город Тысячи Дождей

Здесь всегда шел дождь. Любой путник при въезде одевался в тёплые одежды и прочные дождевики. Но холода не было. Был жар, идущий от горячего пара. Всё работало на паре: машины, любая техника, оружие. От заводов в восточной части города шел черный дым. Это огромное «облако» закрывало целый район, прозванный «сухим», от туч. Многоэтажные жилые дома стояли тесно друг к другу, вместо мостовых были металлические решетки и ямы под ними, туда лилась вода, и улицы казались чистыми, но переулки и подворотни… Они были ужасны. Все жители города сливали туда отбросы, животные, выжившие в условиях постоянного риска быть отловленным, сырости и тепла, спали в них, уборщики, собирающие мусор, оставленный жителями, сбрасывали его и трупы животных туда, преступники оставляли там умирать своих жертв. Всё копилось в кучи, никем не убираемые, смрад мчался на улицы, отравляя прохожих, грязная вода текла туда же. Проходя здесь, туристы или просто приезжие замечали крыс, пожирающих горы мусора и мёртвые тела. Это вызывало отвращение, а запах пота приезжих влёк крыс на улицы. Местные быстро расходились. Они знали, толпы крыс, втаптывая друг друга в грязь, неслись на незнакомых с этими местами прохожих, не желаемых быть сбитыми неизвестной техникой, прижавшихся к домам, цеплявшими смрадящую воду и несомые ею испражнения, полные червей и жуков. Расступившиеся местные создавали условные границы, а в следующую секунду горящий огнём сухой пар застилал тротуар. Ещё секунда — и были видны ужасающие вещи: кровь, идущая волнами в щели решетки, крысы, бросающиеся под колёса и обратно, а их телеса, превращаясь в мешки монет из дешевой шерсти, выдавливали из себя органы и продукты обмена с потрясающим воплем и хрустом костей. И это одна крыса. А их десятки. Они вопят, уничтожая дух того, кто это слышит в первый раз, кто-то из них пытается спастись, ползя дальше с перебитыми ногами лапами или без половины тела, и их добивают. К хору крыс присоединяется крик боли приезжего — сухой пар орудий сжигал кожу рук, заставлял бросить зонт, вскинуть вверх сгоревшее лицо, подставить лицо тёплому, не перестающему идти дождю, а дождь заставлял упасть в мусор, принесённый крысами, и трупы крыс. Нищие из всех углов: таверн, переулков и домов, бросались к телам, хватали их, и начинали свежевать старыми ворованными ножами. Потом они их продадут в дешевых тавернах, из них сделают дешевую похлебку, а бедняки напьются на выручку, на остатки переночуют в подсобке. Пар рассеивается, Видны 5 патрульных солдат в высоких черных сапогах, белых, облегающих ноги штанах, белой рубахе, красном камзоле, коричневом кожаном плаще с низкими полами, защищающем от дождя, белых перчатках и черном шарфе на шею. Такая же, как плащ, маска, с тёмными стёклами в глазницах и маленькими козырьками над ними, в области носа и рта, она слегка выступает, с двумя полыми «холмами», внутри закрытыми тканью для дыхания. У каждого висит по небольшому мушкету и коробу с патронами (по 200 штук каждый) на поясе, а за спиной — по ружью и баллону со специально подготовленной водой. Двое из них выбегают, берут ошпаренного под руки и оттаскивают в машину. Громкое шипение идёт по улице. Недобитые крысы мертвы. Несбежавшие нищие либо мертвы, либо корчатся от ожогов. Им ничто не поможет. Их бросают в переулки, набитые мусором. Их раны загноятся, и они умрут. Это будет страшная смерть: их начнут жрать крысы еще до того, как им станет всё равно. Они сожрут сначала то, что пострадало меньше всего — живот. Это будет медленно — крысы начнут драть кожу и упиваться кровью, затем своими мелкими зубами они вопьются бедняге в мясо. Они будут рвать его на куски, и вопли зальют улицы, а крысы будут и дальше пировать им. Их когти будут пронзать его тело миллиметр за миллиметром, всё глубже и глубже, разрывая ткани и насыщая своих сородичей разделанным мясом и кровью. Этот нищий еще жив. Стая собак может прогнать крыс и утащить нищего в пещеры под городом, в которых такие, как он, обычно и прячутся, и там они порвут его быстро. На его вопли страдания и боли никто не обратит внимания, если только не патрульный новичок, желающий потратить пулю на этого бродягу. Раз в 5 лет переулки по очереди закрывали со всех сторон, сушили месяц и сжигали всё, что там было. В этот год смрад улиц поднимался к небу и разоряющим штурмом шел к центру города. Богатейшие горожане месяцами не выходили из своих квартир, но смертоносная армии сгоревших догнивающих трупов, дерьма и лучших соков жизни пробрались и к ним, беря штурмом комнату за комнатой и нередко убивая всех жителей целых этажей. Обычный горожанин был одет в черные лакированные туфли, брюки того же цвета, белую, сшитую под него, рубашку и черный жилет. На нём были всегда отделанные бронзой или медью перчатки, цилиндр и обязательно зонт. Но окраины пестрили нарядами: высокие и дешевые сапоги, заправленные в них брюки, дешевые рубахи, потрёпанные жилеты в клетку и плащи. Дамы бедноты были скромны, но в центре они носили пышные платья и узкие корсеты, аккуратные шляпки и белые перчатки. Нетерпимость, так долго объединявшая людей и власть, подкреплялась пропагандой. Каждый уважающий себя бар, гостиница или кабак, даже просто богатые жители имели при себе огромные проекторы. Каждый торговец газетами имел при себе бобины со вчерашними новостями. Каждый уважающий себя горожанин или хозяин бара, или гостиницы, или кабака каждый вечер покупал такую бобину и вставлял в свой проектор, приглушая свет. С ужасным треском и блевотным жёлто-коричневым цвет начиналось шоу. Ужасно трескающий звук мог бы убить кого угодно, но не этих «людей». — Вчера утром начались беспорядки в восточном округе. Грязные проходимцы, неработающие пьянчуги и просто отвратительные враги не способствуют разрешению конфликта. Если увидите такого, то несите его, желательно несильно избитого, в ближайшее отделение патруля. Но это не самое ужасное. Остановлены все заводы и производства — Человек в элитарном фраке, высоких сапогах и с незаурядным пузом выдавливал, наверное, весь пафос из каждой фибры, из каждой складки его подбородка, из каждого волоска его залысин и плескал его прямо в оператора, который мылся после этого неделями, а может и вешался где-нибудь в туалете. Левая рука его, сжавшись в кулак и раздав скрип кожи, обтягивающей толстые руки, доставала самые дальние уголки души и выворачивала их наружу. Правая рука указала на стену позади, а сам он, развернувшись полубоком, посмотрел на неё. Бумажным шелестом развернулся плакат. Густая борода и длинный капюшон робы скрывали лицо человека, но всё было ясно сразу — Колдуны проникли к сердцу нашей металлургии и решили подорвать такую сладкую равномерность нашей жизни. Но, но я уже слышу вопросы — «Кто пустил эту мерзость к нашим домам?» Я скажу вам. Люди с запада. Мы пришли сюда сотни лет назад и нашли леса, металлы и топливо. У нас есть плодородные земли и выход к морю. Они не могут простить и не простят нам этого. Прогресс в тех королевствах и республиках остановился в тот момент, когда они впервые выковали прочный доспех и подковали лошадь… Тонны бреда льются на уши граждан, он скажет еще что-то про великого правителя и с таким же треском завершит свою передачу. РОРИНДЕР Огромный аппарат не управляется одним человеком. Город — государство имеет 1 здание. 17 этажей, полных бюрократов и правительственных шишек. 14 этажей почти без окон. Высеченные в горе, они служат местом работы низшего чиновничества. Зато верхние этажи — образцы искусства. Белый мрамор, статуи предыдущих правителей и колонны. Огромные окна и офисы. В них сидят самые лучшие политики, а им прислуживают лучшие слуги. Утро. Здесь мало кто бывает в столь ранний час. Гул от поступи кожаных сапог по чистому полу. Угол фрака привычным движением откидывается в сторону. С пояса снимается связка. Ключ за ключом отсеивается, подбирается нужный. Лязг в скважине, и офис открыт. В корзине, прикреплённой к двери письма, на столе незаконченный отчёт и взятка. С 16 этажа открывается отличный вид на порт, его работников, корабли. Летнее солнце рассекло алым лезвием горизонт, и город наполнился жизнью. Из высоких и не очень квартир полились отходы, тяжелый общественный транспорт загремел колёсами по широкой металлической дороге. По лестнице у входа стали подниматься люди. Залатанные жилетки, старые туфли и рубахи. В лицах читалось непонимание: «Новый день? Так скоро? Сколько я спал сегодня?». На ком-то был лёгкий дождевик, выигранный в карты. Кто-то шел под почти сломанным зонтом. Уборщики, почтальоны, сантехники. Дети этих людей всё бы отдали лишь бы увидеть солнце. Рориндер, помощник заместителя главы по разрешению общественных конфликтов центральных районов, видел его на горизонте ежедневно. А раз или два в месяц выбирался из города на прекрасные луга и поляны, не подвергавшиеся частым дождям и грозам. Отчёт лежал на столе под увесистым кошелем монет. Прикреплённая к нему, бумажка на лицевой стороне имела надпись «Клонден», в памяти всплыли события недельной давности. Молодой человек, сын одного из коллег по этажу, но не из отдела Рориндера, сбил девочку лет 10 на тротуаре. Семья девочки с окраины города подала иск на водителя. Происшествие видели, по крайней мере, человек 20. Но замять было не трудно. Дай половину начальнику и скажи, что 20%, он даст своему половину и скажет, что это 90%, и дело замнут. Почему не дать напрямую? Ты из другого отдела, значит, ты никто в этом отделе. Обдерут. Кошель был брошен на весы, вес записан, и он отправился в сейф. Работа на полдня сделана. Все шишки приедут часов через шесть. Закрыв жалюзи и сняв пиджак, он плеснул бурбон в стакан и откинулся на кресле, почти в полной темноте… Дверь распахнулась легко, как поступь балерины. Громовым жужжанием зажглась лампочка, наполнив комнату ярким белым светом. — Какие новости, дружище? — сильно режущий ухо, до неприятия знакомый голос. — Отлично, сэр. Тут бы словечко замолвить за Клендена, — его всё еще клонило в сон. Бурбон жег виски, вокруг всё плыло. Шелест листов личной конторской книги дробил его сознание. Обычно безмолвный сейф скрипел, как музыкант-самоучка. Нужная сумма была брошена начальнику. Последний уже начал было отступать, но продолжил: — Побрейтесь, мой друг, я представлю Вас одному занятному человеку. Через 2 часа в моём офисе, — последние слова не несли ласки. Свет погас, а дверь закрылась. Он открывал жалюзи, как будто тянул состав груженный углём. Взгляд упал на зеркало в углу. Идти было тяжело, но, пересилив себя, Рориндер встал напротив. На него смотрели воспалённые голубые глаза. Томные, обрамлённые до безобразия короткими ресницами, веки были похожи на волны медленных приливов и отливов, накрывающих пляж циррозных глаз. Нерасчесанные волосы скрывали огромный лоб и широкие плечи. На бледном, как кость, лице были лучше всего видны гигантские брови на почти несуществующей надбровной дуге. Угольно-чёрные… От глаз до скул… Пульсирующие и иногда слезящиеся… С ними он больше был работягой.Пухлые щеки скрывали некогда прекрасные скулы и уродливо плоский подбородок. Но борода, которую стригли трясущимися руками, скрывала больше. Путь к столу был тяжелее страданий Сизифа. Кресло лишь мягко приняло его, а зажатая на столе кнопка колыхнула звонок, напомнивший о паре стаканов трёхчасовой давности. В раскрывшуюся дверь вошла девушка лет двадцати. Глаза тяжело разомкнулись. Её золотые локоны были завязаны сзади резинкой, чистые глаза сияли зелёным, как трава, ярким светом радости. На ней была футболка с длинным рукавом, через плечо свисала сумка с принадлежностями для бритья. Она лёгкими движениями перешагнула несколько метров, открыла боковую комнату и коротким жестом пригласила его туда. Пол проминался под ним. Руки тряслись. Воздух был сильно разряжен. Каждый вдох давался тяжелым трудом. Внутренности обжигал этот пар, витавший везде. Он увидел свет. -Я умер… Наверное… Еще шаг до другого мира. Один шаг. Это же так просто. Всего шаг… «ВАЖНЫЕ ЛЮДИ» Яркий свет разрезал глаза, напомнил о боли в голове. Рориндер ощутил всю твёрдость пола своей спиной. Рориндер ощутил всю пустоту и громоздкость боковой комнаты своей головой. Но свет подарил ему бодрость, силу ногам. По крайней мере ему хватило сил подняться и сесть в кресло. Девушка накрыла его накидкой, как будто из дождевика, нанесла пену двумя движениями. Минуты 2 она пыталась прокрутить ручку машинки, и вот она завелась. Два резкий и острых лезвия двигались так быстро, что, казалось, их не заметит и комар. С задней части пошел пар. Рориндер схватил девушку за руку. Вырвав машинку, он её заглушил. -Давай по-старому, хорошо? Её глаза загорелись еще сильнее. Она быстро достала бритву и еще быстрее оголила лезвие. Острая, опасная, но такая завораживающая. Аккуратная, точная. Серебро скользило по его щекам. НО ему было это не важно. Его глаза были закрыты, но яркий свет ламп продирался и через веки. Осада почти окончена, и скоро два белых города, с красными реками и голубыми холмами, загорятся пламенем ярким, как тысяча солнц. -Это всё, господи! — её голос звенел как колокольчик. Столько яркости и добра он не слышал никогда. Она смыла остатки пены, вытерла ему лицо и убрала накидку. Он попытался найти в карманах монеты. Не вышло. Тяжело потянув за персты, Рориндер оставил два белых круга на левой и один на правой перчатке. Всё остальное давно посерело. Протянув кольца девушке, он встал и вышел в свой кабинет. Пришлось поискать новые перчатки. Он не заметил, как девушка легко ушла и закрыла собой дверь. Теперь он шел по коридорам, не смотря вокруг. Его ждал особый человек. Лёгкий тройной стук, приоткрытая дверь, «Извините», «Проходите, друг мой» и вот он стоит уже перед своим начальником и… Не разу не видел этого… Или в новостях?.. Герой войны? Борец с преступностью?.. Всё сразу?.. Это ЛИДЕР, правитель. Дорогие одежды, усталый взгляд, но эта речь. Он не был похож на образованного в своей речи. Слегка умного, но необразованного. Рориндер медленно обвёл комнату взглядом. Зал для заседаний. Он здесь был пару раз, в начале карьеры, но теперь он часто спал в кабинете, когда должен был сидеть здесь. Но его внимание привлекли необычные охранники. Это не разгильдяи, что слонялись по улицам, отстреливая крыс. Они внушали некий страх. Почти одного роста. В черных плащах, таких же штанах, тесно облегающих ноги. Но обувь была странной. Это были не высокие сапоги и не туфли. Нечто, слегка поднимавшиеся по голени от стопы. Но не высоко. Из кожи. На шнурках. И подошва. Она была металлическая. Плечи и торс были защищены легким темным металлом. На их головах были такие же, как и у всех, маски, только полностью черные. Вооружение было необычным. На груди один под другим надежно крепились два трехзарядных пистолета, на поясе рапира, патронташ и небольшие баллоны с водой, через плече весела рычажная винтовка, о которой пару месяцев назад писали в журнале «Новейшее оружие», но там также говорили: «Она слишком дорога, чтоб ей вооружать кого-либо еще лет 5». В помещение их было семь. Как можно было подумать, один или двое за дверью и пара человек на улице. Личная гвардия. Лидер и его начальник о чем-то говорили, пока он отходил от лишнего стакана бурбона. -Эй, мальчик, подойди. Теперь ты работаешь непосредственно на меня. Не переживай, деньги хорошие, но работа полевая. Под тобой будет отряд хороших солдат, не этих, кхм, но хороших, — голос Лидера врезался ему в голову и пронзал сознание. В нем чувствовалась сила и уверенность, ему хотелось доверять, и он внушал это доверие. «ВО БЛАГО ЛЮДЯМ» Целый месяц он уже ездил в большой машине от района к району, от магазинчика к офису, просто сидел, пока 5 из 15 человек его отряда заходили внутрь и возвращались с кошелем монет. Только один раз за месяц он зашел в один магазин и строгим взглядом прижал владельца к стене, пока его люди перевернули всё вверх дном, забрали хороший алкоголь и деньги. Больше всего он любил центр. Там хорошо. Но чем дальше на восток, тем больше листовок «Откройте ворота», «Нам нужна правда». И тем больше бойцов ходили и срывали их. Каждый вечер они заезжали в здание правительства, он приходил к Лидеру и отдавал примерно три четверти заработка, половину остатка он забирал себе, всё остальное отряду. Примерно выходило 120-130 монет за день, еще каждый месяц зарплата как госслужащему 245 монет. Машина, самая дешевая, стоит 500 монет, люкс от 2500. Через полгода он уже получал удовлетворение от всего этого. Но лично идти за деньгами требовалось все чаще. Это ему нравилось даже больше. Ледяной оскал. Тёплое вино. Звук дерева, бьющегося о череп. Звук черепа, бьющегося о металл. Шум веселья солдата в соседней комнате. С кем? Дочь? Жена? Сын? Неважно. Он все это любил. Все приносило ему удовольствие. Он смаковал запах крови и гримасу ужаса. Добавьте вопль: «У меня нет денег, я плачу налоги, меня обобрали бандиты, за что? ЗА ЧТО?». 5 минут на слабом огне и самое лучшее чувство готово. Ему была важна любая монетка. Даже ржавый медяк, вытащенный из сапога старика. Его боялись, и он любил это. Все было как обычно. Они остановились. Пятеро вышли и пошли к магазину. Но у входа были двое. Когда машина остановилась, один вошел внутрь. Второй жестом остановил хранителей порядка. Бравые войны отпихнули его, но он настоял на своём. Крики доносились до Рориндера, но не мог разобрать, о чем говорят. Но вдруг… Солдат согнулся, Рориндер отпрянул от кресла… Холод пробежал по спине… Еще мгновение… Хлопок перебил стук сердца в ушах. Тело скатилось по ступенькам. Дверь фургона открылась. На улицу высыпало 10 солдат. У магазина развеялся пар. 3 сидели у тела. 1 помогал раненому ножом. 10 человек бежали к магазину. Створка окна открылась. 1 упал. Выстрел. Разбилось окно. Упал владелец ружья. Минута. Выбита дверь. 13 человек влетают внутрь. Были выстрелы. Много выстрелов. Крысы бежали из переулков. Они огромными волнами бросались под колеса. Их визг огромной волной разрубал волнорез из выстрелов. Несколько машин столкнулись. Начался коллапс. Кровь крыс брызгала на всё. Люди пытались выйти из поврежденных машин. В двери бросались крысы. Стрельба утихла примерно через полчаса. Еще через минуты три исчез черный рой. На обочине уже ждали две патрульные машины. Это восемь человек. Рориндер взял двуствольный мушкет и пошел к ним. Внутри было темно. Кто-то принес керосиновую лампу. К горлу подступила рвота. Он зажал рот, но не выдержал. Его обед смешался с чьими-то мозгами и кровью. Головы и тела тех, кто лежал ближе всего к выходу, были разорваны так, как будто в них стреляло 20 орудий. До прилавка насчитали 7 своих и 1 чужого. Их застали врасплох. Было ясно, что противник прятался за прилавком, а наши за стеллажами. Видимо один раз они пошли проверить. Неудачно. За стойкой была каморка в узком коридоре, на пути к ней было еще 3 трупа. Они открыли дверь в каморку. Острое жжение пронзило его грудь. Он закричал, и из его глотки вырывался самый дикий вопль, смешавшийся с матом, который только можно было слышать. Он упал в застоявшуюся теплую жижу. Глотнул её. Она же полилась у него изо рта. «Рориндер» Он захлебывался в ней. Она заливалась ему прямо в глотку и страшным кашлем извергалась обратно. Его руки тянулись к небу. К солнцу. Другая пара сильных рук схватила и подняла его. Он выплюнул остатки жижи. Его щеки багровели и утопали в слезах, чистящих лицо от грязи. — Отец, это все Лари, он кинул камень, я упал в это болото, — маленький, шестилетний Рори заикался от слез. Отец слегка посмеялся. — Но ты же первый швырнул в него грязь — И что? Я чуть не умер. Он должен ответить… — Расти и учись, в городе у меня есть друзья, хорошо выучишься и тебя пристроят на неплохую должность, и тогда тот, кто должен ответить, ответит… И он учился. Плохо. Слабо связано со специальностью, но учился. Прошло лет 15 его устроили на работу, и отец умер. Каждый год он вырывался из города на несколько дней, и его голые ноги пленила свежая роса, а легкий бриз захватывал его дыхание. Но был он там не ради забав. Он приходил к отцу. Приносил цветы. И сидел там долго. Думал… — Руфтон, — холодно прокатилось по мраморному коридору — Я слушаю, — голос Рори был, как всегда, легок и непристрастен. — Ты возьмешь дело о кражах из бюджета. Этим занимается твой брат, он введет тебя в курс дела. Он не видел Ларинсера с похорон. Зачем их вместе поставили? Чем он обязан честью работать бок о бок с главой отдела? Главное есть. Бумаги у него на столе. Остаётся их изучить. Страницы… Улики… Доказательства… Проверены все в отделе и те, кто мог быть причастен. Кроме одного. 12 километров от города. Хорошая дорога. До съезда с патрулируемой территории 1.2 километра. Там же стоит патрульная машина. Еще одна, гражданская, держится не далеко от преследуемого. Резкий поворот. Он на проселочной дороге. Засада. За ним мчит патруль. Призывает остановиться. Гражданский автомобиль идет наперерез. Виновник торжества сворачивает в деревню. Удар. Ремень спасает водителя. Но автомобиль не спасет ничего. Двое стражей порядка у двери водителя. Один у багажника. Ещё один пробегает за зеркало. Второй открывает дверь. Срезает ремень. Выкидывает водителя. Два ружья нацелены на голову. Из машины патруля выходит хорошо одетый молодой человек. — Ларинсер Руфтон, вы обвиняетесь в хищении госсредств и попытке скрыться с награбленным, игнорирование прямого приказа сдаться и видение следствия в заблуждение. Арестуйте его, — легко и размеренно. Дело не закрылось прямо там. В багажнике не было ни медяка. Зато в квартире множество золота. Но квартира маленькая, дешевая, машина своя одна, за 500 монет. Это могут быть и сбережения. Но для дела досыпали немного и получилось 1052324 из 80043 монет. — Сегодня суд, мне разрешили тебя увидеть. Будь уверен, ты ответишь — легкий, как обычно, голос, но душа была отяжелена огромным комом вины и стыда. — Перед судом загляни в сейф под свои столом и подумай о заседание. 1422 монеты. Одновременно на его столе не было таких денег. Он их спрятал, но все-таки знал, что это золото с горба его брата, а не из казны. Лари не оказался за решеткой, обвинения сняли в начале заседания. Но от службы его отстранили, а деньги из дома забрали подчистую. Он спился и умер. Его тело за пару часов обглодали крысы. Рори издал сдавленный крик, выпустив последний воздух с каплями крови из легких.