Цена бронзы

Антон любил контактные гонки, такие как масс-старт и пасьют. Ну, разве что, к таким стартам можно было еще отнести и этапы эстафеты, но все равно — это немножко не то. Самым любимым, конечно же, был масс-старт, где можно было, сначала потолкавшись на старте, вырваться вперед, тактически обогнав своих соперников, в очередной раз показать всем, кто есть кто в мировом биатлоне. В таких гонках всегда чувствовался дикий азарт, бешеный прилив адреналина. И только в мозгу, словно отбойными молотками, бешено стучало: Догнать! Догнать и обойти! Обойти и оторваться! Не дать подойти к себе, не подпустить ни в коем случае. Не дрогнуть на рубеже, не отвлекаться на приближающихся соперников. Засунуть свои нервы куда подальше и, на едином вдохе, поразить все пять мишеней. Чувство погони захлестывало полностью, заставляя тебя больше ни о чем не думать. Только вперед, не оглядываясь, и знание того, что позади тебя, такие же азартные и голодные до побед спортсмены, просто сносило крышу. Стоя в стартовом коридоре, Антон изредка поглядывал направо, где под первым номером сегодня стартовал Мартен, который не захотел рисковать кубковыми очками и все-таки решил бежать эту гонку. — Марти, ты точно хорошо себя чувствуешь? — в голосе Антона слышалась неподдельная забота. — Все в порядке, мамочка, — огрызнулся Мартен, — Мне нужен этот старт. Йоханнес почти вплотную ко мне подобрался. — Ну, конечно, взять седьмой Глобус! Что может быть важнее? Да ничего! Даже, если ты сдохнешь на финише. — Антон начинал злиться. Мартен улыбнулся. Как же ему нравился вот такой Шипулин! Шипулин, который не сдерживает своих эмоций, кричит, раздражается, жестикулирует руками, сверкает глазами. О, эти глаза… если бы одна из молний, которые сейчас метали эти глаза, угодила бы во француза, то убила бы на месте! В такие моменты Антон такой настоящий, такой живой, что можно только смотреть на него и тихонько умирать от счастья, что этот Бог принадлежит только тебе! — Чего это ты так развеселился? — не унимался Антон, заметив улыбку Фуркада. — Я, лично, поводов для веселья не вижу! Видел бы ты свою походку со стороны… — А что не так с моей походкой? — продолжая улыбаться, спросил Мартен. — Да ты до сих пор ходишь так, как будто тебя полк солдат драл! Вот тут Мартен не выдержал и заржал во весь голос: — Похоже, что ты один стоишь целого полка, — но, посмотрев на обиженную физиономию русского, поспешно добавил, — Тош, ну со мной, правда, все в порядке. — Да ну тебя, — пожал плечами Антон, — Делай что хочешь. Старт дан, и весь пелотон ринулся вперед. Антон быстро занял место в лидирующей группе и оглянулся — Мартен рядом и, вроде бы, бежит и, вроде бы, легко. Что, само по себе, уже не плохо. Отстреляв чисто первую лежку и уже убегая с рубежа, он краем глаза заметил, что Мартен допустил аж два промаха. Сердце Антона пропустило один удар — почему-то ему было крайне важно, чтоб француз был постоянно в зоне видимости, а теперь шансов на это практически не оставалось. Но, где-то в глубине души, все еще теплилась надежда, что Мартен все-таки сможет нагнать упущенные секунды. На втором рубеже Антон сам допустил досадный промах, но все равно остался в самых близких преследователях. Фуркада рядом не было. «Как он там?» — мелькнуло в голове у Шипулина. Первая стойка. Удачная стрельба. Снова на ноль. Уходя с рубежа, Антон увидел, что Мартен уже стоит на изготовке. «Ну, Слава Богу.» — Камень с души упал: — «Держится. Значит действительно в порядке.» Но, когда они, практически вместе, подошли к заключительной стрельбе, Антон понял, что на самом деле было далеко не все в порядке — Мартен был бледный, как смерть, с жутким оскалом на лице. Два промаха Пайффера, и собственная чистая стрельба, позволили уйти им с рубежа почти вместе, Фуркад — первый, Шипулин — в пяти секундах за ним. То, как легко Антону удалось отыграть эти секунды, только еще больше убедило русского, что Мартен бежит на пределе своих возможностей. Антон практически «сидел на пятках» у француза, но обгонять его не торопился, не хотел упускать Мартена из вида ни на секунду. Пусть все решится в финишном створе. У кого останется больше сил, тот и первый. Они и не заметили, как Эберхард, уходивший с рубежа в семнадцати секундах от них, уже оказался рядом. «Финиш должен быть интересным.» — Только и успел подумать Антон, как уже оказался на коленях в снегу, едва успев выставить вперед руки, чтоб не пропахать носом — австриец, пытаясь вырваться вперед, наступил ему на лыжу. Шипулин выругался, быстро поднялся и покатился следом за убегающими соперниками, стараясь не упустить хотя бы бронзу. О том, чтобы догонять уже не могло быть и речи. Тем временем, Эберхард уже обошел Мартена. Фуркад было рванул за ним, но зачем-то оглянулся и неожиданно сбросил скорость. На финиш они так и докатывали: австриец — первый, Мартен — второй, ну и третий — Антон. Шипулин, сидя в номере Фуркада, гневно сверлил его глазами. — Ну, и что это было? — процедил он сквозь зубы. — Ты о чем? — Только не надо строить из себя невинность, Мартен! — Да Бог с тобой, Тош, какая невинность? Невинности ты меня давно лишил. — Мартена явно забавляла злость Антона. — Блядь, — Антон сорвался с места, схватил француза за плечи, вжал в стену и зашипел прямо в губы, — Я спрашиваю, какого хера, ты позволил ему обойти себя? — А какого хера, ты позволил ему завалить себя? — в тон ему спросил Мартен. У него получилось настолько точно скопировать Антона, что тот не выдержал и прыснул со смеху: — Завалить? Марти, ты сказал завалить? — хохотал Шипулин, — Как-то двусмысленно получилось, тебе не кажется? И, потом, завалить меня может только один человек. — Кто? — не понял Мартен. — Конь в пальто. Марти, ты все-таки непроходимый тупица, — улыбнулся Антон и впился голодным поцелуем в губы Мартена. Фуркад страстно отвечал Антону, сгорая от каждого поцелуя, плавясь от каждого прикосновения. И оба пока еще не знают, что до постели они сегодня так и не доберутся — рухнут на пол, где-то посередине комнаты, не в силах оторваться друг от друга. И плевать на жесткий и холодный пол, это такая мелочь по сравнению с горячим телом, которое прижимается, стараясь слиться, стать единым целым, и ты сам только об этом и мечтаешь. О чем еще можно думать, когда поцелуи, которые повсюду, обжигают и, единственное на что ты сейчас способен, это немыслимо выгибаться под его руками и выстанывать его имя. Ваши тела переплетаются так сильно, словно борются между собой за право обладания, пытаясь подчинить, утвердиться в своей роли. И когда ты слышишь его ответные стоны, то весь мир перестает существовать, остается только он. И пусть вы всегда и везде соперничаете, ты отчетливо понимаешь, что он — это все, что тебе нужно для абсолютного счастья. И совсем неважно, что ты сегодня специально проиграл финиш, потому что тебе не нужны другие соперники.