Balmorhea

Холодно. Сознание сопротивляется, отказывается идти дальше, но ноги несут. Сколько он уже прошел босиком по снегу, и в каких единицах измерить это расстояние? Дни, часы, мертвые клетки? Больно. Сердце щемит. Оно устало гонять неблагодарную кровь, которая так и норовит вырваться из ран на запястьях. Сердце устало, оно хочет спать. Так тяжело сокращаться, когда тебя наполняет остывшая загустевшая жижа. Холодно. Ноги, зачем же вы идете? Почему вы не слушаете сердце, почему не слушаете сознание? Остановитесь, подогнитесь и покончите со всей этой жизнью раз и навсегда. Как же вы не понимаете! Он не хочет, не хочет! Приведите его к волкам, порадуйте сердце. Порадуйте своего хозяина, который рассчитывал на вашу поддержку. Нет, вы непреклонны. Вы беспощадны к немым мольбам. Беспощадны к сухому шепоту, едва срывающемуся с обветренных губ. Откуда в вас силы, вы ведь столь тонки! Это тело двигают кости, эту душу губит сознанье. Инородный шум режет слух, отвыкший напрягаться. Ветер и вода. Сочетание, возвращающее горе-самоубийце надежду. Где буря, там и смерть. Ноги довели его до сюда, а, значит, доведут и до дна. Осталось потерпеть совсем немного. По промерзшему песку перемещаться легче, чем по заснеженной лесной тропе. Осталось потерпеть совсем немного… Ноги, о, ноги, почему же вы остановились? Почему подкашиваетесь? Он ведь был так близок, почти добрался до дна…. Теплый свет больно режет веки, заставляет слезиться глаза. Нехотя, через силу, он просыпается, оглядывается и морщится реальности. Он жив. Все еще жив. Больно. Ноги, руки аккуратно перевязаны бинтами. На белой сетчатой ткани проявились красно-розовые пятна, возвращая с каждым обрывки воспоминаний. Больно. Он сел, поставил ноги на пол и безвольно свесил руки вдоль тела. Комната была очень странной формы - может, шестиугольная, а, может, и восьми…. Голова кружилась, а перед глазами стояла пелена. Ему трудно было разобрать детали. Все здесь отличалось от того, к чему он привык. Вместо облупившейся штукатурки - дерево, вместо решеток - колыхающиеся занавески. Пахло морем, розмарином, лаком. В многочисленных окнах отражалось небо. - Проснулся? – голос, такой же непривычный, как и обстановка. Размытая фигура над чем-то склонилась и замерла. Солнце скрылось и потянуло прохладой. - Сегодня снова будет буря. Зрение начало возвращаться: темноволосый парень держал в руках лейку. Вода мучительно медленно срывалась с зеленой пластмассы, заворачивалась спиралью и разбивалась о землю в горшке. Набежали тучи. Он мог поклясться, что их вызвал этот человек. Вода пузырилась в горшке и ее прозрачные кости хрустели под напором ветра. Будет буря. Темноволосый выпрямился. Высокий, стройный, в расстегнутой белой рубашке и шрамом на животе. Волосы на концах слегка завивались, на пальцах осталась земля. - Я буду звать тебя Тэ, надеюсь, ты не против. Он знает его имя. Наверное, нашел это замерзшее тело на берегу. - Добро пожаловать, - мышцы под кожей нервно перекатились, пока он обводил рукой комнату. – Будь гостем в этом одиноком маяке. Маяк не одинок. В маяке есть ты. В маяке есть он. В маяке есть нечто, рвущееся из-под деревянной облицовки. Оно скребется под крики умирающей в горшке воды. Снова клонит в сон. Он хочет уснуть и никогда не проснуться. Особенно теперь, чтобы навсегда запечатлеть в своем сознании эти странные новые, свежие образы. Он снова ложится на белую простынь и отворачивается к стене. Прислушиваясь к звукам из-под облицовки, он закрывает глаза. - Спи, Тэминни, спи… - слышит он сквозь фиолетовые пятна туманного сна. Как очутился в ванне, он не помнит, но когда открыл глаза, увидел перед собой согнутые в коленях израненные ноги. Пена жадно кусала кровавые пятна, а вода мстила за то, что он не спас ее в прошлый раз. Бесполезно, сколько бы они не пытались, в его глазах все равно сквозило безразличие. - Тэ, я помогу тебе смыть запекшуюся кровь, - парень стоял на коленях, прислонившись животом к холодному чугунному краю. Его рубашка уже совсем намокла, а руки были в розовой пене. Тэ посмотрел на него все тем же безразличным взглядом, слегка вздернув подбородок, чтобы заглянуть в глаза. Несомненно, это он вызвал бурю – соленая вода плескалась даже в темных радужках. - Меня зовут Минхо, - пояснил парень, хоть Тэ ничего и не спрашивал. – Для тебя просто Мин. Минхо, значит. Мин. Судьба, наверное. Он ведь тоже Мин. Тэмин. Хотя, что такое судьба? Если она и есть, то у него она явно печальная. Минхо заскользил мочалкой по узкой спине. Кожа была прозрачной и настолько тонкой, что, казалось, можно снять ее, всего лишь зацепившись грубой тканью за одну из многочисленных трещин. А пена все темнела, жадно поглощая мертвые кровяные тельца. Мин отложил в сторону мочалку и начал смывать безжалостные пузыри. Теплые руки считали позвонки и ребра, нащупали сердце. Длинные пальцы прижались к шее, проверяя пульс. Большая ладонь накрыла глаза, и что-то теплое прижалось к губам, что-то скользкое прошлось по щеке. Влажная дорожка мгновенно засохла, неприятно стягивая кожу. Ничего не изменилось, только сердце один раз сжалось быстрее, чем обычно, а потом все снова встало на места. - Тэ, я заварю тебе зеленого чая. Листья в кружке лихорадочно кружились, догоняя друг друга. Почему-то в этом месте все движется по кругу, по спирали, закручиваясь и повторяясь. Времени как будто нет. Время тоже бежит по кругу. Из-под деревянной облицовки доносится неразборчивый шепот. Интересно, Мин его тоже слышит? Знает ли он, что они не одни в этом месте? Снова хочется спать, ноют руки, сгущается кровь, тяжелеют веки. Возвращается фиолетовый туман…. - Спи, Тэминни, спи…. Сколько он уже здесь пробыл? Нет ответа. В этот раз он легко открыл глаза. Ночь. Минхо нет рядом, а в теле чувствуется легкость. Пелена перед глазами стала сходить, у ног снова появились силы. Зловещий хохот из-под облицовки пугает. Больше это место не кажется таким уж новым и свежим, теперь здесь душно, сыро и темно. Минхо нет, а значит, его ничего не держит. Ноги снова несут его: сначала вниз по лестнице, потом вон из удручающего дома босиком по прибрежным камням. Песок все такой же промерзший. Теперь он вспомнил, вспомнил, что он здесь делает. Туман в сознании рассеялся. Он шел на дно, он пробивал свой путь сквозь вязкий снег, чтобы дойти до дна. Этой ночью не было бури. Не было бури, потому что не было Минхо. Ноги, заплетаясь, шли по песку, оставляя едва видные следы. Холодные волны слизывали их своими белыми языками, ласкали пятки. Осталось потерпеть совсем немного. Он почти дошел. Снова раздирая конечности в кровь, он карабкался по острым камням, давясь соленой водой, окатывающей его с ног до головы. Еще немного, еще чуть-чуть, и вот он, край. Расправив руки и выдохнув последний кислород, он радостно оттолкнулся от скользкой каменной поверхности, и был мгновенно проглочен морской пастью. В шестиугольной комнате включилось старенькое радио и, ужасно шипя, передало новости: «Месяц назад из больницы для душевнобольных сбежал молодой парень. Имя: Ли Тэмин. Тяжелый случай запущенной шизофрении. Просьба сообщить больнице номер…шшш». Радио выключилось так же неожиданно, как и включилось. На остывшей кровати сидел Минхо и держал в руках оброненный беглецом плед. - Глупый, глупый Тэминни… - грустно прошептал он, закрыл глаза и растекся пеной по деревянному полу. Стены потемнели и обуглились, занавески тяжело обвисли и покосились, раскололся горшок.