Lost in the dark

      Он уже был здесь. Это тот человек, что приходил за чернильными сердцами. Но тогда у него было оружие, а сейчас нет. Стоит ли нападать? Думаю, не стоит. Что он здесь делает? Ему недостаточно того, что он забрал в прошлый раз?       Он замечает меня и бросается в лабиринт. Вот глупый, можно было проскочить мимо меня к лестнице. Но ему страшно. Почему этот человек боится меня? Я не собираюсь причинять ему боль.       Он в тупике. Что же он теперь будет делать? Мне уже становится интересно, поэтому я продолжаю, по его мнению, «погоню». Он падает в чернила, у него больше нет сил. Я медленно подхожу и смотрю на него с любопытством. Трясущимися руками он вытащил нож. Он нападёт! Такого я не потерплю. Я бросаюсь на него и, вырвав нож из рук, откидываю в чернила. Человек понимает, что теперь безоружен. Он боится, ему ясно, что силы неравны. Он вжимается в стену и с ужасом смотрит на меня. Я могу быть уверен, что у него больше нет оружия? Не могу, но и нападение больше не имеет смысла. Мы оба видим, что я — чернильный монстр, а ему даже нечем защищаться. Как бы мне дать понять, что я не наврежу, пока он не навредит мне? Хм…       Я сажусь перед ним и наклоняю проектор. Какое интересное создание… или я просто давно не видел людей вблизи. Или я их никогда не видел... Не знаю, всё так смутно! Я просто знаю, что он человек. Он не такой, как те существа, что редко появляются здесь. А может и я когда-то был человеком? Нет, не может быть. Сколько я себя помню — всю жизнь хожу по этому лабиринту. Наверное, уже целую вечность. Я очень редко поднимаюсь на другие этажи. В моём лабиринте безопасно, а там постоянно кто-нибудь так и норовит напасть.       Так вот. Сидит человек, я тоже сижу. Он прикрывает глаза рукой, ему мешает мой свет. Затем, он медленно встаёт, стараясь не делать лишних движений. Боится, что я нападу. Глупый. Если бы я хотел — давно бы уже это сделал. Тем не менее, он всё ещё в тупике, мимо меня пойти не решается, а другого выхода у него нет. Я тоже с места не двигаюсь — мне интересно узнать, что он будет делать дальше. В прошлый раз он был куда смелее. А ещё тогда у него был автомат. Он тогда даже ранил меня. Не слишком сильно, правда, но я очень взбесился. И что же он думает теперь, безоружный и загнанный в угол? Может, он тоже вспоминает, как хотел убить меня в прошлый раз? А ещё я вижу, что он очень устал. Что же он такое делал на верхних этажах?       Ему повезло, что я достаточно отходчивый, да и на безоружного нападать не стоит. Тем не менее, мне очень не нравится, что он зашёл на мою территорию.       Тут мне начинает всё это надоедать. Хоть бы какое-нибудь действие было с его стороны. Но уходить не хочется. Сейчас он сбежит, и я опять останусь один. Я подхожу к нему вплотную. Я никогда не видел человека вблизи. Он продолжает дрожать, но видит, что пока я не проявляю никакой враждебности, поэтому не отталкивает. А ещё мне кажется, что он просто очень устал. Я протягиваю когтистую руку и резко отдёргиваю её, замечая, как человек отшатывается. Как я уже заметил, я могу просто бросить его здесь и вернуться к своим обязанностям. Но ведь за всё это время здесь не было ни одной живой души (банда Мясника не в счёт, я предпочитаю просто истреблять их), а мне так одиноко здесь. Я, наконец, замечаю неподалёку то, что может помочь.       Человек успел только встать и сделать пару шагов (забавно наблюдать за его попытками сбежать — я-то всё равно быстрее), а я уже возвращаюсь. Он, наверное, надеялся, что я потерял к нему интерес, поэтому он не рад моему возвращению. А почему? Мне даже обидно становится. Я не такой страшный, каким он меня видит, это точно. И я, пока, не сделал ему ничего плохого. Наоборот — это он зашёл на мою территорию. Но я же не злюсь. Протягиваю ему то, что сжимаю в руке. Одно из чернильных сердец. Может, то, что я решил отдать ему это, окончательно убедит его в моих совсем не злых намерениях. Человек широко распахивает глаза, затем неохотно протягивает руку и берёт сердце. Я вижу, что ему не хочется его брать. Я понимаю — эти штуки не слишком приятные. — Привет, — внезапно говорит он. Наконец! Я не могу сдержать радостного скрежета. Голос его звучит неуверенно, испуганно, но я всё равно рад, что он решил поговорить со мной. — Так, ты не собираешься убивать меня?       Я медленно качаю проектором. Тут человек совсем расслабляется. — Я Генри, — сообщает он. — Ты Киномеханик? Или у тебя есть другое имя?       Генри… Какое странное имя. Я будто уже слышал его. Но этого не может быть, его раньше здесь никогда не было. И всё-таки я его знаю.       А как меня зовут? Та девушка с изуродованным лицом, что редко заходит сюда (я её даже побаиваюсь и стараюсь уходить вглубь лабиринта, когда она приходит), если и обращается ко мне, то по имени не называет. Наверное, у меня нет имени.       Я мотаю головой. Пусть называет, как хочет. — Киномеханик звучит слишком длинно, не находишь? — Генри слегка улыбается.       Он медленно перестаёт дрожать. До сих пор смотрит на меня с опаской, но не старается бежать. Мне это уже нравится. Может, он останется со мной хоть ненадолго. — Не против, если я буду называть тебя «Кѝно»*? — Генри смотрит на меня, ожидая ответа.       Кино? Как необычно. Меня никогда не называли по имени. В ответ я издаю одобрительный скрежет. Мне нравится.       Человек усмехается.       Почему он кажется мне знакомым? Эта улыбка, эти добрые серые глаза. Всё до боли знакомое. Я же знаю его! Я точно его видел раньше! Я наклоняю проектор и начинаю обходить его, с любопытством оглядывая. Я не хочу ранить это существо, наоборот, оно нравится мне всё больше. Со мной никто никогда не разговаривал.       Но ему не нравится, что я хожу вокруг него, и он резко дёргается. Я злобно заскрежетал. Это моя территория, я должен знать, кто на неё зашёл. А он этого, почему-то, не понимает. И этот Генри начинает медленно пятиться назад. Я такого, конечно, потерпеть не могу (я так долго ждал, пока он со мной заговорит, и я не дам ему так быстро уйти) и хватаю его за руку. Только он ведь человек, он слабый, я его и поранил. Эй, он не умрёт?!       Но он жив, хотя по руке и стекает тоненькая струйка крови. Проклятье! Сейчас он точно сбежит. Всё я испортил! Хотя и ему стоило бы постоять на месте ровно, пока я осматриваю его. Генри, очевидно, так не считал и решил, что моё поведение — проявление враждебности. Но я же его даже трогать не собирался. Почему он так меня боится?! Да, эти люди такие мнительные.       Он зажимает рану рукой и со смесью страха и удивления смотрит на меня, мол, с чего такая жестокость. А я-то и ответить не могу.       Генри я всё-таки решаю отпустить. Ему явно не нравится моё общество. Я отхожу в сторону, пропуская его к выходу. Почему он смотрит на меня с таким удивлением? Он думал, что я его не отпущу? — Спасибо, приятель, — кивает он (он назвал меня… приятелем?) — Надеюсь, ты поймёшь, что мне нужно идти. Надо успеть спасти друга.       Я уверен, что он лжёт. Ему просто страшно оставаться здесь со мной. Он всё ещё считает меня врагом. Тем не менее, мне становится очень тоскливо. Не хочу, чтобы он уходил.       Но это единственное, что я могу дать ему взамен на то, что он начал разговор со мной и даже придумал имя. Взамен я могу только отпустить его. С грустным скрежетом (он даже услышал), я иду за ним. Не могу допустить, чтобы он ходил по моему этажу.       Мы выходим из лабиринта. И нет, он не уходит. Он замечает старый диктофон, оставленный кем-то. Я уже прослушивал его. Ничего интересного. Я даже не знаю, кто говорит. Генри включает его, прислушивается, затем, краем глаза заметив, с каким любопытством я смотрю на устройство, поясняет: — Я знаю человека, который записал это. Мы дружили много лет назад. Норман.       Норман… Ещё одно знакомое имя. Я пытаюсь вспомнить что-то. Не получается. Вцепившись в проектор руками, я мысленно умоляю себя хоть что-то вспомнить. — Кино, дружище, ты чего? — Генри испуганно бросается ко мне. Вдруг, он застывает, смотря на меня. Что с ним?       Я осторожно подкрадываюсь ближе. — Норман… — произносит он. — Норман Полк, киномеханик.       Что? О чём он говорит? Я легонько толкаю его, чтобы обратить на себя внимание. Пусть он скажет, что происходит. — Боже, что они с тобой сделали, — шепчет Генри. — Что с тобой произошло, друг?       К кому он обращается? Я резко разворачиваюсь, вдруг ещё кто-то зашёл на мой этаж? Но позади никого нет. Здесь только я и он. Значит, он обращается ко мне? Он называет Норманом… меня?       Сказать, что я удивлён — ничего не сказать. Но, на самом деле, я не верю ему. Никакой я не Норман. Я ему об этом и заявляю, а он не понимает. Если бы я был Норманом, я знал бы об этом. Но Генри смотрит на меня с таким ужасом, что мне, невольно, тоже становится страшно. Не молчи! Скажи, что тебя так пугает! — Ты помнишь, кто ты? — спрашивает Генри.       Я качаю проектором. — Ты был моим другом, — со вздохом поясняет человек. — Тебя звали Норман Полк.       Я всё ещё не совсем понимаю, о чём он говорит. Почему я не помню того, что мы дружили? И почему я не вспомнил Генри. И он тоже побаивается меня. Почему всё так странно? — Ты помнишь, что был человеком?       И при этом вопросе внутри меня всё обрывается. Становится, почему-то, очень больно. Я был человеком. Я был таким, как Генри. Я не находился в этой тьме. Я был свободным. Я был свободным…       Медленно, дрожащей рукой (не хуже, чем Генри, когда я его в угол загнал), я пытаюсь написать на стене то, о чём так хочу спросить. Откуда я знаю, как писать? Странно… я никогда этого раньше не делал… Я просто знаю как, и всё. Буквы получаются неровными, этого стоит ожидать, но человек всё равно понимает.       «Если я Норман и мы дружили, то почему я не помню этого?»       Генри грустно улыбается. — Трудно сказать. Я, честно говоря, сам ещё не до конца понял, что за чертовщина здесь творится. Но поверь мне, тридцать лет назад мы были друзьями. Не скажу, что прямо лучшими, но хорошими, — вспоминает он. — Поверить не могу, что это произошло и с тобой…       Мне кажется, он не лжёт. По крайней мере, в его голосе звучит такая искренняя тоска, что мне хочется в это верить. И если это правда, то… Может, он поможет мне? Может, он поможет мне снова стать человеком?       Я хватаю его за плечи и несколько раз с силой встряхиваю. Помоги мне, Генри! Помоги! Я так хочу узнать, что значит быть свободным! Я ведь потерянный во тьме… Вытащи меня из этой тьмы!       Генри не понимает, на что я так отреагировал. — Чего ты? — встревоженно спрашивает он, отступая назад, в сторону лифта. — Дружище, тебе, наверное, лучше побыть одному. Я лучше пойду, — он разворачивается и быстрым шагом поднимается по лестнице.       Нет! Не уходи! Генри! Со скрежетом и подвываниями, я обессиленно падаю в чернила. На меня давит осознание: кроме него мне никто не поможет.       Почему? Почему он уходит? Генри… И… Почему мне так больно? Раньше я точно такого не чувствовал. Из динамика доносятся звуки, напоминающие стоны и всхлипы. Шаги прерываются. Видимо, Генри останавливается. Я не вижу этого, я сижу закрыв руками проектор. — Боже, Норман, ну чего ты? — бросается он ко мне. — Норман… Кино! Киномеханик, успокойся!       Я поднимаю на него взгляд. Он поворачивает голову. Не может смотреть на меня. Затем, аккуратно опускается на колени. Я стискиваю его в объятиях. Обнимаю изо всех сил. Откуда я знаю, что этот жест значит что-то хорошее? Какая разница! У меня внезапно появляется огромное доверие к этому человеку. Я чувствую, что он говорит правду. Генри замирает на мгновение, затем обнимает в ответ. — Что случилось? — повторяет он.       Я ещё некоторое время сижу неподвижно, затем пишу на стене:       «Помоги мне»       Он встаёт. Я смотрю на него снизу вверх. Он на меня сверху вниз. Я жду его решения. Мне уже не любопытно (обычно я испытываю только такое чувство по отношению к другим существам) — мне страшно за свою судьбу. Просто я не знаю ничего о том, что происходит за пределами моего этажа. И без Генри я там не справлюсь. Но и оставаться здесь не хочется. Теперь я знаю, что когда-то я делал что-то другое, я был чем-то большим, и это знание просто убивает меня.       Мгновения, которые человек тратит на раздумья, кажутся мне вечностью. — Ну что ж, приятель, — наконец, говорит он. — Пойдём со мной.       Я удивлённо наклоняю своё подобие головы. Я не ослышался? Издав вопросительный скрежет, я поднимаюсь на ноги. Генри словно угадывает мой вопрос. — Да, пойдём со мной. Попробуем разобраться, что к чему и как-нибудь помочь тебе. Только сначала помоги мне спасти Бориса, — и он указывает на волка, который спроецирован на стене лабиринта.       Из моего динамика доносится радостное дребезжание. Хотя, на самом деле, я не просто рад. Я счастлив! Он хочет помочь мне! Я снова стану человеком! — Пойдём, — Генри хлопает меня по плечу. — Я и так задержался.       Мы поднимаемся по лестнице к лифту. Я последний раз освещаю вход в лабиринт. Надеюсь, я вижу его в последний раз. Я издаю треск. Даже не знаю, зачем, просто хочу выразить так свои эмоции. Ну и что с того, что слишком громко получилось. Генри тепло улыбается. — Вижу, ты действительно рад, — отмечает он, заходя в лифт. Я вхожу следом.       Лифт начинает медленно подниматься. Внизу остаётся мой этаж, залитый чернилами. Моё заточение, проклятие. А я чувствую, что там, наверху, всё, в конце концов, будет хорошо. Генри поможет мне. Я снова стану человеком.       Выходит, всё это время в ожидании помощи прошло не зря.