Я, Монтгомери

«Еще немного, и мир уже не увидит Меня; а вы увидите Меня, ибо Я живу, и вы будете жить». Время замирает в сияющих каплях, рассыпанных по траве. Время дрожит на кончиках молодых листьев. Время спускается по стволам столетних дубов, бороздит кору, стекает к подножью, просачивается в корни. Время отражается в миллионах миллионных долей, сияющих на солнце после дождя. После дождя дышится ровно. Джон свернул с основной аллеи и неторопливо, привычно держа руки в замке за спиной, направился в глубь сада. Доктор Эштон, спасший ему жизнь под Севастополем и поселившийся в Истингтоне по его просьбе, мог бы лишний раз похвалить майора Монтгомери за строгое соблюдение режима и точное следование врачебным рекомендациям, — но доктор Эштон сейчас был занят совсем другим: он собирал бригаду из домашней прислуги под верховным командованием леди Монтгомери с тем, чтобы разыскать ее пропавшую восьмилетнюю внучку Кэтрин. К немалому недоумению и негодованию леди, майор участвовать в поисковых мероприятиях отказался. Он просто знал, что девочки в доме нет. Знал это наверняка. Как знал и то, что ее отца нет в живых, еще за сутки до официального известия о крушении клипера, где тот служил врачом. «Если бы вы любили Меня, то возрадовались бы, что Я сказал: иду к Отцу; ибо Отец Мой более Меня». Он невольно улыбнулся, вспоминая, как в детстве Уильям уходил из дома независимо от погоды, когда бывал расстроен, и прятался от родных и воспитателей в саду, в зарослях, как можно более колючих, желательно совсем непролазных, чтобы даже в случае обнаружения никто не вздумал к нему приблизиться. Никто и не приближался, кроме старшего брата, которого отец неизменно посылал за ним после того, как выжидал определенное время и убеждался, что тот не намерен возвращаться по собственной воле. «Чтобы мир знал, что Я люблю Отца, и как заповедал Мне Отец, так и творю: встаньте, пойдем отсюда». Подойдя к беседке за сплошной стеной боярышника, Джон Монтгомери сделал глубокий вдох и остановился. Минни топталась у нее на коленях, тыкалась мокрым носиком в мокрые же щеки, утешая... Кошку ей подарил отец, когда-то самолично сняв с дерева писклявый комочек разноцветного меха. Всё, что происходило вокруг, любое слово, любая мелочь, возвращало мысли Кэтрин к образам родителей — к тому, что их больше нет. Никогда больше Джейн не сорвет цветущей веточки, чтобы приколоть к прическе, а Уильям, смеясь, не закружит ее, как невесту, и не смутится от того, что кроха-дочка застанет их, словно деревенских влюбленных. Они так любили весну... Два года назад весной у Кэти должен был родиться брат, а этой весной, обещал отец, должна была зацвести вишня, которую Кэт сама посадила в землю... Ничего этого не будет, ничего! Кэт прикусила губу, чтобы не разреветься в голос — еще застанут, а потом леди Сара снова станет выговаривать, что она выжимает из себя слезу, чтобы вызвать сочувствие, а сама дерзит и бездельничает, негодная девчонка. Минни завозилась у нее в руках: зверек почуял кого-то поблизости. Кэти пришлось ее выпустить, наскоро одернуть платье и самой завозиться в поисках платка. Он сделал еще несколько шагов, огибая высокий кустарник, и встал напротив скамейки. Если Кэтрин успела спрятаться здесь еще до дождя, то не должна была вымокнуть: с тех пор как он в последний раз приходил сюда в поисках брата, боярышник разросся так основательно, что теперь цветущие ветви укрывали плотным навесом едва ли не всю площадку, где когда-то несколько скамеек размещалось вкруг. По всему было ясно, что влага на лице девочки — отнюдь не дождевая вода. — Полагаю, что я не вовремя... — Джон опустил глаза на кошку, припавшую к земле и навострившую уши. — Но надеюсь, твоя подруга не станет возражать, если я присоединюсь к вашей компании? В первые несколько мгновений Кэт не слишком отличалась от своей кошки, готовой вот-вот броситься наутек, нырнуть под усыпанные белыми кистями ветки. Но осталась на месте, расправила плечи так, словно беседка из боярышника была роскошной гостиной, а она — хозяйкой вечера. — Присаживайтесь, сэр... Впечатление портило лишь то, что скамейка тут была всего одна. В ответ на приглашение он благодарно кивнул, как сделал бы на официальном приеме, после чего уже совсем не официально склонился к котенку и, протянув к нему руку, поднял на Кэтрин вопросительный взгляд. — Я могу взять твою подругу к себе на колени? За все эти дни я не нашел времени, чтобы попросить тебя мне ее представить. Это моя оплошность. — Это Минни, сэр, — сказала она, пока кошка обнюхивала протянутую к ней ладонь. Определенно, сэр Джон знал, как обращаться с котятами: он позволил Минни удостовериться, что не представляет для нее опасности, прежде чем аккуратно подхватить под живот и взять на руки. До этого момента Кэт молчала, изучая его лицо. У них с отцом были похожие черты. Пухлые губы и ямочка на подбородке Уильяма делали его лицо мягче, чем у брата, но у Джона, если присмотреться, уголки рта приподняты вверх, даже когда он серьезен. И, может быть, поэтому, присмотревшись, Кэт добавила: — Минни, это сэр Джон Монтгомери. Сэр Джон Монтгомери даже не улыбнулся, поднимая кошку с земли и усаживаясь с ней на скамейку, словно и в самом деле воспринимал всю церемонию знакомства всерьез. — Ты можешь свободно гулять по дому, Минни, только с одним условием: постарайся как можно реже попадаться на глаза леди Саре, она не любит кошачью шерсть. — Пригладив ладонью мягкую шерстку на спине и загривке кошки, он перевел взгляд на племянницу. — Но больше, чем кошачью шерсть, она не любит слезы. Кэт опустила голову, разглядывая следы на влажной земле: отпечаток сапога Джона словно обернулся вокруг ее башмачка. Вздохнула. К запаху цветущего сада, к ее горю, большому, как море, поглотившее Уильяма, примешивалась горечь обиды. — Когда я плачу, леди Сара говорит, что это прогневает Господа. Если я смеюсь, она тоже говорит, что я прогневаю Господа. Наверно, я всё-таки гневаю ее саму... тем, что вообще оказалась тут. Джон проследил за взглядом девочки и вздохнул ей в унисон. — Я полагаю, ее мрачное настроение обусловлено не тем, что ты оказалась тут, а тем, почему ты оказалась тут. Учитывая, что на этот раз ты приехала в Истингтон в обществе адвоката и отнюдь не в качестве гостьи, причин для радости нет ни у кого из нас. Но поскольку случившееся необратимо, нам всем — и тебе, и мне, и леди Саре — остается лишь принять это как данность. Кэтрин промолчала, по-прежнему уставившись в землю и чувствуя, как глаза вновь наполняются слезами. Она вспоминала, как после смерти мамы отец старался не оставлять ее одну, не замыкался в собственном горе, понимая, что Кэти тоже тяжело и страшно... А для леди Сары вести себя так — конечно же, недопустимо. Она опять вздохнула, на этот раз проталкивая в себя воздух, как противный комок овсянки. Рядом тяжело дышал сэр Джон и Кэт, украдкой промокнув глаза рукавом, повернулась к нему: ведь два года назад его самого посчитали погибшим... — Я молилась о том, чтобы в том письме была ошибка... Вы же вернулись домой, хотя все говорили, что вас убили! Так бывает, я знаю. Может же быть ошибка?.. «Твой брат дома, Джон. Не ищи его больше». Он слышал голос отца накануне крушения так же явственно, как сейчас слышал вопрос племянницы... — Ошибки нередко случаются, Кэтрин, но ошибка — не правило, а исключение. И если я в свое время был исключением, то на долю Уильяма, боюсь, выпал жребий подтвердить правило. Кэт моргнула, две тяжелые слезы стекли по щекам, но на том и закончились. — Леди Сара говорит, что я на него похожа... — В этом она права. — Осторожно придерживая одной рукой задремавшую у него на коленях кошку, Джон протянул другую руку к лицу девочки и слегка коснулся ее щеки тыльной стороной ладони. — Ты умна и отважна, как Уильям, честна и благородна, как Джейн. Твои родители смотрят на тебя и гордятся тобой. Кэтрин развернулась к нему, подняла глаза — такие же серо-синие, как у Уильяма... и как у его старшего брата. — Спасибо вам... дядя Джон. Тот одобрительно кивнул, давая понять, что титул, прозвучавший сейчас из ее уст, ему по душе гораздо более, чем какие бы то ни было прочие. «Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне». — «Я есмь лоза, а вы ветви...» Кэт не отводила взгляда, будто ожидая продолжения фразы, но Джон умолк, для него, похоже, всё было сказано. Зато проснулась кошка, выгнула спинку, потянулась и, не оглядываясь ни на мужчину, ни на свою маленькую хозяйку, спрыгнула в траву. — Минни, не убегай! Тут же собаки!.. Она бросилась ловить кошку. Охотничьих собак Монтгомери держал на псарне, бродить вблизи хозяйского дома им не дозволялось, тем не менее в поместье хватало собак и помимо волкодавов, чтобы считать опасения Кэтрин достаточно обоснованными. Однако Джон поднялся со скамейки не для того, чтобы помогать ей спасать кошку — с этим девочка успешно справилась и сама, ловко подхватив беглянку на руки. — Если ты выразишь желание пообщаться со сверстницами, я приглашу к нам на лето дочерей преподобного Фландерса — младшая из них ненамного старше тебя. Но я более чем уверен: лучшей подруги, чем эта, — Джон кивнул на Минни, — у тебя здесь не будет. Береги ее, Кэтрин. Не позволяй ей убегать. И сама не убегай больше. Кэтрин кивнула, прижимая к груди свое единственное сокровище. — Я очень постараюсь не причинять вам и леди Саре беспокойства, — сказала Кэт, так и не решив, добавить ли в конце достойное «сэр» или сердечное «дядя Джон». Ей хотелось бы сказать «обещаю», но Кэти хотелось оправдать его похвалу и оставаться разумной девочкой. Сердцем чуяла: причинить беспокойство ей придется еще не раз.