Другие зимы

Та зима была полна нового для Антарк. Учитель хотел, чтобы Фосс дежурил с ней. Он считал, что так будет лучше, Антарк же сомневалась в этом. Может, иногда ей и бывало одиноко, но в остальное время она справлялась. К тому же она в любой момент могла прийти и обнять учителя. Но она смирилась с его решением. Той зимой Фосс потерял руки, и она не сумела найти их. А потом… Золото пригвоздило его к земле, не давая подняться с колен. Опутало его целиком. Оно словно жило своей жизнью, и в тот момент Антарк действительно испугалась. Она была старшей, рядом не было учителя — только они вдвоем. Ей пришлось искать в себе смелость, чтобы подойти и успокоить, быть рядом. Но, когда щупальца потянулись к ней, Антарк отшатнулась. Лишь появление лунян помогло ей собраться — этот враг, по крайней мере, был известен. Той зимой ее едва не забрали. Учитель подоспел в последний момент. Сама Антарк на тот момент представляла собой лишь кучку осколков и не видела, как это было. Ей было страшно и волнительно представлять, как он отбил ее у лунян, а после извлек Фосс из его золотого плена, а потом они вместе собирали ее осколки. Или он сначала собрал ее осколки, а потом уже освободил Фосс? Она пришла в себя уже в операционной Рутил — самоцвета, с которым никогда не разговаривала подолгу, и которого знала лишь по ее жутковатым заметкам. Антарк уверена, что после случившегося Фосс больше не захочет дежурить с ней. Это ее вина… но ведь и он умудрился как-то потерять руки, стоило лишь на секунду отвлечься. Какой толк теперь думать об этом. Антарк повторяет себе это, но все равно нет-нет, да и возвращается мыслями, прокручивая события тех дней в голове снова и снова. Даже приняв жидкую форму, она какое-то время ворочается и не может уснуть. Та зима была полна нового для них обоих. И когда она просыпается в следующую зиму, Фосс нет рядом. Конечно, он уже спит. Без Фосс снова станет тихо и спокойно, и почему-то… Антарк становится грустно от этой мысли. Она наносит пудру, одевается и бежит к учителю, чтобы, как всегда, обнять его, почувствовать одобрение и поддержку. И снова, как тогда, слышит звонкий голос за спиной: — А! Традиция, да? Антарк не кричит и отпускает учителя, как в прошлом году; она снова взволнована, но теперь по иной причине. Антарк хмурится, и со стороны кажется, что она холодна. А Фосс… Фосс прижимается к ней и обнимает тоже. Его золотые руки обвивают ее, точно повторяя контуры тела, и Антарк снова становится не по себе, как и в прошлый раз, когда золотые щупальца тянулись к ней. Фосс, должно быть, не понимает суть традиции. Антарк слышала о его безответственности; он может исчезнуть из ее жизни так же запросто, как и появился в ней. Традиции же должны выполняться из года в год, это очень личное, и… И она прижимается к учителю еще крепче. А все-таки, может, Фосс не так уж и безответственен — ведь он вернулся, хотя прошлой зимой и выглядел измученным. Когда они остаются вдвоем, Фосс начинает говорить — быстро-быстро: — Я доставил много хлопот в прошлый раз. Этого больше не повторится. Но зато со мной не было скучно, да? — И, не давая ей вставить слова, вынимает что-то из-за спины. — А еще вот. Такие напали на нас летом, а всем так понравилось спать с ними, что Красноберилл сшила несколько… их назвали колдопухами. Такой мягкий, да? Я попросил сделать его для тебя, держи. Когда она протягивает руку, Фосс изображает, будто игрушка прыгает на нее. Антарк вертит колдопуха в руках. Ей приятно. И правда ведь, мягкая… Учитель ранее тоже вручил ей такую, но она не ожидала подобного от Фосс. Они никогда не сталкивались прежде — среди всех самоцветов он первым засыпал и последним просыпался. Учитель называл его славным, потом ленивым, несносным… Но он никогда не упоминал, что Фосс бывает заботливым. Вскоре она замечает, насколько сильнее он стал по сравнению с прошлой зимой. И не только благодаря золоту, отныне пронизывающему все его тело. Фосфофилит стал двигаться ловчее, реагировать быстрее, будто все лето тренировался под чьим-то контролем. Удивительно, но он перестал даже ныть и жаловаться. Антарк больше не приходится собирать его по вечерам. Теперь она в полной мере ощущает и его самоуверенность — когда он отстраняет ее, чтобы в одиночку атаковать лунян. Он своеволен и теперь совсем не слушается ее команд. Даже сталкиваясь с новыми типами — в таких случаях Антарк всегда злится и зовет учителя. А еще… Фосс стремится обнять ее при каждом удобном случае. — Ты чего это? — не понимает сперва Антарк, ощущая спиной его грудь, и пытается отстраниться. — Да просто так. Смотри, какая красивая льдина. Похожа на Школу, да? — Пусти. — Тебе не нравится? — Не то, чтобы, — она сама не может разобраться вот так сразу, но голос Фосс становится радостным. Он заглядывает ей в лицо через плечо: — Тогда тебе нравится? Да что ж такое. — Как на это реагируют остальные? — спрашивает она, выгадывая время и надеясь сориентироваться хоть так. — Я не делаю этого с остальными. — … Среди всех самоцветов Фосс никогда не славился ласковым характером. Но сейчас он хочет… что-то показать, понять, удержать, поддразнить, сблизиться. Хочет, чтобы она воспринимала его по-другому, не как раньше. Антарк не обняла бы его первой. Вскоре она перестает бояться; золотые объятья, тяжелые, но деликатные, становятся даже приятны. Порой во время передышек, когда не нападают луняне и не кричат льдины, Фосс начинает клевать носом, и она не будит его сразу. Кажется, он и правда мало спал этим летом… Фосс приходит и следующей зимой. И снова. И в конце концов по-настоящему становится частью традиции. Незаметно для себя Антарк начинает новый отсчет — с того момента, как он стал ее напарником. Им приходится подстраиваться друг под друга. Когда в Антарк стреляют, Фосс формирует щит для нее и сам пропускает удар. Она успевает разбить лунян прежде, чем те заберут его. Антарк ловит себя на том, что соревнуется с ним. Они успевают поругаться, прежде чем наконец вырабатывают совместную стратегию и приходят к компромиссу. Памятуя о ее сложностях работать в команде, Фосс старается взять координацию и контроль на себя. Но он и сам неопытен, и проходит время, прежде чем у них начинает получаться. Она старается держаться рядом, мешая ему слушать то, что говорят льдины. Он развлекает ее, заставляя сплав золота и платины принимать самые причудливые формы. А иногда… Иногда его руки, истончаясь, скользят под ее одежду. Это странно. Зачем он это делает?.. Но вместо того, чтобы просить остановиться, Антарк замирает в такие моменты, прислушиваясь к своим ощущениям. Вечно говорливый и дурашливый, в такие моменты Фосс замолкает, и тишина окутывает их подобно толстому одеялу. Фосс еще долго не осмеливается заговорить о том, что случилось тогда, в их первую зиму вместе. В тот раз, глядя, как ее забирают, он впервые сумел перебороть себя и кинуться вслед за лунянами. И все равно, если бы не пришел учитель — он бы безнадежно опоздал… И летом после той зимы он снова не мог уснуть: стоило только закрыть глаза, как ее рассыпающееся на осколки лицо являлось перед внутренним взором. Ее улыбка и просьба молчать… Фосс потребовался целый сезон, чтобы понять, как сильно он хотел равняться на нее все это время. В его глазах она была сильнее Борт, нежнее Алмаза, смелее и упрямее кого бы то ни было. Изолированная от прочих, она не оглядывалась на них, умела прислушиваться к себе, была уверена в том, что считает правильным и чего хочет. Она не просто стремилась стать лучше, но и действительно становилась. Если бы ее забрали тогда, он, должно быть, сошел бы с ума. Антарк сотворила с сущностью Фосс то же, что сделал сплав с его телом. Она пришла в его жизнь, чтобы покрыть трещинами, и она же скрепила осколки между собой. Именно она, от природы еще более слабая, нежели он сам, дала ему стержень, тот, последний толчок для взросления, одновременно лишая Фосс былой скорости и подвижности. Чувства к Аните заставляют руки подрагивать, пронизывают все его тело. Его тело… должно быть, оно действительно стало странным. Фосс с легкостью меняет половину лета на зиму, и незаметно для себя начинает любить и ждать это холодное, пасмурное время года. Но другую половину лета он все-таки бодрствует. Фосс изо всех сил старается не думать о странностях в поведении учителя и не слушать, что говорят об этом льдины.