DS2. Солнце

Небо пронзают косые лучи Звякнули тихо от сердца ключи Вьется дымок с догоревшей свечи Слушай зов Солнца, в ответ не молчи Ханс Гордон сидел на высокой деревянной скамье у входа в особняк и наблюдал за тем, как его отец о чем-то договаривается со старым дворецким Ллойдом, неуместно кивавшим после каждого его слова. А еще он знал, что его мать сейчас суетится в своей комнате, заканчивая последние приготовления и отдавая распоряжения служанкам. Да, именно так обычно выглядела семья Гордонов, готовясь к длительному отъезду из особняка. Только вот уезжали они обычно всего лишь в гости к ближайшим соседям, пусть даже с одной или с несколькими ночевками. Сейчас же было совсем другое дело – они были приглашены в особняк семейства Сэндо, расположенный за много миль от этих поместий, на западе королевства. И именно поэтому Ханс, уже давно готовый и собранный, сидел сейчас на скамейке, покачивал ногами в воздухе и просто сгорал от нетерпения в ожидании начала путешествия. С Ночи Небесных Огней минуло уже почти два месяца, и за все это время юный Гордон ни на день не забывал о пережитых тогда приключениях (да, именно так он окрестил события того дня) и о мальчике по имени Дак Сэндо, который был ужасно вредным и противным, но с которым ему ни разу за весь вечер не стало скучно. По правде говоря, не забывал он обо всем этом еще и потому, что с тех пор в доме Гордонов изо дня в день обсуждалось некое совместное дело, договор о котором собирались заключить главы обоих семейств. В какой-то момент они стали очень активно переписываться, и в одном из писем господин Сэндо сообщил, что приглашает всю их семью в свое поместье, дабы обсудить дела, да и просто в благодарность за теплый прием в позапрошлом месяце. «И ведь он мог пригласить только отца, но взял и позвал нас всех! Вот это удача!» - кричало все внутри Ханса, когда он спрыгивал со скамейки и бежал к ожидавшим его у запряженной кареты родителям. В карете этой было очень уютно. Мальчик сразу же занял место возле окна, подвязав как можно выше шторки, чтобы они не закрывали ему обзор. Госпожа Гордон, подобрав платье, села рядом с сыном, а отец устроился напротив них, поставив себе в ноги небольшую коробку, доверху набитую какими-то бумагами. Также слуги погрузили в карету два ящика с бутылками лучшего местного вина и широкое, укрытое тканью полотно, которое было ничем иным, как уменьшенной копией с картины придворного художника, написанной им в течение недели после Ночи Небесных Огней. И вино, и картина – все это были подарки для господина и госпожи Сэндо. Лучше и не придумаешь, заключил про себя Ханс. Ведь подобные дары, куда вероятнее, сблизят их семьи, нежели чем покажут финансовые различия между ними... Тем временем, карета, запряженная тройкой гнедых лошадей, понукаемых кучером, тронулась наконец с места и выехала со двора на аллею, а затем и на главную дорогу, и покатила вперед, слегка подпрыгивая на камнях и выбоинах. По обеим сторонам от дороги тянулись нестройные ряды деревьев, чья листва уже вовсю рыжела, багровела и золотилась в лучах октябрьского солнца. Трава на полях уже не выглядела сочной и свежей, но еще и не спешила желтеть, так как погода этой осенью стояла ясная и тихая и пока совершенно не располагала природу к увяданию. Юный Гордон мысленно представлял, как с каждым ударом лошадиных копыт он все больше отдаляется и от нежно-голубого особняка, и от горстки слуг, провожавших своих хозяев, и как они, в конце концов, совсем исчезают из виду, скрывшись за высокими холмами. Но оборачиваться и проверять это он не собирался. Сейчас его куда больше привлекали виды, открывавшиеся впереди и по бокам от него. Конечно, эту часть дороги он знал хорошо, но это все равно не мешало ему разглядывать все вокруг с особым пристрастием и еще сильнее ожидать появления перед его взором пейзажей, прежде незнакомых. Краем глаза он замечал, как улыбается, глядя на него, отец, и как они с матерью обмениваются понимающими кивками, и тоже не мог сдержать радостной улыбки. Однако он также не мог не заметить, как сильно господин Гордон был озабочен предстоящей ему встречей. Да и мать, чувствовалось, тоже за него переживала. И Ханс в какой-то степени был сейчас в таком же положении. Одна мысль о предстоящей встрече с Даком Сэндо заставляла его сердце биться чаще. Он и сам точно не знал, почему эти мысли так на него влияют, хотя чем-то необычным для него это, пожалуй, не было. Он всегда испытывал некоторое волнение и трепет перед каким-то важным или непривычным для него событием. И сейчас был как раз такой случай. Восприятие пейзажей за окном то и дело перебивали всевозможные вопросы и варианты развития событий, которые могли бы произойти с ним по приезде в особняк Сэндо. Интересно, изменился ли за прошедшее время Дак? Ох, да нет, вряд ли. А та Ночь, вспоминал он ее хоть раз или выкинул все из головы, как только выехал за ворота чужого особняка? А его, Ханса, он помнит? И что скажет на то, что он приехал? Разозлится? Ну, тут уж Ханс будет не виноват. Его ведь позвали вместе с семьей, так что он теперь, вроде как, полноправный гость... А вообще, какой он, их особняк? Есть там балкон? И есть ли на него выход из комнаты Дака? А сколько ступеней в их лестницах? И какого цвета у них ковры? Ой, у него ведь еще есть младшая сестра... Эти и тому подобные вопросы вертелись в голове юного Гордона, пока карета продолжала свой путь на запад. Они выехали сразу после рассвета, и теперь им предстояло провести в пути весь этот и половину следующего дня. Все остановки были заранее распланированы, а переночевать они собирались в придорожной гостинице, в которую господин Гордон также заранее отправил письмо с просьбой забронировать на его имя комнату и подготовить к их приезду ужин, а на следующее утро – завтрак. Отца в этой гостинице хорошо знали, ведь когда-то он пожертвовал туда некоторую сумму денег, которая позволила управляющему удержать на плаву свой бизнес, а позже – укрепить его и значительно развить. Управляющий этот стал господину Гордону хорошим другом, а Ханс в который раз поразился умению отца сводить знакомства с людьми и укреплять с ними взаимоотношения на почве взаимовыручки и неизменной щедрости и доброжелательства. Да, господин Гордон действительно удивительный человек! Истинный пример для подражания для своего сына... По мере продвижения на запад, деревьев вокруг становилось все больше, и выглядели они несколько иначе, чем те, что росли в поместье Гордонов. Песчаник под колесами кареты сменился более твердой породой буроватой земли, так что цоканье лошадиных копыт слышалось теперь куда четче. В какой-то момент пути навстречу им потянулась целая вереница повозок, тележек и экипажей, что господин Гордон объяснил близостью крупного торгового города, мимо которого они проезжали. Ханс мог издали наблюдать его очертания и был просто заворожен величием и красотой строений. Однако к вечеру долгая дорога, пусть и перемежавшаяся небольшими остановками, все же утомила мальчика, а тряска и сидение в пол-оборота дали о себе знать легкой ноющей болью в спине. Тогда он оторвался наконец от окна, устроился поудобнее и задремал на плече матери, которая вот уже несколько часов увлеченно читала какой-то роман. Дальше юный Гордон смутно помнил, как его, сонного, отец осторожно выносил на руках из кареты, поднимался с ним в какую-то комнату и укладывал его на мягкую, застеленную чистым бельем кровать. На вопрос матери, не хочет ли он поужинать, мальчик лишь неопределенно покачал головой и в следующую же минуту провалился в глубокий безмятежный сон. А, проснувшись на утро, он почувствовал такой зверский голод, что съел сначала завтрак, а чуть погодя и свой вчерашний ужин. И должен был признать, что кормили в гостинице отменно. Хотя он, в общем-то, никогда не был привередлив в еде... - Хороший у юного господина аппетит! – широко улыбнулся хозяин заведения после окончания их трапезы. – Сразу видно, настоящий мужчина из него вырастет. - Уж не сомневаюсь, - улыбнулся в ответ господин Гордон, взъерошив и без того непослушные волосы сына. Ханс тоже заулыбался, встретившись взглядом с хозяином гостиницы. Ему нравился этот полноватый мужчина средних лет, весь так и светившийся теплом и добротой к своим постояльцам, да и к людям в целом. А еще он был замечательным рассказчиком – за завтраком рассказывал такие истории, что у мальчика дух захватывало. Было даже немного жаль, что они не могут задержаться у него подольше... Но на обратном пути им предстояло вновь посетить эту гостиницу, так что юный Гордон не стал особенно расстраиваться. А путешествие продолжалось. Мать дочитала один взятый в дорогу роман и принялась за другой. Отец решил перепроверить бумаги, лежавшие в коробке. Ну, а Ханс снова наслаждался видами за окном. Например, сейчас их карета проезжала вдоль широкой бурной реки, несшей свои воды с запада на восток, в прямо противоположную их пути сторону. А далее дорога шла через лес, очередные поля и рощи, затем огибала озеро и, наконец, проходила через поместья, одно из которых и принадлежало семье Сэндо. И чем ближе карета подъезжала к их особняку, тем сильнее нарастало волнение в душе мальчика.

***

Госпожа Гордон еще раз поправила сыну воротник рубашки, пригладила его растрепанные волосы и вышла из кареты, следом за мужем. Ханс выскочил следом и тут же нашел взглядом хозяев поместья, встречавших своих гостей у главных ворот. Такие холодные и неприступные в прошлую их встречу, сейчас они тепло улыбались и обменивались приветственными кивками со своими гостями, выражая искреннюю радость их приездом. Ханс тоже подошел поздороваться, но, несмотря на всю доброжелательность этой пары, он все равно испытывал к ним легкую неприязнь. Возможно, они и были хорошими людьми – да так оно, скорее всего, и было – но все-таки порой его напрягали. И тут уж ничего не поделаешь. А еще мальчик никак не мог понять, почему их сын не вышел встречать гостей. Это, вообще-то, не очень-то вежливо, чтоб он знал. Опять, небось, выпендривается. Наверняка заперся в своей комнате, чтобы не встречаться с «этими Гордонами и их приставучим сынишкой». Эта мысль почему-то одновременно насмешила и разозлила Ханса. Он нахмурился и еще раз огляделся вокруг в поисках Дака Сэндо. Да нет, только пара садовников сгребает в кучу опавшие листья, да дворецкий отворяет парадные двери и ожидает хозяев с гостями у подножия лестницы. Больше никого вокруг видно не было. Четверо взрослых тем временем направились к особняку, неспешно шагая по усыпанной гравием аллее. Ханс последовал за ними, на ходу разглядывая дом Сэндо. Он был совсем не похож на тот, в котором жили Гордоны. Это здание из бежевого камня с темными черепичными крышами изобиловало башенками и флигелями разных размеров, выступающими балконами, массивными печными трубами, и вообще, в целом, напоминало некий старинный замок, нежели чем современный родовой особняк. Однако нельзя было не признать, что стиль этого здания идеально подходил тому образу семьи Сэндо, который уже успел сформироваться у юного Гордона. От этого дома веяло тайнами, мистикой и чем-то еще, что будоражило сознание тех, кто видел его впервые. Дворецкому и еще нескольким слугам было отдано распоряжение разгрузить карету и отнести привезенные Гордонами вещи в гостиную. Собственно, этим они и занялись, а хозяева и гости вошли в особняк и направились в небольшой зал для чаепития. - Вы, должно быть, устали с дороги? – спросил господин Сэндо, когда они шли по длинному, устланному бордовыми коврами коридору. - О, я не устал нисколько, - покачал головой отец Ханса. – Готов приступить к обсуждению дел в любой момент. - Что ж, тогда, после чаепития, дамы могут отправиться на экскурсию по особняку, а мы с вами разберемся в наших вопросах, - просто сказал мужчина, и господин Гордон согласно кивнул. Мальчик подумал, что любые другие хозяева сначала настояли бы на отдыхе гостей, а потом стремились бы показать им каждый уголок своего особняка и всего поместья. Но Сэндо так поступать, похоже, не собирались. И главное, его родителей это совершенно устраивало. Ханс же такого подхода не понимал, а потому неудивительно, что симпатии к хозяевам дома ему это обстоятельство не прибавило. Из коридора они вышли в небольшую гостиную, посреди которой стоял накрытый белой скатертью круглый стол. Его окружало ровно пять стульев с резными ножками и мягкими сидениями. Когда все уселись за стол, служанки подали на подносах чай, сахар, различные сухофрукты и шоколадные вафли, при виде которых у юного Гордона слюнки потекли. Его как любителя и ценителя всевозможных сладостей эти угощения привели в восторг. - Говорят, завтра также ожидается хорошая погода, - заметил господин Сэндо, помешивая ложечкой чай, в который, к слову, не добавил ни ложки сахара. – Не хотите завтра с утра прогуляться по нашим поместьям? Тут много что изменилось за прошедшие годы. - С удовольствием начну утро с прогулки, - улыбнулась госпожа Гордон, а ее муж кивнул в знак согласия. – Это именно то, чего мне давно не хватало. - О да, - негромко поддержала разговор госпожа Сэндо, - с тех пор, как дети уехали погостить к моей матери, мы совсем перестали выходить на прогулки. Наконец-то появился повод сделать это. - Дак и Кийока сейчас не дома? – переспросил отец Ханса и, получив в ответ утвердительный кивок сразу от обоих родителей, перевел сочувственный взгляд на сына. Проследившая за его взглядом госпожа Сэндо сделала глоток из своей чашки и легонько покачала головой. - Понимаю, вы надеялись, что Хансу будет с кем пообщаться, пока взрослые заняты делами... Но в этом месяце, перед началом обучения, мы всегда отправляем детей погостить у бабушки, такая уж у нас традиция. Однако мы постараемся сделать все, чтобы вашему сыну не было у нас неуютно и скучно. - Ну что вы, - рассмеялся господин Гордон, но все же благодарно кивнул женщине. Они обсуждали какие-то вопросы и события, говорили, плавно переходя от одной темы к другой, пили чай, а Ханс жевал вафлю и неотрывно смотрел в высокое окно, обрамленное тяжелыми темными шторами. Через него в гостиную проникали бледные лучи октябрьского солнца, бликовали на фарфоровых чашках и блюдцах, освещали человеческие лица. Вроде бы ярко и искристо, но все же... так тускло. Тускло на душе. «Дак и Кийока сейчас не дома?» Это было не разочарование. Скорее – неожиданность. Слишком большая неожиданность после всех тех мыслей, что одолевали Ханса и дома, и в пути. Он не был расстроен сейчас, нет. Он был бесконечно удивлен. Как будто то, о чем и помыслить было невозможно, все же произошло. Поставили тебя перед фактом – «Они сейчас не дома» - вот и живи теперь с этим и поступай, как знаешь. Удивительно было также осознавать, что он, оказывается, путешествовал не только ради самого путешествия, но и ради встречи с этим вредным мальчишкой. Это было еще одной его целью, помимо изучения окрестностей в дороге. И теперь этой цели не дано было осуществиться. Образ Дака Сэндо внезапно возник в его разуме. На лице мальчика играла типичная для него презрительная ухмылка, а во взгляде сквозило насмешливое «ну что, обломался?» Ханс помотал головой, дожевал свою вафлю и в несколько глотков допил чай. «Ага... можно и так сказать». После чаепития взрослые отправились в комнату, в которую перенесли привезенные ящики с вином и картину. Сэндо не привыкли показывать на людях свой восторг, но сейчас они определенно его испытывали. - Как давно я не пробовал этого вина, - сказал хозяин особняка, вынимая бутылку из ящика и медленно прокручивая ее в лучах солнца. - Так почему бы нам сегодня вечером не откупорить бутылочку-другую? – с улыбкой заметил господин Гордон. - Замечательная идея. Госпожа Сэндо тем временем со всех сторон рассматривала картину, уже освобожденную от тканей и веревок. Сияющие змейки аметистовых и изумрудных Небесных огней, замершие в ночном небе над черными силуэтами деревьев и особняка Гордонов, действительно завораживали... При взгляде на это полотно Ханс всякий раз погружался в незабываемую атмосферу той Ночи. Ему казалось, что он вновь стоит на балконе родного особняка, и яркие вспышки в темном небе заставляют его сердце биться чаще. Внизу толпятся гости, а рядом... - Это просто великолепно! – вновь повторила госпожа, отступая на шаг от картины, чтобы еще раз оценить ее во всем ее великолепии. Похоже, она была неплохим ценителем искусства, чего юный Гордон от нее никак не ожидал. – Передайте мои похвалы вашему художнику. И благодарность от всей нашей семьи. - Непременно, - улыбнулась мать Ханса, по-видимому, тоже приятно удивленная реакцией женщины. - Мы отведем этой картине достойное место в нашей галерее, - пообещал господин Сэндо, также высоко оценивший работу придворного художника Гордонов. Вскоре после этого мужчины поднялись в кабинет господина Сэндо, а дамы, не спеша, отправились осматривать особняк. Хансу ничего не оставалось, кроме как следовать за ними. Впрочем, он был не против небольшой экскурсии по этому удивительному зданию. Все-таки этот дом и правда разительно отличался от дома Гордонов, такого нежного, светлого, состоящего из простых форм и белоснежных колонн и барельефов... Где бы они не проходили, мальчик везде пытался представить Дака и его сестру. (Интересно, а они вообще похожи? Внешностью там, или характером...) Вот они сбегают друг за дружкой вниз по лестнице, вот – играют в прятки, скрываясь за выступами в стенах, а вот – юный Сэндо раздраженно отмахивается от сестренки, не желая с ней больше возиться и впадая в свое привычное угрюмое состояние... - Сэндо испокон веков живут в этих поместьях, в этом особняке, - пояснила хозяйка дома, когда они проходили под высокими сводами остекленной галереи. Массивные хрустальные канделябры, в которых умещалось под сотню свечей, свисали с потолка и переливались в лучах солнца. Идеально чистый паркет слегка поблескивал и скользил под ногами. Немного детского воображения, и галерея вдруг становится частью сказочного ледяного замка... – У этого дома своя история, неотделимая от истории семьи Сэндо, - продолжала госпожа. – И даже у каждой комнаты, у каждого предмета мебели – своя судьба. Мать Ханса понимающе кивала, полностью соглашаясь с ее словами. В конце концов, о доме Гордонов можно было сказать то же самое... В какой-то момент женщины так увлеклись обсуждением интерьеров и предметов декора, что даже поднялись на второй этаж, на котором, по негласным правилам, в каждом особняке располагались не только гостевые, но и личные комнаты хозяев дома. И направились они именно в сторону личных комнат. Ханс молча следовал за ними, то проявляя интерес к их беседе, то погружаясь в свои собственные мысли. Однако сейчас что-то заставило его обратить внимание на двери, напротив которых они стояли. Дамы прошли дальше по коридору, а он так и остался стоять на месте, размышляя. Через минуту он мысленно вынес вердикт – «Вот эта». И, постояв еще немного, догнал все же госпожу Гордон. Так называемая экскурсия подошла к концу. За окнами стемнело, в доме затопили печи, зажгли свечи, засуетились служанки, готовясь вскоре подавать ужин. Женщины ожидали своих мужей за накрытым столом. Когда те спустились, наконец, из кабинета господина Сэндо, Ханс сразу же отметил усталый, но удовлетворенный вид отца. На его губах играла едва заметная мягкая улыбка, что говорило о том, что им, похоже, удалось прийти к какому-то согласию в обсуждении своих дел. Ханса это радовало, хотя в делах этих он мало что смыслил. Он знал, что отец с господином Сэндо когда-то работали вместе. Но их союз развалился еще до того, как у них появились сыновья. Какое-то совместное предприятие... очень прибыльное – на доходах от него обе семьи держатся и по сей день. Хотя у Гордонов прибыли куда больше... Почему так вышло? «Жалкие богачи, лишившие моего отца!..» Лишившие чего? Общей картины не было, а потому Ханс не мог с точностью ответить ни на один из возникавших у него вопросов. И почему-то пока не решался спрашивать. Ему думалось, что отец все объяснит ему сам, когда сочтет нужным. Когда придет время. И в этом он был прав. ...Ужин был выше всяких похвал. Блюда были немного специфическими, непривычными для Гордонов и, в особенности, для Ханса, но все же отменными. Для атмосферы этого дома, этой семьи они подходили идеально, а потому и удивляться тут было нечему, нужно было просто наслаждаться едой. Что, собственно, гости и делали, отведав всего, что только было на столе. А потом долго восхваляли каждое блюдо и всю трапезу в целом. И, конечно же, на стол не забыли выставить привезенное в подарок вино. - Я провожу вас в ваши комнаты, - сказала госпожа Сэндо, когда пришло время отходить ко сну. Она провела Гордонов на все тот же второй этаж и показала им две гостевые комнаты, расположенные друг напротив друга – одна для Ханса, другая для его родителей. Мальчик поблагодарил господина и госпожу Сэндо за ужин и за комнату, пожелал родителям спокойной ночи и вошел в предназначавшуюся ему спальню. Небольшая, но уютная, выполненная в темных тонах, как и все в этом доме. Странно, но эта тьма не угнетала, а наоборот окутывала каким-то спокойствием, располагала к задумчивому состоянию, к погружению в собственные мысли. Это было непривычно, но вовсе не плохо. В комнате было одно большое окно с видом на заднюю часть двора, из мебели – комод, кровать, письменный стол и пара стульев из вишневого дерева, на стенах весели какие-то картины с пейзажами (и на каждой присутствовала либо речка, либо озеро, либо водопад...), пол был устлан узорчатым ковром, с потолка свисала очередная громоздкая хрустальная люстра-канделябр... Юный Гордон осмотрел всю комнату, затем не спеша разделся, с облегчением избавившись от надоевших за день подтяжек, пуговиц и кружев, и залез под одеяло, источавшее легкий аромат лаванды. Матрац и подушка были необычайно мягкими, а само одеяло – легким. Время было позднее, и мальчик чувствовал довольно сильную усталость. Но ему не спалось. Он лежал в темноте, не шевелясь, стараясь унять поток мыслей в голове. Никакие звуки не отвлекали его... Однако не шел сон, и все тут. В чем же дело? Ответ он, разумеется, знал. Хотя и всплыл тот в голове не сразу. «Та комната. Прав я был или нет?» Спустя еще какое-то время Ханс начал понимать, что, не удовлетворив своего любопытства, уснуть он не сможет. Ни за что. И тогда он решился и осторожно вылез из-под одеяла. Босые ноги коснулись пола, благо – ковер заглушал шаги. Было темно и тихо. Он взял свечу со стола, вышел в коридор, сначала осторожно отворив, а затем – притворив дверь в свою комнату. Там он зажег свою свечу от одной из горевших в настенных канделябрах и двинулся в сторону личных комнат хозяев особняка. Его шагов почти не было слышно. Зато ему казалось, что стук сердца слышен уж наверняка. Однако дышал он ровно и был совершенно спокоен, что немало его удивляло. Итак, еще несколько шагов – и он у двери. Той самой. Первым желанием было постучать. Секундой позже он понял – глупость несусветная. А потому вдохнул поглубже, чуть помедлил и ухватился за ручку двери. Пока проворачивал ее – бесшумно, медленно – в голове успело столько мыслей и сцен пронестись, что он даже не все их смог осознать. Не заперто. На секунду показалось, что Дак будет там. В кровати под одеялом, за письменным столиком, со свечей над книгой или у окна... Он просто обязан быть там. Щелчок. ...Никого. Пусто и тихо. Все подсвечено перламутровым светом почти полной луны, бесстрастно смотрящей в окно. Почему-то захотелось задуть свечу. Лунные тени стали резче. Жемчужный свет обрисовывал силуэты просторной кровати (по одеялу пролегала единственная крупная складка), шкафа, полок, заставленных книгами и какими-то коробочками, кресла и стульев, подсвечников, каких-то статуэток... Волшебно. И что-то напоминает... Хм. Ах да, примерно также выглядела комната юного Гордона в ту Ночь. Надо же, удивительно. «И все же я...» «Ага. Отгадал. Поздравляю». – Снова эта гримаса и надменный взгляд. Ханс едва не усмехнулся в голос, но потом спохватился и лишь широко улыбнулся, еще раз обведя комнату победным взглядом. Похоже, Дак и Кийока жили в разных комнатах. Мальчика это удивило – он почему-то всегда думал, что брат с сестрой (особенно, в таком возрасте) живут вместе. Может, они не ладят?.. «Ладно, не мое это дело», - подумал юный Гордон, мотнув головой. Что делать дальше, он, честно говоря, не знал. Скорее машинально, нежели чем с определенной целью, он начал обходить помещение, разглядывая каждую безделушку, корешок каждой книги, каждый темный уголок. Что-то изменилось – и он не сразу понял, что именно. В груди исчезло щемящее чувство. Да, оказывается, оно было там все это время. Мальчик не чувствовал его и о существовании его узнал, только когда оно исчезло. Ему как будто стало легче дышать. Как странно. Он не испытывал такого прежде. Почему вообще у людей щемит в груди?.. Он не успел развить эту мысль, потому что дошел до письменного столика, стоявшего у окна. Лунный свет заливал его полностью, вместе со всеми бумажками, чернильницей с перьями, остро заточенными карандашами и... картами. Игральными? Да нет, не похоже... Ровная стопочка каких-то карт со странными рисунками и надписями лежала на столе, отбрасывая ребристую тень на подложенный под нее чистый лист бумаги. Ханс поставил потушенную свечу на стол, осторожно взял в руки карты, развернул их веером – и едва не рассыпал. Поднес их ближе к окну – в лунном свете они производили довольно сильное впечатление. Странные. Мистические. В них сокрыт некий смысл, который не каждому дано познать. Даже юный Гордон, далекий от подобного, чувствовал это. За дверью послышался какой-то звук, и он опять чуть не рассыпал карты. Застыв на месте и задержав дыхание, мальчик ждал. Но ничего не происходило, и слышно больше ничего не было. Выдохнув, он положил карты на прежнее место, подровняв стопку. Оглядел придирчиво – ну, вроде так оно и было. Затем взял свечу, чтобы потом не забыть ее, и продолжил осмотр комнаты. На самом деле, здесь было много чего интересного. Да хоть те же статуэтки – их можно было разглядывать, кажется, бесконечно. Такие необычные – какие-то диковинные животные и птицы, люди в странных нарядах, другие народности и расы, волшебные существа... Наверное, их привозил из своих поездок господин Сэндо. «Надо попросить отца, чтобы он тоже привозил что-то подобное», - подумал Ханс. Нет, господин Гордон, конечно, всегда привозил ему и матери сувениры, но не такого рода. Обычно это были какие-то заморские лакомства, книги или ткани, но чтобы статуэтки... Нет, такого не бывало. Ну, разве что однажды, по просьбе матери, для обустройства гостиной... Луна уже значительно сдвинулась со своего изначального положения на небе, когда мальчик вновь оказался у входной двери. Он обернулся, еще раз окидывая взглядом комнату, стараясь запомнить ее в мельчайших подробностях. Раньше он никогда не думал, что может ночью в чужом доме пробраться без разрешения в личную комнату одного из хозяев. Нет, в принципе, он мог. Но никогда не представлял, что с ним такое действительно может случиться. И потому это было одновременно волнительно, но и как бы в порядке вещей. Тут уж главное, чтобы тебя не заметили, а остальное неважно. Пора было уходить. Но юный Гордон отчего-то медлил. Он думал. Воск на свече, которую он держал в руке, уже давно застыл. Наконец он решился. Снова прошел к столу, теперь уже чувствуя непонятно откуда взявшееся и с каждым мгновением нарастающее волнение, взял перо, обмакнул его в чернила и придвинул к себе один из чистых листов бумаги (удостоверившись прежде, что он действительно чист). Потом, задумавшись, глянул в окно, пощекотав случайно собственную щеку противоположным кончиком пера. Итак... «Привет! Это я, Ханс» - старательно вывел он на листе. Затем подумал и добавил: «Гордон» «Мы приехали к вам вчера днем, а сейчас – ночь. И у тебя тут очень красиво из-за луны! Ты извини, конечно, что я вошел без разрешения, но... ты ведь мою комнату видел, а я твою – нет. Просто интересно было. Только не говори никому» Тут мальчик замялся и нахмурился. Зачем все это? Захотелось смять и выкинуть бумажку. Но он сдержался и, еще чуть подумав, продолжил. «И в твоей комнате, и во всем вашем доме много интересного. А почему вы с сестрой живете в разных комнатах? Мы привезли вам картину с Небесными Огнями, кстати! Помнишь их? Вообще...» Бред какой-то. Он снова нахмурился. Полная белиберда. Да еще и почерк какой-то странный – поди разбери, что написано. Однако... «...я не знал, что ты уехал к бабушке. Думал – будешь дома. Покажешь мне тут все. С сестренкой своей познакомишь. Надеюсь, она у тебя не такая же приставучая, как Мика» Ой. Как-то невежливо получается... Ханс хорошенько заштриховал последнюю строчку, но что-то подсказывало ему, что Дак и без того все прекрасно поймет. Вот ведь... «Мы завтра днем уже уезжаем. А ты, говорят, приедешь всего на пару дней позже нашего отъезда. Вот. Пока. До встречи» - дописал и кривую звездочку в углу листа пририсовал. Сам не понял, зачем. Может, вместо подписи. Вздохнул прерывисто. Ни о чем. Просто ни о чем. Он прикрыл записку соседним чистым листом, чтобы никто не заметил ее и не прочитал, кроме хозяина комнаты. Потом вернулся к себе, снова залез под одеяло и свернулся клубочком. Вот теперь спать хотелось неимоверно. А потому, не успев даже толком ни о чем подумать, юный Гордон провалился в сон. Ему снилась ночь. Он стоял на балконе рядом с еще одним мальчиком (странно, что самого дома позади не ощущалось), вокруг них не было ни одной живой души, и только где-то вдалеке вспыхивали бледноватые разноцветные отсветы, отражавшиеся на мраморных перилах, на бледноватой коже, в фиалковых и изумрудных глазах. Наутро он не помнил об этом сне совершенно. Ему даже казалось, что его поход в комнату Дака Сэндо был сном. Единственные доказательства – наполовину прогоревшая свеча на столе и маленькое чернильное пятнышко на правой ладони. Что ж, и этого вполне достаточно. После завтрака обе семьи гуляли по окрестностям особняка, так как погода, как и предсказывал господин Сэндо, стояла замечательная. Пахло прохладой и горькой листвой, от скудного солнечного тепла по телу порой пробегали мурашки. Поместья, раскинувшиеся вокруг, радовали глаз, и Гордоны не переставали ими восхищаться. Здешние пейзажи дарили какое-то душевное умиротворение, прогулка среди них служила моральным и физическим отдыхом. Остальное же время до середины дня запомнилось Хансу Гордону очередным чаепитием, прогулкой по картинной галерее, посещением семейной библиотеки (о, сколько же там было всевозможных книг! На полках, уходивших до самого потолка!) и, наконец, сытным обедом из двух блюд, после которого гости начали потихоньку готовится к отъезду. Родители расставались с господином и госпожой Сэндо в состоянии еще большей теплоты и духовной близости, чем в прошлые разы. Так, по крайней мере, казалось мальчику, наблюдавшему за ними со стороны. - Что ж, тогда жду от вас письма, как мы и договорились, - кивал отец Ханса человеку, который, похоже, вновь стал его ближайшим деловым партнером. - Будем рады снова видеть вас в нашем особняке, - говорила госпожа Сэндо его матери. - И мы тоже. Будьте готовы к скорому приглашению, - улыбалась она в ответ. Ни та, ни другая еще не знали, что больше никогда не увидятся. Когда они выезжали со двора, Ханс согнулся чуть ли не пополам, пытаясь разглядеть среди всех окон особняка окно в комнате Дака – и разглядел. Посмотрел на него секунду-другую, а потом карета повернула за ворота, и дом Сэндо стал недосягаем для его взгляда. И вновь долгий путь среди лесов и полей, вдоль рек и озер, под кронами деревьев и под бескрайним полотном белесо-голубого неба, с остановками, ночевкой у добродушного хозяина гостиницы, его историями, мамиными книгами и безмятежным сном – теперь уже на отцовском крепком плече...

***

До десятого дня рождения Ханса Гордона оставалось меньше месяца. Погода под конец октября переменилась, стала больше соответствовать второй половине осени, типичной для этих краев. Проще говоря – с востока наползли серые тучи, и все кругом заволокло туманом и моросящим дождем. Листьев на деревьях почти не осталось, да и те, что были – побурели, выцвели. Трава от сырости примялась и пожухла. Да, вот такие перемены произошли в природе всего лишь за какую-то неделю. С ноября к юному Гордону должны были вереницей потянуться учителя да репетиторы, всевозможных наук знатоки, а потому мальчик всей душой наслаждался последними деньками «свободы». Конечно, нельзя сказать, что обучение было ему в тягость, но такому ребенку, как он, смысл жизни виделся сейчас уж никак не в расписанных по дням и по часам занятиях с учителями. «Свободой» своей он умудрялся наслаждаться даже при такой погоде: читал книги с матерью, мастерил какие-то безделушки с отцом, прятался по всему особняку от старого дворецкого Ллойда, рассматривал полотна с Небесными Огнями, рылся в книгах, а время от времени не выдерживал и выходил гулять под дождь (благо, для него подобной мороси было недостаточно, чтобы простудиться). Да, вот чем он в основном занимался. И за всем этим скрывалась уже привычная ему скука. Казалось бы, так он и доживет с ней до ноября, а потом эта скука потянется дальше, петляя между занятиями и уроками, среди каких-то людей, между днями, неделями, месяцами... Но нет, в этом он ошибался. - Юный господин? Ханс сидел за столом в своей комнате и что-то рисовал, когда его окликнула личная служанка его матери. Мальчик спрыгнул со стула и подошел к двери. - Госпожа просила передать это вам, - чуть поклонившись, произнесла девушка и протянула ему письмо. - Благодарю, - произнес юный Гордон, уже полностью поглощенный разглядыванием переданной ему посылки. Служанка вновь поклонилась и исчезла в коридоре. Ханс прикрыл дверь, прошел к своей кровати и присел на нее – по идеально застеленному одеялу тут же пролегли складки. На белоснежной бумаге конверта в левом нижнем углу аккуратным витиеватым почерком были выведены буквы: «Х. Гордону» И ни намека на имя отправителя. Ханс с пяти лет ежегодно получал по весне письма от родителей его матери. (Бабушки с дедушкой по линии отца, увы, не стало вскоре после рождения мальчика). В этих письмах они всегда приводили всякие необычные и интересные истории, которые припоминали из собственной жизни или придумывали сами, а также с неизменной теплотой и любовью справлялись о здоровье своего единственного внука, о том, как продвигается его обучение, каких успехов он достиг за прошедший год и так далее, и тому подобное. Жили бабушка с дедушкой далеко на юге и за десять лет приезжали в эти поместья всего раза два или три, а потому Ханс всегда с нетерпением ждал от них весточки. Но сейчас была осень. Да к тому же свои письма они оформляли и подписывали совершенно иначе. Ясное дело – это не от них. Но тогда от кого? Кто еще в этом мире мог написать юному Хансу Гордону личное письмо? Мальчик, глубоко вздохнув, еще раз скользнул взглядом по подписи в углу и принялся нетерпеливо, но аккуратно вскрывать конверт. И служанка даже не потрудилась объяснить, от кого оно... Понятно, что госпожа передать попросила, но ведь не она же его написала! Из конверта прямо ему в руки выскользнула в несколько раз свернутая бумажка. Один уголок у нее был, похоже, по чистой случайности, оторван. «Вот и разрушилась вся атмосфера идеальности», - усмехнулся про себя Ханс и развернул наконец письмо. То, что он там увидел, заставило его сердце сначала пропустить удара три (пока он читал написанное), а потом зайтись в таком бешеном ритме, что аж дыхание перехватило. Буквы здесь были выведены менее аккуратно, чем на конверте, но все равно изобиловали всевозможными завитушками и дополнительными элементами. И, конечно же, в них так и сквозило язвительное презрение, словно передававшее мысли автора – «Боги, зачем я вообще это пишу...» Собственно, имя отправителя теперь было ясно, как день. Нет, ну сами подумайте, а кто еще мог на целом пустом листе написать посередине одну единственную фразу, гласившую – «Почерк у тебя жуткий» - А сам-то! – вслух – и не совсем справедливо – воскликнул юный Гордон, в котором в этот момент восторг и удивление смешались с искренним раздражением. Нет, ну каков выпендрежник, а? Естественно, эта строчка не была всем письмом – текст был на оборотной стороне листа. Все еще покачивая головой и широко улыбаясь, мальчик принялся за чтение. «И еще у тебя ошибка в одном слове» Нет, он точно издевается! «Так и знал, что ты в комнату пойдешь. Интересно, с какого раза ты отгадал дверь. И зачем карты трогал?» ...Все-таки заметил. «Странно, что из колоды ни одной не пропало. Да и в самой комнате все на месте...» Что... Эй!! Ханс нахмурился, машинально сжал в кулак уголок одеяла и в таком положении продолжил читать. Однако, к его удивлению и даже некоторому разочарованию, письмо уже подошло к концу. Внизу, на некотором расстоянии от последней строчки значилось: «Карта 19-я, называется Солнце» «Отец говорит – скоро уезжаем» Эти фразы вызвали у мальчика недоумение. Какая карта? И зачем ему сообщать мне про свои поездки? А, родители ведь хотели пригласить их семью в гости... Ну, значит, придется подождать. Он взял конверт и заглянул в него – так и есть, там было что-то еще. Вытряхнул карту – она упала ему на колени. Солнце. Была ли она в той стопке? Никак не вспомнить... Зачем она мне? Странная. Непривычная глазу картинка. Не пугает, но и к себе не располагает. Наверное, просто нужно привыкнуть. Оторвавшись от карты, он упал спиной на кровать и снова пробежался взглядом по письму, не сдержав усмешки. Он помнил дословно то, что написал на листе той ночью. Ни на одно его предложение в этом письме не было ответа. По разным расстояниям между словами в некоторых предложениях, а также по чернильным капелькам между ними, можно было предположить, что Дак Сэндо частенько хотел написать что-то другое, но потом либо мысленно подменял слова, либо вообще игнорировал то, что так и просилось на бумагу. Учитывая все это, не понятно, зачем он вообще стал отвечать. Юный Гордон запихнул письмо вместе с картой обратно в конверт, задумчиво уставился в потолок и широко улыбнулся. Ни о чем. Просто ни о чем. И обо всем сразу.

***

В то же время, сидя в широком кресле в своем кабинете, отец Ханса медленно и вдумчиво читал письмо от господина Сэндо. Этот размашистый почерк разобрать было довольно трудно – но только не ему, знакомому с этим стилем письма чуть ли не всю свою жизнь. Само письмо не было особенно большим. Часть конверта заполняли также некоторые документы, требовавшие его подписи. Закончив читать, господин Гордон разложил перед собой эти документы и, изучив их, со вздохом перевел взгляд в окно, по которому стекали холодные дождевые капли. Много лет минуло с тех пор, как Гордоны разорвали сотрудничество с Сэндо. Или Сэндо с Гордонами?.. Каких только слухов не витало тогда вокруг этого дела, поди разберись... Им, пусть и с некоторыми оговорками, хорошо работалось вместе, плодотворно. Так в какой же момент и по какой именно причине что-то пошло не так? Тогда они не сумели в этом разобраться. Да и сейчас, глядя издалека, едва ли что-то становилось понятнее. В любом случае, всякое их общение прекратилось на долгие годы, и каждая сторона втайне винила другую. И втайне сожалела о том, как все обернулось. Однако ни один из них все эти годы не упускал из виду происходящее в той системе, в которой прежде работали. А система эта менялась, наполнялась другими людьми, пришедшими им на смену, деформировалась. И в какой-то момент Гордоны и Сэндо решили – пора возвращаться. Возвращаться за тем, чтобы подготовить в этой системе место для своих детей. «У меня есть дочь, у тебя – сын», - говорил Сэндо в их недавнюю встречу. – «Заключить союз таким способом было бы идеально для наших семей». Господин Гордон тогда ответил что-то неопределенное, так как ему казалось, что об этом думать пока рановато. Хотя такого варианта развития событий в будущем он не отрицал. Просто, в отличие от Сэндо, ему все-таки было важно мнение своего ребенка. Да и вообще, с решением этого вопроса уж точно можно было повременить. Важнее всего сейчас было другое – вернуться в систему и, возможно, даже... в некоторой степени подстроить ее под себя, как в былые времена. В своем письме Сэндо открыто намекал на то, что он готов к действиям. У него имелись при себе некоторые планы, которые он собирался реализовать в ближайшее время. И для этого ему нужна была помощь Гордона, который действовал бы на расстоянии, а тот, в свою очередь, прямо из центра системы. «Интересно, чего нам это будет стоить», - такой вопрос господин Гордон не впервые задавал и себе, и Сэндо, но ответа пока так и не получил. В любом случае, его напарник сообщал, что в скором времени отбывает далеко на восток, вместе со своей семьей. Он объяснял это так: его тем лучше примут в восточной столице, чем крепче он там обоснуется. Да и ему будет проще жить, не разрываясь с семьей. «И дети узрят истинную картину с ранних лет», - со вздохом добавлял про себя Гордон. Ему казалось, что есть здесь что-то еще, о чем Сэндо умалчивает, но копаться в этом деле он не собирался. Все тайное становится явным, в конце концов... Он не знал также, когда их семьи, или хотя бы они двое, увидятся в следующий раз. Он не был уверен, но что-то подсказывало ему, что все это вновь затянется на долгое время. И, пожалуй, он был к этому готов. Робкое осеннее солнце выглянуло из-за пелены туч, отразилось в бессчетном количестве дождевых капель, скользнуло едва теплыми лучами по лежащим на столе бумагам. Мужчина в задумчивости улыбнулся. Он ко всему был готов, лишь бы его дело было продолжено его сыном. Он всегда желал, чтобы юный Ханс Гордон обрел себя в этом мире, нашел дело себе по душе. Но также он надеялся и на то, что сын доведет до конца то, что начал его отец. Разберется в том, что происходит в этой системе, и установит в ней порядок и справедливость. Он справится. А уж помощники... помощники у него найдутся. Некоторых из них он уже сейчас знает по именам, с некоторыми ему еще лишь предстоит познакомиться. Но они уже окружают его. И скоро время придет, в этом господин Гордон был уверен.