Ворон

Майкл задумчиво покручивал в руках свою трость. В общем-то, она всегда была его, но он вспоминал те быстро пролетевшие дни, когда рукоять крепко сжимал Ворон. Он отдал ему всё самое лучшее, что у него было — свой мрачный флёр, пачку сигарет, новенькую серёжку и эту злополучную трость, которая позже прилетела обратно в руки, да так в них и осталась. Пытаться приютить ворона — идея осуществимая, но непростая. Они гордые птицы, которые станут верными спутниками лишь тому, кому захотят. Тогда Майклу казалось, что Ворон идёт в его руки, ему так хотелось, чтобы это сделалось правдой. Но, как знают все готы, мир никогда не играет в твою пользу. У Ворона оказалось своё гнездо, в которое он упорхнул с комфортной, но всё-таки чужой жерди. Майкл всё равно о нём беспокоился. Не как о птенчике, а как о взрослой, но глуповатой птице, не понимающей, где ей готовы дать больше. Гот справлялся о делах Ворона, о его уютном семейном гнезде и раздражающей второй половинке. Он за компанию не курил, когда Ворон бросил, покинув мрачный кружок. Шагнул за грань, оказавшись по ту сторону, из чёрной птицы, названной весьма поэтично и в честь поэзии, стал простым Стэнли Маршем. Но у воронов хорошая память. Их Ворон тоже то и дело прилетал обратно, памятуя о приютивших людях — просил с чем-нибудь да помочь. Никто в компании не хотел шевелиться, искренне затаив обиду на предательство, но Майкл не мог. Ему нужны были даже эти жалкие крупицы, ради которых он танцевал на конкурсе и ввязывался в игровые сражения. Ворон каждый раз когтями выцарапывал ему сердце, а потом, довольный, улетал по своим делам, иногда забывая о простом «спасибо». Но и его Майклу бы не хватило, чтобы заполнить пустоту в душе. Готы, вопреки ожиданиям, относились к любви весьма нейтрально. Конечно же Майкл не врал, что не сдалась ему любовь Барби и Кена, но ему сдалась та, которая поселилась в чёрном, но пока ещё живом сердце. Ведь самые сильные строчки, самые цепляющие за остатки души — о несчастной любви и разбитом сердце. Майкл и подумать не мог, что когда-нибудь начнёт узнавать себя в этих хитросплетениях рифм, едва не давясь дымом от внезапно возникшего кома в горле. Он отвлекался, как мог, но даже друзья напоминали, что любимые вещи всегда причиняют боль. Генриетта курила до саднящего кашля, приступами накрывавшего её от лишней сигаретки. Пит блевал в туалете, переборщив с кофе. Фиркл любил играть с ножами, но каждый раз искренне и горько плакал, порезав свой маленький пальчик. А Майкл просто сжимал пальцами рукоять трости, вспоминая, как это делала чужая рука, взяться за которую ему не суждено. Вороны всё-таки красивые птицы. Когда-нибудь у Майкла будет свой собственный, домашний и почти ручной. Он назовёт его ни капли не вычурно, но никогда не будет подзывать по имени. Чтобы никто не узнал, что его мечту зовут Стэн. Готам можно было и помечтать о чём-то таком, пускай даже тайно. Они ведь тоже были людьми, способными чувствовать и привязываться. Просто не любили об этом говорить. Ни один из них. Компания вообще старалась не вспоминать Ворона. Майкл не спрашивал, обижены ли они на предательство, или давно догадались, почему старший тянет их помогать Стэну всякий раз, когда тот смотрит на них с надеждой. Майкл давно признался себе, что на самом деле способен скучать. Не до томных вздохов и романтических мыслей, но серо и уныло, так тянуще и противно, как это делают готы. Майкл не читал стихов в его честь и не рисовал на полях тетради воронов. Он просто иногда вспоминал, и от этого воздух сгущался в лёгких, опускаясь на самое дно, даже ниже, чем осадок от сигарет. Возможно, когда-нибудь они снова заговорят. Да наверняка ещё не раз и не два — Ворон частенько залетает к ним со своими глупыми просьбами. Ему нравится мучить людей, и как всякий герой, он начал с самого себя. Майкл и рад бы сказать, что ему до чужих страданий нет дела, но, во-первых, готы открыто не радуются, а во-вторых, ему было дело. Если бы Майкл не был готом, то непременно стал бы им после этого. Видеть дорогого человека далеко и с кем-то другим так тягуче-больно и мерзко. Хочется закурить, и чтобы весь мир рухнул, лишь бы не застаивался, как вода в болоте, поглощая последние силы. Майкл надеялся когда-нибудь выбраться, но потом вспоминал, что готы ни на что не надеются. Может, когда-нибудь всё-таки… Но пока бывший Ворон кружил на воле, давно не бросая взглядов на старых друзей. А Майкл всё ещё выискивал его дурацкую шапку в толпе, сжимая ту чёртову трость до побелевших костяшек, потому что не мог сжать пальцами память.