Близко

Кандидатами в сборную страны по фигурному катанию становятся лишь лучшие фигуристы. Именно они представляют Россию на ежегодном соревновании "Кубок льда". Пройти отбор туда — большая честь и ответственность. Леонов. Владимир Леонов. Великий фигурист. Новое соревнование - и вот, очередная золотая медаль в его копилку. Чемпион. Настоящая звезда. Журналисты, не отстающие от дарования ни на шаг, требуют хоть каплю его внимания. Толпа зрителей беспрерывно скандирует его имя. Вла-ди-мир. Вла-ди-мир. Он купается во всем этом. В чувствах, которые переполняют его, когда он будто парит на льду. В эмоциях, когда судьи выставляют наивысший балл, отмечая особый свет, льющийся из него. В криках безликой толпы, наполненных безмерным обожанием и восхищением. Купался. Раньше. Все до этого проклятого дня, когда все те же эмоции взяли верх и чувство собственного превосходства сыграло с ним злую шутку. Падение. Падение на холодный жёсткий лёд. Его партнёр. Девушка, которую он хотел сделать своей женой. Надя. Девчушка из далекого Иркутска, где лёд - это вечное состояние. Состояние души. Наденька. Весёлая кудрявая девочка, всеми силами стремившаяся к мечте. К цели. Его чёртова самоуверенность! Солнце за окном медленно скрывается за горизонтом. Он почти бегом кидает куртку в тренировочную сумку, хватает шапку и выметается из квартиры, захлопывая дверь. Подальше отсюда. От навязчивых мыслей, воспоминаний, выгрызающих душу. Он садится в машину и вдавливает педаль газа до упора. Леонов тормозит у первого же магазина. Старёхонький ларек, стоящий на пустой заснеженной остановке. Ассортимент у них небольшой, но плевать он хотел на марку дешевого пойла, которое нужно было чтобы надраться. Где-то в брюках были деньги. Владимир достаёт мятую купюру и кладёт её на прилавок. — Две бутылки красного полусладкого. Продавщица — женщина в возрасте с щербинкой меж зубов и сигаретой, зажатой полными губами. Она просит его паспорт, едва усмехаясь. Плевать. Он протягивает в её пустые руки документ и получает все, что хотел. На улице холодно. Он садится в обогреваемую машину, неловко бросая бутылки на переднее сиденье, выключает магнитолу, вещающую что-то о штурмовом предупреждении, и срывается с места. Едет, петляя по безлюдным улочкам городка. Иркутск. Ха. Население шестьсот тысяч человек. По сравнению с Москвой с её двенадцатью миллионами, не город, а малышка. Что он тут забыл? Надежда. Надя. Наденька. Какая же он, черт возьми, сволочь! Хрупкая, но такая боевая девушка. Она простила его. Простила тот день и то выступление. Она простила и новую партнёршу, и те речи. Предложила свою помощь человеку, который бросил её, когда она больше всего нуждалась в нем. Надя пригласила его к себе на день рождения, в родной город. В Иркутск. Познакомить со своим женихом-хоккеистом, с которым её свел Горин. — Пересекались с ним. Хороший он, Лапша, — сказал Саша, сбегая от них. Пусть сами разбираются. Он, кстати, тоже был на этом празднике. Стоял с Надей и этим, как его, Женей, улыбался и хохотал во весь голос, слушал чьи-то смешные истории на протяжении всего вечера. Они встретились взглядами, и он ничего не увидел в его глазах. Ему казалось, что Горин должен на него злиться. Ненавидеть. Презирать. Но ничего этого не было. Лишь какая-то странная грусть. Он резко вжал педаль тормоза. Машина с протяжным скрипом остановилась. Какой-то двор. Коробка, стенками которой стали однообразные застройки-многоэтажки, состоящие из таких же коробочных квартирок меньшего размера. По центру был лёд. Хоккейное поле, кое-как освещаемое тусклым мигающим фонарём. Леонов вышел из автомобиля, захватив гулко звякнувшие бутылки. Пискнул сигнализацией и, проваливаясь в свежий снег, направился ко льду. Оглушающая тишина давила. Он вышел на самый центр. Как и всегда на показательных выступлениях. Толпа, выкрикивающая что-то неразборчивое, ослепляющие вспышки… И ни-че-го. Тихая пустота. Он откупорил бутылку, найденным в машине штопором. Глоток. И алкоголь разливается по телу, обжигая горло. Терпкий привкус остается и после. Он подносит холодную бутылку к губам и делает глоток за глотком, опустошая её почти до половины. Леонов садится на лёд, подтягивая ноги к себе и обхватывая их руками. Бутылка стоит перед ним. Он смотрит на неё и мир вокруг тускнеет. Такое часто встречалось среди спортсменов. Им требовалось не так уж много, чтобы опьянеть. Да, были исключения, но столь редкие, что в расчет это никто не брал. Всё расплывается. Владимир пытается сконцентрироваться на картинке перед ним. Неожиданно там образуются ботинки. Леонов поднимает голову. Непонятно откуда смутное чёрное пятно оказывается Гориным. — Что? — он будто трезвеет. Всё, отчего так спасал алкоголь, возвращается. — Посмотрел на пьяного фигуриста? Отлично, теперь вали! Парень махнул рукой в сторону рядов скамеек. Горин стоял на льду, соприкасаясь мысками своих ботинок с его, Леонова. Руки Саши были засунуты в карманы тёплого пуховика, взгляд был прикован к нему. — Поднимайся. Леонов, не обращая внимания на слова неожиданного гостя никакого внимания, салютует ему бутылкой и подносит вино к губам. На улице действительно холодно, и тонкая куртка, подходящая для московской зимы, от здешней, Сибирской, совсем не спасает. — Поднимайся со льда. Кому говорю! Голос Горина звонким эхом раздаётся в тишине ночи. Парень ногой выбивает бутылку из рук Леонова. Та падает и разбивается, рассыпаясь по льду красно-зелёным узором. — Чего ты добиваешься? Вопрос Владимира так и повисает в воздухе. Саша тихонько отпинывает вторую бутылку, к которой тянется парень. — Да что мне сделать, чтобы ты отстал? Саша неожиданно улыбается, обнажая все свои тридцать два. Совершенно нагло и до невозможности радостно. — Вот я же говорил Надюхе, что вы похожи! — Чего? — в Горина впивается непонимающий взгляд. — Подняться, Звезда моя! Тебе надо подняться, — парень обходит его и тянет вверх, не обращая внимания на вялое сопротивление. — Ну же! Леонов, мать твою. Поднимись уже, фигурист херов! Горин оттряхивает парня и подталкивает того к выходу. — Алкоголик ты, Володя, а не фигурист. Отморозишься еще, с кем Надя выступать будет? Я эти лосины не надену больше. Горин идёт куда-то быстрым шагом, придерживая Леонова за плечо, направляя. Саша открывает дверь, с ужасным скрипом поворачивая ключ в замке. Он вталкивает застывшего, словно памятник великому фигуристу, Володю. Скидывает пуховик, забирает куртку у Леонова и вешает их на прибитые к стене крючки. — Ванная там, — он показывает пальцем куда-то вглубь квартиры, — прими тёплый душ. Сейчас принесу вещи. Потом на кухню — она слева. Саша смотрит на непонимающего Леонова. Да что, вообще, этот Горин творит? — А? — начинает фигурист. — Ты в душ, я на кухне чай делаю. Всё понятно? Саша говорит ему это как умалишённому. — Вперёд, Володя! Чё застыл-то? Тёплая вода действительно идёт на пользу. Окоченевший на холоде Володя не замечал мороза из-за выпитого вина. Он бы поплатился за это в скором времени, слёг бы с простудой. Если бы не этот хоккеист. Что ему, мать вашу, надо? Леонов стоял под душем, смывая с себя прошедший день. Обжигающе-горячие капли падали прямо на макушку парня. Он выключил воду, стащил белое полотенце с сушилки и, обмотав им бёдра, перешагнул через бортик ванной. На стуле лежали домашние штаны и большая футболка с изображённой на ней принцессой Леей. Горин, как и сказал, занёс вещи. Парень вышел из ванны и направился на кухню. Чай? Объяснения? И от первого, как и от второго, отказываться было глупо. Кухней оказалась комнатка два на три метра со старой плитой, потускневшей раковиной и небольшим столом, на котором стояло две кружки с ароматным чаем. — Садись, — Саша кивнул, указывая парню на стул. — Вот печенье, вот чай. Ешь, пей, грейся. Леонов притянул чашку к себе, обхватывая её длинными пальцами. — Зачем? — он посмотрел на парня. — Зачем что, Володя? — Вот это вот всё, — он неопределённо взмахнул руками. — Замёрз бы ты там, — парень усмехнулся, — заболел, умер. И тебя жалко. И Надюшке не с кем кататься будет. — Что? — Что что, Володя? — Надя. Что — Надя? — Она давно тебя простила, олух. Сидела сегодня, о тебе, в основном, говорила. Ты, хоть и мудак ещё тот, но парень хороший, она это знает. Мне зачем-то рассказывала. А как ты слинять вздумал, она сразу заметила. Женю отправила за тобой приглядывать, несмотря на то, что там, вообще-то, всё в их честь было. Но он куртку найти не смог, Надя запаниковала — я пошёл. А ты на льду уселся. Кстати, тебе коньком в голову не прилетало? Потому что понять, с чего бы это, не могу. — Ты пей, — он подтолкнул чашку к Леонову. — Тебе это зачем? — Сам не знаю. — Знаешь. — Хочешь, чтоб я вслух сказал, Володя? — он грустно улыбнулся. — Морда наглая у тебя, фигурист. И ты это знаешь, — Леонов поднял насмешливый взгляд. — Тянет меня к тебе, придурок. Доволен? Саша говорит быстро, сильно краснея. Он берёт пустые чашки, на дне которых плавают одинокие чаинки, и поворачивается к раковине, включает воду и споласкивает посуду. Тёплые руки обвивают его талию. Он домывает вторую чашку и ставит её рядом. Он выключает воду, шум воды стихает. Становится очень тихо. — Повернись, — тёплый хриплый голос Володи оглушающе громко звучит в безмолвной квартире. Саша поворачивается, утыкаясь носом в чужую грудь. Володя приподнимает пальцами голову парня, кладет теплую руку на шею. Саша льнет к нему, будто кот, объевшийся сметаны. Он целует Горина, всем телом вжимая в позади стоящую раковину. — П-придурок, — выдыхает Саша, сгребая парня в свои объятья. Теперь он точно знает — их счастье близко.