I know you're wondering when

Холодный сентябрь стоит в горле куском заледеневшего снега, заставляя жмуриться до боли. Люди вокруг торопятся, суетятся, так хочется остановить время, перестать пытаться успевать за ним. Он сам еще живет в прошлом. Прошлое дышит ему в затылок, захватывает своими лапами и мерзко шепчет на ухо, что раньше все было так прекрасно, что он лжет себе, он лжет ему. Чед лжет всему, что его окружает, даже самому себе. А это даже, кажется, правда. А еще Чед чуть ли не приползает домой на четвереньках. Голова кружится и болит, светлые кудри слиплись от набившегося в желтые пряди снега. Ему не стыдно — ему совершенно плевать. Потому что он знает, что его ждет Дэн. Потому что он знает, что Дэн его простит. Дэн подходит и чуть ли не ловит его в свои объятия, Чеда, пошатывающегося от противного холода, что забирается под кожу и вспарывает ее изнутри ледяным острием.       — Где ты пропадал? — голос Адаира надрывный, и кажется, что сейчас он совсем затихнет. Жилистые руки робко касаются спины в разодранной черной куртке. Мороз обдает его тело, заставляя кожу покрыться мурашками. Лед все веет от Крюгера. Любовь — слишком дерьмовый театр с паршивым актером. Бутылка текилы сбивает маску с бледного скуластого лица.       — Опять в дрова, — вздыхает Дэн. Нет сил устраивать скандал и безнадежную истерику, которая выжимает из них силы, чтобы потом опять безрезультатно вернуться в прошлое состояние. Он тащит Чеда в гостиную, вместе заваливаются на диван, что жалобно скрипит под их весом. Крюгер сразу сжимается всем своим щуплым телом, отстранившись от Дэниела, взволнованно глядящего в его полузакрытые серые глаза.       — Что на этот раз?       — Р… Райан, — с обветрившихся губ слетает лишь имя, пронзающее сердце Дэна насквозь, создавая в нем еще одну такую же дыру, как и год назад, как и две недели назад. Он сжимает свои худые кулаки.       — Чед… его больше нет. Ты должен понять, — от заученных наставлений психотерапевта, которого Чед так скоро послал к черту, Дэна тошнило, и он пытался быть как можно более искренним, быть ближе к нему. — Все-таки… хорошо же, что мы вместе, правда? — вымученная улыбка так и сияет тусклым блеском, выдавленная сквозь силу.       — Я. Не люблю. Тебя, — цедит Крюгер в пустоту, дрожа всем телом. Он чеканит эту фразу, как правило, как всем известный факт. Немного нечетко, но так твердо и резко, что сердце Адаира вновь разбивается на мелкие-мелкие осколочки, которые он уже не может собрать воедино. И парень не знает, что уже и сказать. Язык завязывается узлом, а ком в горле все сильнее заполняет собой пространство. Холодный сентябрь колет под ребрами.       — Да. Я не Райан, — может только прошептать он. — И даже близко не он. Чед не шевелится. Он словно статуя с чуть колышущимися короткими кудрявыми волосами, сломанным носом и опущенными глазами. Дэн уходит на кухню, немного прихрамывая — нога не болит, зато в боку невероятно колет, будто кто-то правда вонзил длинный нож между костей, оставив тонкую красную линию. Крюгер полулежит, ощущая себя последней мразью. И он уже уверен, что так и есть. Пьяная, противная мразь. Он знает, как Дэн любит его, Чеда-ебаного-эгоиста-Крюгера, который упивается своей болью, как дешевым алкоголем. Он знает, как Дэну больно. Внутри кто-то бьет кулаком о сжавшуюся грудную клетку. На кухне морозно, кажется, что прямо сейчас холодные разводы поползут по чуть обшарпанным стенам, паутиной трещин опутывая их дом. Адаир пытается дышать глубже, и обжигающе горячий чай должен помочь проглотить этот ледяной ком, но он все разрастается, впиваясь кольями во внутренности. Дэн стоит над столом, не шелохнувшись. Разогретый им три раза ужин быстро остывает, не дождавшись Чеда. И Адаиру уже все равно. Потому что Дэн — не Райан, как бы он не любил Крюгера. Вдруг парень чувствует, как до сладкой боли родные руки касаются его ушибленных локтей крепкими сухими пальцами, чуть сжимают. Так знакомо. Чед утыкается носом чуть ниже затылка Дэна, в его жесткие каштановые волосы, что пахнут тем самым дешевым гелем для душа, и еле слышно выдыхает, пытаясь не сломать Адаира, как легкий карточный домик, который и так опасно покачивается.       — Я надеюсь, я очень надеюсь… что ты не ненавидишь меня всей душой. Ты единственный здесь, у кого она хотя бы есть. Крюгер тихо и хрипло говорит слова, которые только приходят импульсами в его немного нетрезвую голову, что сейчас не забита тревогами, заботами и удушающим волнением. Только на подкорке вырисовываются два имени. Дэн. Райан.       — Ты же знаешь, что все это из-за бухла, — голос пьяно сорвался, и Чед чуть сильнее сжал костяшки локтей Адаира. Тот же стоял столбом и не смел двинуться, он застыл, ловя каждое слово, что пронзало его тело сверху донизу. — Ты же знаешь, что я последний козел. Прошу, прости. Дэн разворачивается — медленно, на пятках, заставляя руки Чеда безвольно соскользнуть — и смотрит в глаза. В серые глаза, подернутые дымкой алкоголя, который размывает все границы и тонкие линии, раздваивая. В серые глаза, что сейчас так безнадежно грустны. Дэн сглатывает.       — Я думаю, хоть ты и пьян, ты прекрасно все видишь. Может, — губа предательски дрожит, кулаки сжимаются, пальцы впиваются жесткими ногтями в ладонь, — может, стоит порвать все это? Ты понимаешь, что я не стану им. А тебе нужен только он, только Райан чертов Пике, которого уже года два как закопали в землю! — голос чуть ли не сорвался на крик, на истерику, истошную и мерзкую. Нервы расшатаны так, что дрожь в руках и бегающий по комнате взгляд — уже норма. Он балансирует на самой грани, отделяющей его от психбольного. Или уже не балансирует. Он знает, что точно не выдержит, если Чед обронит хоть звук, поэтому продолжает. — Ты же видишь, что я страдаю, и я вижу, что ты тоже, но вот тебе может и насрать на меня, но мне еще паршивей, блять, становится, когда я вижу, как ты с каждым днем все крепче завязываешь узел на шее! Чед молчит. Молчит и понимает, что все сказанное — правда, отдающая отвратительной острой горечью на кончике языка. Но еще тяжелее было видеть, понимать, что все эти слова говорит человек, который вкладывает в него всего себя. И ведь Чеду не все равно.       — Дэн… Мне не все равно. Я клянусь, — между ними расстояние в одну узловатую ладонь Крюгера, и сейчас глаза на одном уровне, совсем близко, совсем рядом. — Ты слишком много значишь для меня, чтобы оставить тебя. Ты стал частью меня, и без тебя я просто сдохну тут в своем дерьме из эмоций и сраной депрессии. Если прокрутить старую помятую пленку памяти, что удивительно поблекла за два года, на всех кадрах можно увидеть Адаира. Поддерживающего, любящего и бесконечно, бесконечно понимающего. Чед на кадрах то улыбается и смеется, гладит Дэна по взъерошенным волосам и целует в лоб, а после словно просыпается от идеального сна в клубе, где он еле стоит на ватных ногах и закрывает уши руками. А мотнуть дальше в прошлое — там теплый, словно весеннее солнце, Райан. Райан с карими глазами и мягкими кончиками пальцев, Райан, обнимающий его изо всех сил, Райан, пестрящий в его памяти клетчатой рубашкой и яркими улыбками. Райан, которого рядом нет и не будет.       — Потому что у меня больше нет никого. Ты мой луч солнца в этом кромешном аду. Крюгер понимает, что его глаза цепляются за мокрую дорожку на щеке Дэниэла. Она прозрачна и чиста, как и сами глаза Адаира, что наполнены слезами. Дэн ненавидит плакать. Но сейчас он просто не может держаться. Ведь любовь — слишком дерьмовый театр с паршивым актером. Чед обхватывает Дэна своими руками, внезапно согревая все его тело, вновь обнажая его хрупкую разбитую к чертям душу. Шепот такой мягкий, будто льющийся чудодейственным средством на его раны, которые, к сожалению, никогда не заживут. Дэн не знает, для чего это все случается, зачем и почему. Но он знает, что это нужно ему, и все равно, что ему больно даже сейчас. Холодный сентябрь съедает их изнутри, заставляя жаться друг к другу сильнее. Всхлипы становятся все тише. А Чед все обнимает Дэна. Так крепко-крепко, будто стараясь растворить его в себе, чтобы никогда не отпускать. Но Дэн знает, что он обнимает Райана. Райана, которого никогда не будет рядом.