролилось на драгоценный свитер. Пришлось отставить его от греха подальше, чтобы случайно не испортить вещь.       Удивлению не было предела. Кто же этот ненормальный, что явился к нему в такую погоду, да ещё и сюда, на эту квартиру? Наверняка кто-то из мафии. Ведь больше попросту некому.       Скинув ноги с подоконника, парень медленным шагом поплелся открывать. Хотелось поскорее избавиться от непрошенного гостя, который пришел без приглашения. Надо сказать, этот человек очень смелый. Чуя, как известно, не отличался гостеприимством.       Замок характерно щелкнул, и дверь беззвучно открылась. А уже готовый сказать много приятных слов, Накахара поражённо застыл.       — Прости за неожиданный визит. Но ты не против, если я немного пересижу у тебя этот Армагеддон?       На пороге стоял Дазай. Промокший до нитки, похожий сейчас на облезлого тщедушного кота, он устало смотрел на ошарашенного хозяина квартиры и вымученно улыбался. Хотя, пожалуй, улыбка была довольно искренней.       — Я не пройду дальше. Я посижу здесь, в коридоре, — Чуя даже не успел ничего сказать. Осаму опередил его, предвосхищая вопрос.       Рыжеволосый не знал, что ему ответить. Он просто был удивлен таким неожиданным визитом. Он не хотел бы видеть и нормального Дазая, что уж говорить о промокшем до нитки. С него безостановочно капала вода, заливая пол в подъезде, а сам он выглядел донельзя жалко.       Наверное, это и сыграло решающую роль в его решении. Закатив глаза, он молча отступил, позволяя суициднику войти, и только после этого сказал:       — Сиди здесь. С тебя льется слишком много воды.       И ушёл, оставляя шатена одного. Тот, явно не рассчитывающий на радушный прием, только пожал плечами и практически сразу приземлился на пол, прислоняя голову к стене.       Тело бил озноб, одежда мерзко липла к телу. Настроение валялось ниже плинтуса. Там же, где и пресловутое желание жить. Меланхолия настигла и его — двинутого на самоубийствах детектива.       Почему он пришел именно к нему? Осаму и сам не знал. Просто увидел дом напарника, с которым связано много воспоминаний — как приятных, так и неприятных — и решил зайти. В конце концов, в этой квартире они не раз напивались до безобразия, после чего травили байки и реально чувствовали себя друзьями. А однажды, в этой самой квартире, Дазай его поцеловал. Надо сказать, тогда ошарашенный Накахара даже выдавить ничего не смог. И самое главное — тогда он ответил. Правда, буквально на следующий день они вновь поругались, и все встало на круги своя. Они опять стали заклятыми соперниками и сделали вид, что забыли о произошедшем.       Но Дазай не забыл. Он вспоминал этот момент каждый раз, когда ему становилось невыносимо плохо, и сразу приходило тепло. Появлялось какое-то легкое желание жить.       Сейчас он об этом даже не думал. К сожалению, отношения их, как друзей, остались в прошлом. Но почему-то именно к нему, а не к живущему неподалеку Куникиде он решил заглянуть и переждать ливень.       Он уже начал засыпать, поддаваясь слабости, когда плеча неожиданно коснулась рука. Пришлось открыть глаза и удивленно взглянуть на напарника, который сейчас все ещё пытался казаться недовольным, но в голубых глазах которого плескалось легкое беспокойство. В пальцах он держал большой и пушистый плед, а сам слегка наклонился вперёд, словно пытался всмотреться в лицо бывшего напарника.       — Я уснул? — поинтересовался Дазай осипшим голосом. Все-таки сидеть вымокшим возле двери была совсем плохая идея.       — Вот, возьми это, — Чуя протянул ему полотенце, которое Дазай не заметил прежде. — Снимай с себя свое промокшее барахло. Его нужно просушить. Дождь явно кончится нескоро, а если ты это не снимешь, то определенно заработаешь пневмонию, — делая безразличный ко всему вид, парень быстро сунул полотенце ему в руки и вновь скрылся за дверью. Правда, теперь уже в кухню. Осаму даже улыбнулся, понимая, что этот рыжий коротышка все ещё неосознанно заботится о нем. И, хотя он громко утверждает, что ненавидит шатена всеми фибрами души, все равно волнуется за него. Как-никак, они давно знакомы. И даже отчасти дружили.       Тёплый душ согрел продрогшее до костей тело. Пришлось снять грязные бинты, выбрасывая их в мусорку. Без них Осаму чувствовал себя словно раздетым — настолько привык их носить.       А ведь если подумать — Чуя ни разу не видел его без них. Кажется, когда они познакомились, он уже загонялся по самоубийствам. Уже тогда его руки и горло были в перевязках. Иногда пропитанные свежей кровью, но чаще всего чистые.       Сейчас, разглядывая себя в зеркале, Дазай размышлял о том, как ему быть. Он не хотел показываться Накахаре в таком кошмарном виде, но не сидеть же ему в ванной всё время? К тому же, этот парень видел его в таких ситуациях, что отсутствие бинтов его явно не удивит.       Бывший напарник предоставил ему большую и удобную юкату. В ней было тепло, и суицидник сразу же пригрелся, поглощая горячий малиновый чай из кружки. Когда-то он её очень любил, и, видимо, Чуя налил в неё по привычке, а не специально.       Рыжеволосый молчал почти всё время, глядя в окно и прижав колени к груди. Молчал и Дазай, наблюдая за льющим на улице дождём. Казалось, действительно наступил конец света.       — Почему ко мне? — это было первое, что он спросил за всё время.       Если бы Осаму знал, почему…       — Твой дом был ближе всего. Такси не работает. А моя квартира находится на другом конце города. Я бы просто не добрался туда, — пожал плечами парень, придумывая более или менее логичный ответ. И, кажется, Чуя поверил. Просто неопределенно мотнул головой, вновь уставившись в окно.       Сейчас он выглядел немного беззащитным и чертовски милым. Дазай всегда говорил, что он иногда напоминает ребёнка, хоть это и жутко злило вспыльчивого мафиози. Однако сейчас он просто казался хорошеньким. Хотелось в срочном порядке прижать его к себе и закутаться вместе в плед. Но если он так сделает — парень его просто убьёт.       — Ты сейчас похож на облезлого кота, — вновь произнёс рыжеволосый, глядя на отражение в оконном стекле. — Весь мокрый и усталый. Где ты был?       — Да вот, по одному делу пришлось приехать сюда, а тут дождь начался. Не успел уехать из этого района, — пожал плечами шатен, продолжая наблюдать за напарником.       Кстати, свитер Накахары показался ему подозрительно знакомым.       Чуя повернул к нему голову. Из-под юкаты выглядывали израненные запястья, а под воротником виднелся след от верёвки. Он видел их впервые, и вряд ли ещё когда-то увидит. На несколько секунд ему даже захотелось притронуться к этим следам, проверить их на реальность. Но он не сделал бы этого, даже если бы был очень сильно пьян. Сейчас же доза алкоголя в его крови была недостаточно высокой для такого.       А Дазай всё никак не мог оторвать глаз от мягкого белого свитера, который уже казался слегка поношенным, но всё ещё опрятным. Он всё никак не мог выкинуть из головы то, что эта вещь ему очень знакома.       И вдруг бум! Осознание резко пришло в пустую голову детектива. Он с удивлением распахнул глаза, уставившись на бывшего напарника, который сейчас его даже не замечал.       — Чу-уя, — сказал он, сбрасывая ноги на пол и подходя ближе, оставляя плед в кресле. И если он сейчас погибнет, то хотя бы от рук этой истерички. Неплохая смерть, если подумать.       — Чего? — как-то нервно поинтересовался мафиози, переводя на него взгляд. — Залезь обратно в…       — Это ведь мой свитер. Не так ли?       Накахара замер, чувствуя, как сердце быстрее начинает отбивать ритм.       Он заметил…       Ну, конечно, он заметил. Ведь он сам когда-то оставил его здесь. Лет пять назад. Когда напился в хлам.       — З-залезь под одеяло, ты все ещё не согрелся. У тебя губы бледные. Не хватало мне ещё в больницу тебя везти, — недовольным тоном приказал он, пытаясь унять подкатившее волнение. Черт, ну, как можно было так глупо попасться?! Стыдно, господин Накахара!       — Может, ты сам меня согреешь? — неожиданно поинтересовался суицидник, глядя в голубые глаза бывшего напарника. Именно сейчас был тот самый момент, когда можно это сделать. Едва ли выпадет такой шанс вновь.       — Чего?! — ошарашено воскликнул мафиози, но голос неожиданно сорвался на самой высокой ноте. Что он задумал?       Дыхание сбилось сразу же, стоило Осаму сократить между ними расстояние. Инстинктивно он попытался отстраниться, но стена просто не позволила это сделать.       — Дазай, отойди, или я тебе зубы выбью, — совсем тихо пригрозил он.       — Хотел — давно бы выбил, — усмехнулся тот, протягивая ладонь к его лицу, а затем, запустив её в густую рыжую шевелюру, осторожно и мягко коснулся приоткрытых губ своими. Так легко и ненавязчиво — совсем не в своем стиле, ведь он всегда привык доминировать над ситуацией. Но почему-то не сейчас.       Чуя рвано выдохнул, понимая, что не сможет сопротивляться ему. Понял это ещё в тот момент, когда увидел его на пороге. Да и не хотел он сопротивляться. Как вообще можно это делать, если ты только и думал о том, как хочешь прикоснуться к его губам своими, провести по ним языком, втянуть в поцелуй? Это невозможно по определению.       О, а он очень давно хотел этого. С самого того момента, как они познакомились. Когда он увидел его — такого холодного, высокого не по годам, элегантного, но жутко недоступного. Да, он весь был в бинтах. На скуле красовался пластырь, а правый глаз, шею и часть рук покрывали бинты, являясь своеобразной бронёй своего владельца. Они скрывали многочисленные попытки суицида. Даже в то время они были. Насколько же сильно он устал от жизни…       Чуя смотрел на него с неподдельным восторгом. Он казался ему воплощением совершенства. Наверное, в тот момент он понял, что хотел бы прикоснуться к матовой фарфоровой коже, которую редкими полосами покрывали царапины. Он вечно попадал в передряги, и каким-то чудом выходил из них живым.       Даже когда он узнал Дазая таким, какой он есть на самом деле, он не перестал хотеть его. Да, он открыто выражал свою к нему неприязнь, цапаясь с напарником по поводу и без. Они постоянно устраивали ссоры, любили поспорить, заключить пари на выживание… Но каждый раз, когда Осаму уходил на одиночное задание, словно заботясь, он говорил ему: «Не умри там. Если тебя кто-то и убьёт, то это буду я».       А сам втайне надеялся, что он вернётся с задания невредимым.       Видеть его гибкое и, несмотря на рост, изящное тело и не иметь возможности прикоснуться к нему — больно. Но он с затаённой радостью и профессионально наигранным недовольством позволял оставаться напарнику у себя. Тогда-то он и узнал, что Дазай страдает бессонницей, когда остаётся один. Он заметил это, когда поднялся ночью, чтобы выпить воды. Суицидник сидел на кровати в соседней комнате и просто пялился в стену. И, поддавшись ночному настроению, он предложил ему поспать с ним на одной кровати. Всё-таки, она была довольно большой, и двое на ней уместились бы без проблем. Только тогда шатен смог уснуть.       Однажды Дазай оставил в этой квартире свой свитер. Белый, не по размеру даже ему, пахнущий терпким цитрусом и им самим. Он наверняка про него забыл, а Чуя не напоминал, спрятав его на полку шкафа. Именно в тот день, когда этот свитер оказался в этой квартире, Осаму поцеловал напарника.       Именно эта вещь спасала его, когда единственный человек, способный успокоить мечущуюся душу, покинул организацию. В первые часы после оглашения сей новости, Накахара порывался сжечь вязаный предмет гардероба. Но после просто прижал к себе и тихо разрыдался, сам того не ожидая.       Сейчас, когда промокший до нитки детектив появился на его пороге, Чуя просто не мог не впустить его, хотя и не хотел. Одно пребывание этого парня в квартире навевало воспоминания. Но и прогнать он его не смог. Оставил на пороге. Даже вновь взялся за поглощение вина, но в итоге забеспокоился о том, что шатен просто замёрзнет, потому и пригласил в дом, предварительно прогоняя в душ.       Губы Осаму оказались мягкими, податливыми, тёплыми — такими, какими он запомнил их с того самого момента. И только этот факт заставил сердце биться чаще.       Не помня себя, Накахара с силой притянул суицидника к себе, заставляя впиться в свои собственные губы ещё сильнее, после чего совершенно бесцеремонно скользнул языком к нему в рот. И ему было глубоко наплевать на вражду и разные стороны в конфликте. Сейчас он просто хотел целовать его до потери пульса. Так, чтобы легкие обжигало от недостатка воздуха, чтобы губы саднило. Он так давно хотел этого, что сейчас не мог сопротивляться своим желаниям.       Руки суицидника сомкнулись на узкой талии, без труда снимая парня с подоконника и утаскивая с собой на кресло, что с жалобным скрипом прогнулось под их весом. И рыжеволосый сразу же воспользовался моментом прижаться ближе, запустить пальцы в густые влажные волосы, впиться в его губы ещё сильнее.       — Я скучаю по тебе, Чуя, — послышался тихий шёпот, а тонкие пальцы мягко скользнули под вязаную ткань свитера. — Очень скучаю. Ты даже не представляешь, как иногда хочется ночью приехать сюда, чтобы просто посидеть рядом, слушая, как ты сладко сопишь.       — Ты что, не спал? — удивлённо спросил он, замирая. Но Дазай лишь улыбнулся, заставив Накахару густо покраснеть. — Почему не сказал?       — Я плохо сплю ночью, — Осаму приоткрыл глаза, заглядывая в бездонные голубые глаза бывшего напарника. — Но, когда ты спал рядом, мне было спокойнее.       Чуя обречённо покачал головой, а затем, медленно склонившись к слегка припухшим губам, невесомо коснулся их своими. Ненавязчиво, мягко, ласково. Словно успокаивая. И был доволен тем, как крепко сомкнулись чужие руки на его талии.       — А мне нравился этот свитер, — вдруг выдал Дазай, подцепив край вещи двумя пальцами. Однако в следующий момент вдруг потянул его чуть вверх, а в карих глазах зажглись хитрые огоньки. — Но в данный момент мне на него крайне наплевать, потому что я хочу снять его с тебя и отправить к чёрту.       — Не имею ничего против, — губы Накахары изогнулись в кривой ухмылке, после чего он сам, без посторонней помощи, сбросил любимую вещь на пол. Стало слегка прохладно, но кожу тут же согрели тёплые ладони суицидника, который, помимо всего прочего, с жадностью впился в тонкую нежную кожу на шее, оставляя яркий заметный след.       Мафиози блаженно прикрыл глаза, прижимая его голову ближе к себе, подаваясь вперёд всем телом, с абсолютным желанием чувствовать его прикосновения как можно дольше. Ему не хотелось оттолкнуть или нагрубить. Ему хотелось лишь поцеловать надоедливого парня, который сейчас с такой нежностью исследует губами его шею.       — Что такое, Чуя? — издевательски протянул Дазай, обжигая кожу горячим дыханием. — Ты взволнован?       — Заткнись, — прошипел рыжеволосый сквозь зубы, стискивая пряди волос в своих ладонях. Скользнув подушечками пальцев по шее, а затем по подбородку, он приподнял лицо шатена вверх и усмехнулся. — Заткнись и поцелуй меня, ублюдок.       И Осаму не нужно просить дважды. Он с пылом припадает к податливым губам, без сопротивления проникая языком в рот. Руки ловко расстегивают пуговку на тёмных джинсах, а затем бессовестно соскальзывают под резинку, вызывая сдавленный вздох.       Между ними не осталось преград в тот самый момент, когда шаловливые пальчики Дазая коснулись плоти напарника. Того трясло, сердце стучало так, словно готово выскочить из груди, а дыхание стало хриплым и частым. Изящные руки стискивали израненную шею, а тело само собой отзывалось на приятные ласки.       Чуя одним ловким движением распахнул просторную юкату шатена, пробегая взглядом по груди. В голубых глазах проскользнула озорная искра. Суицидник давно не видел его таким. С такой безумной улыбкой на лице, с горящими глазами, раскрасневшимися щеками. А от того проснулось неуёмное желание завладеть этим изящным телом, как он давно этого и хотел. И сейчас ему это буквально позволяли.       Накахара склонился ниже, припадая губами к ключицам. Пальцы мазнули кожу на груди, бессовестно приближаясь к паху, а в следующий момент сомкнулись на возбуждённом органе, вызывая шумный вздох. Дазай беспомощно откинул голову назад, прикрывая глаза, чем и воспользовался хитрый мафиози.       Оставляя мокрый след, рыжеволосый прошёлся языком вниз. Предчувствующий, что будет дальше Дазай даже затаил дыхание. А в итоге не смог сдержаться.       — Нет… Чуя… не… ох… — с губ сорвался протяжный стон, когда губы рыжеволосого аккуратно, даже дразняще коснулись головки члена.       — Тебя что-то не устраивает? — послышался хитрый голос, после чего наглый мафиози прошёлся языком по всей длине. Пальцы суицидника впились в подлокотники кресла, а тело затрясло от приятных ощущений.       — Нет. Меня всё устраивает, — сбивчиво проговорил он. Перед глазами уже всё плыло. Их словно застилала пелена, которую смело можно было назвать возбуждением. Ему едва удавалось удерживать себя, чтобы не схватить мафиози за волосы и лично управлять его движениями. Но нет, он сдерживался, цепляясь за обивку, хрипло дыша и едва слышно стоная. И, кажется, Чуя этим наслаждался, продолжая измываться над бывшим напарником, лаская возбуждённый орган губами и языком. И всё же доигрался. Шатен запустил пальцы в рыжие кудри, заставляя взять его полностью. Однако партнёр словно ожидал подобного развития событий и даже не удивился.       Осторожно потянув Накахару на себя, суицидник заставил его вновь упасть на свои колени, после чего требовательно поцеловал — с жаром, страстью и глухим стоном.       — Так не пойдёт, — он ловко подхватил раскрасневшегося парня под ягодицы и, довольно быстро переместившись на диван, одним движением избавил от мешающихся брюк вместе с нижним бельём. С каким-то особым удовольствием осмотрев его сверху вниз, Осаму усмехнулся, беря тонкое запястье в свою руку, а в следующий момент поцеловал — мягко и ласково. Но Чуя готов был на крови клясться — он только что увидел того самого Дазая, которого когда-то знал. Властного, самовлюблённого, жестокого, но не лишённого особого очарования. Такого, которого он когда-то увидел и не смог выбросить из головы вот уже больше семи лет. — Вот теперь намного лучше.       А затем склонился ниже, накрывая его тело своим, припадая губами к коже над чокером. В этот же самый момент мафиози почувствовал, как в него мягко и осторожно вводят палец. Глаза распахнулись от неожиданных ощущений, а с губ сорвался стон.       — Громче, Чуя. Ещё громче, — послышался обжигающий шёпот на ухо, а затем к первому пальцу добавился второй. В этот раз получился не просто стон — крик. Скорее от неожиданности, чем от боли. К щекам прилила краска от собственного голоса, и Чуя крепко зажмурился, лишь бы не видеть лица шатена. Но тот и не особо к этому стремился, продолжая медленно и верно растягивать напарника-в-данный-момент-любовника, исследуя губами шею, прикусывая мочку уха и наслаждаясь частым дыханием, руками, которые проникают под распахнутую юкату. Всё это заставляет возбуждаться ещё сильнее, хотя, казалось бы, куда больше?       Вид раскрасневшегося под ним Накахары заставляет облизнуться и склониться за очередным поцелуем.       — Будет больно, малыш Чуя, — шепчет он ему в губы, убирая пальцы.       — Наплевать. Я привык к боли, — отвечает рыжеволосый, спешно стягивая юкату с его тела и выбрасывая прочь. На немой вопрос «Зачем?», он лишь усмехается. — Я хочу прикасаться к тебе беспрепятственно. Имею на это право… Боже!       Последнее слово он буквально выкрикивает, потому что Дазай входит в его тело резко, сразу на всю длину, заставляя его впиться ногтями в плечи и выгнуться дугой. И суицидник довольно усмехается, касаясь губами уголка глаз, в котором непроизвольно выступили слёзы.       — Потерпи немного, солнышко, сейчас станет легче, — он словно издевается, говоря подобное, и Чуя не выдерживает.       — Не… называй меня так, — хрипит он, пытаясь привыкнуть к новым ощущениям.       — Тебе не нравится, что я зову тебя солнышком? Почему? Ты же такой солнечный, рыжий. И глаза у тебя, как небо. Сама судьба будто намекает на это, — было понятно, что Осаму просто пытается его отвлечь, и у него это получилось. Накахара густо покраснел, заглядывая шатену в глаза.       — Ты… серьёзно сейчас? — задыхаясь, прошептал он.       — Абсолютно. Но ты никогда не позволял называть тебя как-нибудь ласково, сразу же пытаясь ударить. Потому я никогда об этом не говорил, — Дазай улыбается — хитро и криво, а затем делает первое движение, вновь заставляя напарника простонать и выгнуться.       Ощущение дискомфорта медленно, с каждым движением, но проходит, а на его место приходят приятные, от которых хочется стонать в голос, хочется продолжать. Хочется чувствовать его в себе.       Осаму — умелый любовник. Это заметно по его движениям, поцелуям, голосу, которым он просто очаровывает, заставляя краснеть и прижиматься к нему ещё сильнее. И вскоре он даже позволяет оказаться сверху, буквально подарив всю власть рыжеволосому мафиози. И тот не теряет такой возможности, начиная двигать бёдрами в таком ритме, в каком ему удобно. И совсем теряет стыд, исследуя губами кожу шатена, оставляя на ней отчётливые засосы и укусы. Даже на шее — там, где виднеется след от верёвки. Он словно пытается зацеловать его, убрать с такого красивого тела, но едва ли это получится. Поэтому он просто пытается доставить ему удовольствие.       Кожа под бинтами стала чувствительная, и когда Накахара целует его в израненное запястье, Дазай непроизвольно стонет. По коже пробегают мурашки от его голоса, и Чуя повторяет свои действия вновь.       — А ручки-то у кого-то — эрогенная зона, — с торжеством усмехнулся парень, проводя языком по одному из шрамов, вызывая дрожь в теле бывшего напарника.       — Раскусил, — наигранно расстроился Осаму, но в следующий же момент притянул рыжеволосого к себе, впиваясь в распухшие от постоянных терзаний губы, толкаясь в его теле уже самостоятельно, вновь срывая с его губ полустоны-полукрики.       Суицидник достиг разрядки первым, изливаясь внутрь напарника с глухим протяжным стоном, после чего парой движений доводит до оргазма и мафиози. Тот, изрядно измученный, но чертовски довольный, падает к нему на грудь и тихо выдыхает, вновь поймав запястье парня и касаясь его губами.       — Ты невозможен, — без сил произносит Накахара, сплетая пальцы шатена со своими. На его слова Дазай лишь усмехается и ласково целует в макушку, приглаживая слегка влажные от пота волосы ладонью.       — Может быть и так, — тихо отвечает он, а затем осторожно приподнимает лицо любовника за подбородок. — Но ты всё ещё терпишь меня, несмотря на всё то, что я натворил. Могу предположить, что я для тебя что-то значу, раз ты даже позволил сделать с тобой такое.       Рыжеволосый устало закатил глаза, а затем медленно поднялся на ноги, пошатываясь, но всё же держа равновесие.       — Идём в душ, — говорит он, утягивая суицидника за собой. И тот без разговоров поддаётся, позволяя себя увести.       Горячая вода расслабила окончательно, смывая липкий пот с усталых тел. Чуя вначале просто стоит под струями воды, подставив под них лицо, а затем вдруг разворачивается и прижимается к груди Дазая, утыкаясь в неё носом. И тот совершенно не против этого, поэтому обнимает его в ответ и даже улыбается.       — Я… — парень запинается, сжимая руки в кулаки, но затем, преодолев собственный страх, произносит: — Я люблю тебя, Дазай. Как бы тупо это не звучало.       Слышится весёлый смешок. Он что, насмехается над его признанием?!       — Я знаю, малыш Чуя, — говорит он, продолжая прижимать усталое тело к своей груди.       — И как давно? — мафиози поднимает на него удивлённый взгляд.       — Лет… семь уже, наверное, — а затем провёл ладонью по его щеке.       — Так ты знал всё с самого начала, — Чуя горько усмехается. — А я-то думал, что хорошо это скрываю.       — Неа, ты плохой актёр, солнышко, — Осаму делает ударение на последнем слове, на что рыжеволосый смущённо отводит взгляд.       — А… ты? Ты что-то чувствуешь ко мне? — его голос неожиданно дрогнул.       — А ты как думаешь?       — Может быть, лёгкую симпатию, или…       — Ты совсем дурной? — устало спрашивает парень, заставляя вновь посмотреть на себя, а в следующий момент нежно целует в губы, прижимая к себе. — Так понятнее?       — Да пошёл ты, — Чуя не выдерживает и счастливо усмехается, запуская руки к нему на шею. — Я, может, услышать это хотел, а ты мне весь кайф обломал! И почему я один должен был это говорить?       — Я люблю тебя, малыш Чуя.

— слышится мягкий шёпот на ухо, и от него мурашки по коже пробегают.

      — Даже больше, чем ты думаешь… иначе бы я не пришёл сюда.       — Я думал, всё дело в ливне.       — И в нём тоже. Кстати, он до сих пор идёт. Как думаешь, Йокогаму сильно затопит?       — В порту будет полный трэш.       — Представляю! — едва слышный смех. — Я уже вижу, как ты брезгливо висишь в воздухе, не желая испортить одежду и обувь.       — Завались, ублюдок. Если я тебя люблю, это ещё не значит, что тебе можно надо мной издеваться!.. Ммм…       Его рот заткнули собственническим поцелуем, ясно давая понять, что выслушивать возмущения кому-то не очень хочется. А в следующий момент мафиози чувствует лопатками холодный кафель…