Потерянное время

Вот так умираешь ты и осознаешь сразу две вещи: вся твоя жизнь была ложью, и даже не знаешь, кто и как отправил тебя на тот свет. Гарри сидел на скамейке и собирал себя по кусочкам, бродил по лабиринтам памяти, раз за разом натыкаясь на тупики. А развилка его жизни началась со школьной крыши. В семь лет. То утро, как теперь оказалось — полностью лживое, Гарри запомнил навсегда. Обычно, когда на душе становилось совсем грустно, он вспоминал день, ставший ключевым в его жизни. Он, убегая от банды своего кузена Дадли, неожиданно оказался на крыше и там его нашел папа. И рассказал о том, что он — Гарри — волшебник. На крыше было холодно, со всех сторон продувал ветер, но это было не так важно — тут не было Дадли и его дружков. Больше всего хотелось, чтобы Дадли не было никогда или, что совсем невероятно, чтобы он перестал его избивать и они подружились. В конце концов, не только Дадли любил побить его, а так, дружи они, у него была бы защита. Невозможное желание. Впрочем, было у Гарри еще более нереальное — чтобы родители оказались живыми, чтобы они забрали его. А еще чтобы у него была младшая сестричка, полная копия мамы — такая же родная, теплая, о которой надо было бы заботиться. Ради нее Гарри научился бы не только убегать, но и драться. Ради себя он не стал бы это делать. Потому что он никому не нужен: ни Дадли, родному кузену, ни тетке, ни дяде. Хотя с дядей-то еще понятно, он просто муж его тети. Но остальные-то! Родственники! Гарри нравилось наблюдать за Самантой, одноклассницей, и ее старшим братом — Карлом. Братом он был ей двоюродным, его семья погибла, и его забрали тетя с дядей. И жили они дружно. Гарри хотел бы так же. Но… Так, думая о своей ненужности, Гарри подошел к краю крыши. Там, пять этажей вниз, была земля и пышные кусты. Он никогда не хотел умереть по настоящему, но, с другой стороны, все равно никто не загрустит о нем. Так зачем же и дальше оставаться тут, в мире, где он никчемный нахлебник и грязный мальчишка? Незачем. Гарри сделал шаг вперед, уже готовый почувствовать каково это — лететь вниз, как его кто-то схватил и прижал к себе. — Господи, Гарри! Никогда, слышишь, никогда этого больше не делай! Это был его папа — Джеймс Поттер. Его прокляли, но после долгого восстановления память постепенно вернулась, и он отправился искать сынишку. Малыш Гарри — именно так называл его папа всегда. Сейчас, вновь вспоминая тот день, Гарри все равно не смог найти момент, когда реальность перетекла в иллюзию. Правда же такова, что самого Гарри всегда было пять. Его папа — Джеймс — это Гарри. Его маленькая сестричка — Эмма — это Гарри. Его личный лечащий врач — доктор Буджардини* — это тоже Гарри. Его лучший друг — Рубен** — это Гарри. И сам Гарри — герой этой трагикомедии, центральный персонаж придуманной жизни. Оглядываясь назад, просматривая, словно в кино, две свои реальности, он узнавал школьную жизнь с новых сторон. И чуть-чуть был рад: вырасти в любящей семье, оставаясь там, за пределами разума, у него не получилось бы. Но возвращаясь к тому дню, который чуть не стал последний: настоящий Гарри оказался внутри себя, его усыпили и окутали ореолом иллюзий. Внутри сознания каждая из личностей была творцом и богом. Так и продолжалось до одиннадцати лет, пока ему не пришло письмо из Хогвартса. Каждая из личностей время от времени занимала тело Гарри и жила вместо него. Он же настоящий спал внутри и видел сон о жизни, которую никогда не смог бы получить. Гарри был счастлив — папа забрал его от Дурслей и отвез домой, в Годриковую лощину. Да, у него все еще не было мамы, но был папа и, как оказалось, младшая сестричка — ей было шесть лет. Каждое утро они вместе делали зарядку, папа Джеймс считал, что только в здоровом теле будет здоровый дух и много волшебства. Потом они завтракали в кругу семьи, обсуждали планы на день или слушали рассказы о работе папы. Их папа был аврором, пусть сейчас он и находился в лечебном отпуске, и потом ему еще надо будет сдать повторную аттестацию, старых историй об учебе у него было множество. В противовес иллюзиям в реальности Гарри продолжал жить с Дурслями, но теперь пытался изменить хоть что-то. Получалось плохо. Дадли так и не стал ему братом, тетя все так же запрягала работать вместо нее, дядя кричал и обвинял во всех грехах. Потому на общем собрании личностей было решено — оставить все как есть, но начать заниматься доставшимся им телом. Жизнь до письма была у них не самая радужная, но она была, потому они приняли решение не выпускать Гарри из его сна, а еще отправить ему доктора. Доктор среди них был. — Гарри, я хочу с тобой поговорить. Где-то спустя полгода Гарри начали сниться кошмары, и избавиться от них не получалось. Поэтому Джеймс решил привести в дом сеньора Буджардини. — Да? Это было сразу после завтрака. Сестра убежала по своим девчачьим делам и просила не трогать ее до вечера — она что-то готовит специально для брата. Так им никто не мог помешать, и Джеймс рассказал Гарри о своем решении. — Меня беспокоят твои кошмары, потому я пригласил давнего знакомого сеньора Буджардини, он доктор и занимается как раз психологическими травмами. Он будет приходить три раза в неделю и разговаривать с тобой по два часа. Хорошо, малыш? — Я ненормальный? — Мерлин Великий, нет! — Джеймс резко встал и принялся ходить из стороны в сторону, бормоча под нос о том, что он с радостью убил бы этих Дурслей только за то, что они считают их ненормальными. Сейчас, просматривая этот отрывок своей иллюзорной жизни, Гарри понимает: говоря «считают их ненормальными», Джеймс имел ввиду не «их» — волшебников в целом, а «их» — самого Гарри. Но куда было понять это восьмилетнему мальчику, даже не подозревающему, что личностей внутри одного тела может быть несколько? Он не мог винить себя. Те встречи, которые помогли Гарри в детстве, теперь предстали в новом свете. — Привет, Гарри. Меня зовут сеньор Буджардини, но ты можешь обращаться ко мне просто доктор или профессор. Его личный психолог выглядел необычно. Волосы белые и собраны в хвост на затылке, за очками глаза почти не видны, но зрачок у них — вертикальный, а радужка — желтого цвета. Это то, что Гарри заметил в первую встречу — доктор похож на змею, застывшую в ожидании чего-то. Говорил он странно, словно шипел, и часто любил крутить в руке ручку. Но, несмотря на необычную внешность, Гарри ему необоснованно доверял. Сначала они говорили о кошмарах. — Что тебе снится? Расскажи мне, Гарри. — Мне снится, что я все еще живу у тети с дядей. Что я хожу не в волшебную школу, а продолжаю следить за Самантой и ее братом, прятаться в библиотеке и убегать от Дадли и его дружков. Потом они говорили о страхах. — Я вижу, что ты чего-то боишься, расскажи мне. — Мне кажется, что это все сон. Что папа и Эмма — не настоящие. Стоит мне закрыть глаза, когда их нет рядом, и вокруг такая тишина, словно ничего не существует кроме меня. Мне кажется, что даже запахи пропадают. Еще они говорили о зеленом. — Тут почти нет зеркал. Расскажи, почему, Гарри? — Это странно, но я ненавижу свои глаза. Папа говорит, что они точь-в-точь мамины, и мне стыдно, что я ненавижу их. Но они зеленые, и я не могу объяснить, почему не люблю этот цвет. Стоит мне посмотреть в зеркало, как я вижу их… в общем, папа сказал, что это магический выброс — все зеркала разбились. Они говорили обо всем. Это помогало. Но не всегда. За три года до Хогвартса у них с доктором было много встреч. Гарри раскрывал себя со всех сторон и в ответ получал помощь. Только поэтому он спокойно мог учиться в одной школе с факультетом, окрашенным в зеленый. Сейчас, зная, что это все иллюзия, он задавался вопросом — почему его личности вообще не убрали Слизерин из его размеренной жизни? Они знали, что Гарри так или иначе будет выпадать в реальность, минуя все преграды? Или была еще причина? Добравшись до распределения в Хогвартсе, Гарри нашел ответ: этот день частично был реальным. — И как нам быть? — спросил Джеймс. — Если… если они узнают, что мы есть в Гарри, то они могут нас просто стереть! Уничтожить! И все что мы делали — было напрасно! — Перестань истерить, будь добр, — скривившись, попросил его доктор. — Мы — часть его, мы и есть «Гарри». Они не смогут нас убрать. — Но вопрос «что делать и как быть?» остается открытым. Эта распределяющая шляпа… она может не смолчать о том, что мы есть в нем. Кто знает, что и кому она потом расскажет? — не мог не вмешаться Рубен. — Но, возможно, это будет лучше для всех нас? — тихо прошептала Эмма. — Что — лучше? Раствориться друг в друге? Да я ни в жизнь не соглашусь быть частью Буджи! — воскликнул Джеймс, недоверчиво косясь на доктора. — Сколько можно повторять, меня зовут Дэмиэно Буджардини! Не смей сокращать мое благородное имя до какой-то собачьей клички. На время они все замолчали, мрачно уставившись на спящего вдалеке Гарри. — Может, просто его пустить в пятно? — осторожно предложил Эмма. Пятном они называли место, из которого они могли управлять телом. Сразу отвергать это предложение маленькой Эммы никто не стал. — Возможно, наша мисс доброта и права. Сделаем бункер, куда мы все спрячемся, я тут нашел одно темное местечко, которое, кстати, надо бы исследовать. Там очень странные ощущения, но меня не пускает, там… — Рубен, не отвлекайся, пожалуйста. — Ах, да. Так вот, — он поправил круглые очки на переносице и продолжил: — Нам необходимо все подвести к тому, чтобы Гарри и там, и тут одновременно проходил распределение. — А мы куда денемся? И как вернемся? — допытывался «папа». — Я всегда забываю, что ты, Джеймс, не очень умен, — разочарованно вздохнул Рубен. — Но не суть. Я все сделаю, вам надо будет просто выполнить все мои указания. Гарри со стороны внимательно наблюдал, как Рубен делает временную петлю в его сознании. Так как Джеймса и доктора не могло быть в Хогвартсе, то они отправились в бункер в начале учебного года, впрочем, как и Эмма: она была еще слишком маленькой, чтобы находиться на территории образовательного учреждения для юных магов. Первый день — а точнее вечер — в школе Чародейства и Волшебства был восхитительным. Раньше ему казалось, что самый счастливый день в его жизни, помимо того, когда его нашел папа, — это день распределения на Гриффиндор. Это и правда было так, но в иллюзорном мире он не чувствовал и половину того, что накрыло с головой его сейчас. Радость, страх, легкие мурашки от ластящейся к нему магии, лёгкая паранойя: он не попадет ни на один из факультетов или окажется на ненавистном Слизерине. Столько чувств сразу! Гарри заново переживал свой первый курс в Хогвартсе. Он знакомился с одноклассниками, снова сразился с троллем, подружился с Гермионой, получил мантию отца и отправился нарушать правила. Он узнавал Рона, исследовал Хогвартс, изучал библиотеку, шутил и веселился. Он убегал от трехголового пса и миссис Норрис. Он шел спасать философский камень. Теперь Гарри знал, почему он выскочил из уютной иллюзии сразу после того, как убил Квиррелла: петля, куда бережно поместили сознание Поттера, дала трещину от испытанных эмоций из-за стычки с серьёзным противником. Также сказывалась общая усталость второстепенных личностей. Гарри удивленно оглядывался: вокруг него было все разрушено, недалеко стояло странное зеркало в золотой раме, на ступеньках валялся какой-то обгорелый мешок, формой напоминавший животное. Встав и отряхнув пыль с колен, Гарри думал о том, как тут оказался — такой комнаты не может быть в Хогвартсе. С другой стороны — директор рассказывал, что замок таил в себе много секретов. Но сам Гарри мог поклясться, что никуда не выходил. — Значит — это сон, — вслух констатировал он, кивнул самому себе. В зеркале «Еиналеж» он отображался не один: рядом стояла Эмма, а сзади, положив руки на его плечи, мама и папа. Гарри с жадностью рассматривал маму: она была рыжей, с невероятно яркими зелеными глазами, черты лица ее были мягкими и нежными, прям как он и представлял. Эмма многое взяла от мамы — это точно. Сзади раздался шум, и Гарри вынужден был отвернуться от соблазнительной гладкости зеркала. На ступеньках, окружённое кучкой пепла, все так же что-то лежало. Поттер решил узнать, чем это может быть, и подошёл ближе. В нос ударило запахом горелого мяса. Меньше всего он ожидал увидеть там мёртвого человека, без рук. Одежда — вероятно, мантия — вплавилась в раскрасневшуюся и обугленную кожу. Лица было не разобрать. Его вырвало на пол и, наконец, он провалился в забытие. — Великий Мерлин, если бы там был я… о, черт, я страдал из-за смерти Квирелла все лето! Что бы было, если бы меня не защищали Они? Гарри вскочил со скамейки и принялся ходить из стороны в сторону. Он был так поглощен воспоминаниями, вылившимися на него, как ушат воды, что не сразу понял, где он находился. Но и сейчас это не волновало его. Гарри начал вспоминать лето после первого курса. Тогда его плотно окружили кошмары, и Джеймс вновь пригласил доктора. Тот помог справиться с ними, и дома Гарри спал спокойно, но вот потом, в Хогвартсе, его время от времени преследовал призрак Квиррелла. И что-то сделать с плохими снами не могли ни внутренние я, ни сам Гарри. Причину этому нашел Рубен. — У нас магия общая, мы все часть одного целого, — начал свое пояснение он. — И сколько бы мы не пытались иллюзией оградить Гарри от кошмаров — они все равно проникнут в нее, потому что это тоже стало его неотъемлемой частью. Тут может помочь только глубокая и вкрадчивая терапия доктора Буджардини. — Я попробую помочь ему всем, чем смогу. Я буду рядом, — тяжело вздохнула Эмма. Несмотря на то, что она типичная представительница Пуффендуя, в мире Гарри она отправилась следом за братом к храбрым львам. И в самые худшие ночи всегда пробиралась к нему в постель и будила, чтобы кошмар ушел. — Я одного не понимаю: почему его это так потрясло? Он множество раз видел трупы по телевизору, и я ему рассказывал все довольно красочно, когда придумывал истории об аврорате. Но тогда его не преследовали кошмары. — У меня есть только один ответ — магия. Не стоит сейчас начинать кричать на меня, дайте объясниться, — Рубен откашлялся, снял очки и протер их платочком, а потом продолжил: — Я, конечно, повторюсь, но это важно — мы части единого целого. И пусть сам Гарри не видел, как и почему умер Квиррелл, сам не принимал участие в его убиении — это делали мы, это наблюдали мы. И все эти знания, вся эта память она никуда не девается, она все еще тут — в нас, в нем. Столь сильные воспоминания просачиваются даже через выстроенную защиту. Пока мы будем помнить о событиях, которые для нас будут пусть и стрессовыми, но вполне обыденными, они будут преследовать Гарри в снах. — Обыденными?! Да, я предполагал, что когда мы в конце прошлого года дойдем до этого чертового камня, там будет… ну точно не дух этого волдилорда, как было, а хотя бы Снейп! — Вот именно, — веско вставил Рубен, — нас готовили к этому целый год. А теперь представь себя на месте Гарри: он учится, знакомится и дружится со своими сверстниками, ни о каких камнях, церберах и троллях не знает. Его не третирует Снейп, он не становится ловцом в квиддиче, его не пытаются скинуть с метлы. В конце концов, он не видит, как Квиррелл и Снейп ругаются в коридоре и множество других мелких событий. И тут, когда он спокойно пошел спать — бац — просыпается в разрушенной комнате с трупом своего профессора, который даже и не заикается в его версии жизни. Никто так и не смог опровергнуть слов Рубена. Только доктор выглядел чем-то озадаченным после их короткого диалога и вёл себя странно, отправившись исследовать их бункер. Гарри пытался остановить текущие в голову воспоминания. Это было тяжело — перестраивать себя, осознавать жизнь с самого начала и до конца, принимать правду и ложь, соглашаться со словами созданных травмированным сознанием личностей и узнавать их. Себя. Если бы Гарри мог, он бы заплакал, но после чертового третьего года он поклялся быть сильным и никогда больше не вести себя, как девчонка. Ему было страшно узнавать, что было дальше. К концу учебы он себя и так считал психом: Эмма, Гермиона и Рубен поддерживали его как могли, но его самого не оставляло ощущение неправильности. Как же он был прав! Как горько от осознания правды. Память услужливо подсунула события второго года обучения. Реальность яркими красками ворвалась в его жизнь только в конце, но в течение всего года его постоянно преследовало шипение змеи. Это было не «убить, расчленить, сожрать», а просто шипение в стенах, в книгах, в голове. Мириться с таким оказалось просто, достаточно было убедить себя, что в волшебной школе возможно все. — Черт, черт, черт. И я жалел эту громадину? Да она убить меня хотела! Гарри был потрясен, он почти задыхался. Все его чувства просто выпирали наружу, требовали отклика. Он хотел закричать, но крик застрял в горле, хотел вскочить и пнуть скамейку, но мышцы одеревенели. Приступ паники он подавил одной лишь силой воли, заставляя себя смотреть дальше. В очередной раз очнувшись в разрушенной комнате с болью во всем теле, Гарри подумал, что пора бы уже привыкнуть к таким снам. Теперь его ничем не удивить. Как он ошибался. Перед глазами все расплывалось, хотя очки были на нем и даже не треснувшие. Рядом лежала какая-то тетрадка, проткнутая клыком. Огромным клыком, Гарри даже не сразу заметил рыжую девочку рядом. Она смутно напоминала сестру Рона, его одноклассника, но точно он бы не сказал. С Роном и его семьей у них сложились довольно прохладные отношения: вроде дружеские, но не слишком близкие. Это было странно: думать об однокласснике, когда на самом деле хочется умереть. Лишь бы не чувствовать этой боли. Рядом раздалось курлыканье птицы, а вскоре и боль начала уходить. Гарри сосредоточился на себе: в тело словно вливали эликсир, который разгонял жар, даруя приятный холодок. Боль почти ушла, оставив после себя усталость. Пересилив себя, Гарри встал и осмотрелся: как и в прошлый его сон в конце года (это теперь традиция такая?), комната была разрушена. Сбоку от него и рыжей девочки лежало крупное змеиное тело. Рядом, переминаясь с ноги на ногу, стояла птица. Это был феникс. Прежде, чем потерять сознание и упасть, Гарри цинично подумал, что все его сны, так или иначе, связаны со смертью. Он не удивился бы, закончись седьмой год в школе уже его смертью. — А… в общем, все так и закончилось. Я же умер. Мне нужна передышка. Нужна пе-ре-дыш-ка! Словно услышав его желание, перед глазами начали пролистываться картинки из жизни обычного школьника с расстройством личности. Все воспоминания откликались на его желание: он хотел узнать, как он дожил до своих семнадцати — он хотел увидеть что-то ближе, что-то несущественное — пожалуйста, было и такое. Гарри зашел в магазин с мантиями и осмотрелся: на площадке, где делали мерки, стоял мальчик. Выглядел он скучающе. — О, ты в Хогвартс, первый курс? — спросила его милая женщина, видимо владелица магазина или помощница. — Да, мэм. — Становись сюда, дорогой. Гарри встал рядом со своим будущим однокурсником. И принялся рассматривать его: он был прилизанным блондином, с вздорным носом и наигранно надменным видом. Словно все тут пыль под его ногами. Получалось не очень хорошо, но для мальчика одиннадцати лет — пойдет. — Тоже в Хогвартс? — Очевидно, да. — Я тоже в этом году поступаю. Как думаешь, на какой факультет поступишь? Я уверен, что попаду на Слизерин, хотя Когтевран тоже неплохой выбор, лишь бы не Пуффендуй — там учатся одни тупицы! — Сам ты тупица! — вдруг резко сказал Гарри и зло посмотрел на мальчика, но потом его черты разгладились, даже цвет глаз стал светлее, и он добавил спокойно: — Кхем, я к тому, что не стоит судить по факультетам предвзято, наслушавшись чужого мнения. Ведь если вдруг так получится, и ты попадешь на Пуффендуй — ты же не станешь внезапно тупицей? Иногда случалось так, что если одна из личностей была крайне не согласна с тем, что говорят Гарри, то пятно передвигалось само, давая шанс высказаться.

***

— Говорят, в этом купе едет Гарри Поттер? — Очевидно, да. Малфой, а это был именно он, замер. И внимательно присмотрелся к ответившему. Это был тот же мальчик, что и в магазине Малкин. Это сбивало с мысли, это интриговало, а присутствие Уизли мешало. — Ты что-то хотел? — Да. Меня зовут Малфой. Драко Малфой, и я пришел предложить тебе свою дружбу. В мире магии очень важно то, с кем ты общаешься, — тщательно подбирая слова, сказал Драко, но все равно поморщился, кинув косой взгляд на Рона. Гарри молчал. Он прикусил губу, анализируя ситуацию. С одной стороны — Малфой прав, и то, как он, аристократ, посмотрел и поморщился при виде Рона, говорит не в пользу последнего. С другой же — хитровывернутые игры — прерогатива Буджардини, а он предпочитает не выходить в пятно слишком часто. Когда пауза затянулась и Драко с Роном были готовы вспылить, что удивительно — по одному поводу, Гарри заговорил. Он, казалось, изменился, прищурился, опустил очки пониже, чтобы смотреть на Драко поверх них зелеными с желтыми вкраплениями глазами и сказал: — Что же, Драко, я понимаю, что ты сказал, кому и в какой компании. Но, прости, принять твою дружбу не смогу. Однако! — резко сказал Гарри, когда Малфой хотел уже состроить морду кирпичом и уйти оскорбленный. — Однако мне было бы интересно с тобой соперничать. Ведь найти достойного конкурента не менее сложно, чем друга. И ты, мне кажется, более чем достоин. Что скажешь? Заглядывая вперед, предложение это Гарри не выполнял, хоть Малфой и принял его. Джеймс, который чаще всего заменял Гарри в школе, наплевал на Слизерин и конкретно на Драко с высокой колокольни. Эмма, которая вставала в пятно реже всех, интересовалась либо младшенькими, становясь для них если не мамочкой, то хорошим товарищем, который всегда поможет, накормит и проведет куда надо. К слову, выстроенную Эммой репутацию Гарри поддерживали все, потому что просто не могли пройти мимо грустного потерявшегося первокурсника. На счет остальных все было еще проще: Рубен появлялся в основном в библиотеке или наедине с Гермионой, а Буджардини вставал в пятно крайне редко, предпочитая капать на мозги другим личностям внутри подсознания, изысканно руководя ими всеми, не тратя время на такие вещи, как управление телом.

***

— …из этого следует, что вы должны сходить в запретную секцию и проверить там! — Гермиона, я выслушал все твои аргументы и считаю их разумными, но! Подумай, ты предлагаешь нам пойти ночью и нарушить минимум половину школьных правил, — строго сказал Гарри, поправив очки на носу. Гермиона озадачено посмотрела на этот жест: обычно привычки постоянны, но у Гарри они непредсказуемо меняются. — Раньше тебя это не останавливало, — хмыкнула она. Он пожал плечами, а потом, увидев Рона, радостно помахал ему рукой, подзывая к ним. А когда тот подошел, то внимательно слушал, как Гарри предлагает ограбить запретную секцию и мимоходом поискать информацию о том самом секретном задании, которое они придумали сами для себя. Гермиона лишь сокрушенно покачала головой, не в силах понять эту загадку — Гарри Поттера. Гарри с интересом наблюдал за тем, как личности сменяли друг друга в его теле. Они работали, словно единый механизм и сама магия помогала им, решая куда лучше передвинуть пятно в тот или иной момент. Это не могло остаться незамеченным. И если Рону было все равно, как и многим на курсе, а учителя часто видели определенного Гарри, то Гермиону было сложно провести. Мало того, что она умна, она была еще и чертовски наблюдательна. — Гарри, я хочу с тобой поговорить. — Да, без проблем. Тут? Он указал рукой на так удобно подвернувшийся пустой класс. Сейчас телом управлял Джеймс, Рубен вместе с остальными исследовали бункер. Гермиона явно нервничала и не знала, как сказать. Она шевелила губами, словно подбирала слова, кивала, качала головой и в конечном итоге выдала:  — Гарри, я считаю, что у тебя серьезные психологические проблемы. Я, конечно, попросила у родителей кое-какую литературу, но все изучить довольно сложно, много где информация противоречит друг другу. Каждый из авторов считает, что он правее другого. Но я смогла вычислить твои основные проблемы. — И какие же? Джеймс был удивлен. Рубен уже все, что мог, перечитал, когда они жили у маглов, и вывел, подтвердил и разжевал теорию для особо тупых, а потом сказал, что это все не имеет значения. И сейчас Гермиона немного другими словами и временами неуверенно подводила к тому же выводу. Теперь Джеймс понимал, почему тому нравилось общаться с этой девочкой и почему он сам с ней общается: Гермиона любила читать, занудничать и доказывать свое мнение, но, в то же время, было в ней что-то безбашенное, чего не хватало Рубену. Она была хорошим другом. — Ты меня слушаешь вообще? — Честно говоря, не очень, ты так все заумно говоришь, — сказал Гарри и улыбнулся. А еще он растормошил волосы на затылке и не поправил очки. И весь был словно другой человек. Временами Гермиона могла с ним вполне сносно обсудить и домашнее задание, и дополнительную литературу, и даже магловские книги. А временами он был хулиганистым лентяем, готовым на авантюры и нарушение правил. — Но я вот что скажу, Герми, однажды ты все узнаешь. А сейчас, если тебе не сложно, ни с кем не делись вот всем тем, что ты мне сказала сейчас. Пожалуйста? Рубена было не дозваться, как и всех остальных, потому Джеймсу оставалось делать то, что у него получалось лучше всего — импровизировать. Он был уверен, что потом в пятно встанет Рубен и обсудит с Гермионой все: либо убедит ее в том, что она не права, либо наоборот — подтвердит ее личную теорию. Но все это будет потом. — Ладно, но только потому, что ты… ты мой друг. Вот. — Ты просто чудо, Герми! И Гарри подхватил взвизгнувшую девочку на руки и закружил ее по комнате. Гермиона была и в иллюзорном мире. Она ничем не отличалась от прототипа, что не могло не радовать. Влюбиться в нее было бы правильно, но не получалось — проблема его ненастоящей жизни в том, что он не мог чувствовать сильные эмоции к кому-то кроме сестры и отца. Сейчас Гарри понимал почему, но тогда, в свои тринадцать-четырнадцать лет, когда все торопились любить, он ощущал себя изгоем. На третьем году обучения добавились непрекращающиеся кошмары о зеленом и дементорах, радовало только отсутствие сна об очередном убийстве. Но сил радоваться этому не оставалось. Ему казалось, что он сходит с ума. Гарри ехал в одном купе с сестрой, Рубеном и Гермионой. Они весело обсуждали предстоящий год и дополнительные предметы. Сам Гарри выбрал руны и УЗМС, когда Рубен и Гермиона взяли все предметы, так как хотели попробовать каждый, а потом решить, что нравится больше. Но стоило Гарри моргнуть, как все изменилось. Пропала его сестра и Рубен, вместо них были Рон и какой-то взрослый мужчина потрепанной внешности. В купе становилось холодно, на окне появился иней и мигал свет. — Где Эмма? Рон, что ты тут делаешь? Кто этот человек? От Гарри не ушло и то, что Гермиона не обращала внимания на переполох, а внимательно продолжила следить за ним. Рон сильно удивился и, хлопая по плечу, все спрашивал: — Эй, дружище, что с тобой? Тут дверь приоткрылась, и через щель внутрь проникла костлявая рука. В голове все помутилось, он слышал крик мамы и ее слова «Убей меня, но не трогай сына!» и холодный насмешливый голос в ответ: «Как забавно, один из твоих дружков просил в точности да наоборот! Уйди с дороги, женщина!» И свет. Много зеленого света, который тот безэмоциональный голос назвал «Авада Кедавра». Очнулся Гарри в лазарете и долго смотрел в потолок, пытаясь понять, что это было.

***

На уроке ЗоТС Гарри не мог отвести взгляда от учителя: тот был похож на того спящего мужчину из его кошмара, только без шрамов на усталом лице и одежда была не потрепана. Он назвался Ремусом Люпином, профессором Люпином, позвал на чай и представился другом их семьи. Рассказал, как много путешествовал и вот теперь решил остепениться, освоить работу в Хогвартсе. Извинился за отсутствие подарков и принес из комнаты целый чемодан сувениров из разных стран. Учил он хорошо, но это не спасло от очередного видения на уроке. Они изучали боггартов и заклинание против них. Когда пришла очередь Гарри увидеть свой страх, то окружение опять поменялось. Он стоял перед закрытым шкафом. Рядом стоящий профессор потерял свой лоск и снова выглядел усталым, побитым жизнью волшебником, лица однокурсников изменились, все, кроме Гермионы. Из шкафа сначала показалась рука, такая же, как в том кошмаре в купе, потом появился и весь образ. Это был скелет в чернейшем балахоне. От него исходил холод и страх. Он неторопливо подплыл к Гарри, пока профессор не перегородил путь. Прежде, чем пропасть, он увидел боггарт профессора — полную луну.

***

«P.S. Папа, я не знаю что со мной. Мне кажется, я вижу галлюцинации. Люди вокруг меня меняются, сестра и Рубен пропадают, только одна Гермиона остается неизменной. Я с ней говорил, но она ничего не знает. Скажи, ты сможешь договориться, чтобы доктор Буджардини занимался со мной в Хогвартсе? Хотя бы раз в неделю. P.P.S. Это странно писать, но мне еще никогда не было так страшно».

***

Гарри был ловцом в команде по квиддичу. Ему нравилось летать, ловить снитч и быть полезным для своего факультета. Это было невероятное ощущение. В тот матч, когда его снова догнал кошмар наяву, была солнечная погода, пока она не изменилась. Он резко промок, вокруг был дождь, просто непрекращающийся ливень. Тучи сомкнулись на небе в одну непроглядную тьму. Вновь накатил страх, вновь он слышал голос матери и смех ее убийцы. Когда Гарри падал с метлы вниз, ему было невероятно легко, казалось, что скоро все закончится — он будет свободен от всех ужасов. Гарри хотел умереть.

***

— Он опять хочет умереть, — потупив взор, сказал Джеймс. Он сидел на корточках рядом со спящим мальчиком и гладил его по волосам. Каждая личность хотела уберечь Гарри, хотела, чтоб он полюбил жизнь и однажды смог открыть глаза в реальном мире, увидеть все его краски и почувствовать все его эмоции. Они оберегали его, как могли, как понимали слово «сохранить» сами. Они любили его словно родители, они готовы были умереть за него. — Это была стрессовая ситуация. Для него смерть — это решение всех проблем! — срывающимся голосом попытался объяснить Рубен. Он непрерывно протирал свои очки, что выдавало его волнение в полной мере. Эмма просто плакала в углу, сжавшись в комочек. А вот доктора среди них не было. — Меня пугает то, как часто он стал выпадать в реальность, — снова нарушил гнетущую тишину Поттер-старший, продолжая поглаживать сына. — Пятно словно взбесилось. Может, стоит поместить Гарри в бункер? — предложил он с надеждой. — Это очень плохая идея, — Рубен нахмурился, а затем поднял голову, глядя в упор на Джеймса, и решительно продолжил: — Я еще не рассказал вам, но мы нашли кое-кого в бункере. — В смысле? Там есть личность? — его рука замерла в районе плеча Гарри. Новость была неожиданной, да к тому же эти два крючкотворца (ладно — один) скрывали от доброй половины столь важную информацию. — И мы — это ты и Буджи, не так ли? — Не совсем личность, как мы, — проигнорировав второй вопрос, ответил Рубен. — Это кусочек чьей-то души. Оно обладает собственными эмоциями, знаниями и чувствами. Оно утверждает, что он — крестраж. Я еще не до конца разобрался что это, но сразу расскажу всем, когда выясню наверняка. В любом случае, он оградил пространство, чтобы его не смогли найти, поэтому там нам легко было спрятаться от шляпы. — Так в чем проблема поместить туда Гарри? — Джеймс честно пытался осмыслить всё это, но не смог уловить суть слов коллеги. — Проблема в том, — назидательно сказал Рубен, привычным жестом поправляя очки, — что на нас этот кусок не может влиять. А вот на Гарри — очень даже. Не уверен, как, но если мы поместим туда Гарри, то этот кусок чьей-то души сможет проникать в созданную нами иллюзию. И менять ее на свой вкус. А если он попадёт туда единожды, то сможет проникать всегда. Гарри поежился от несостоявшихся перспектив. Кто-то чужой мог попытаться подчинить его, перестроить на свой лад. Кто знает, может он насильно совместил бы все личности в одну. Или уничтожил бы его, заняв тело. О том, что этот кусок — Волдеморт, Гарри узнал, просмотрев воспоминания за четвертый курс. Именно там он вновь увидел сон о чужой смерти. Правда, это не значило, что кошмары оставили его. Но все это было не так важно. В реальности у него был крестный! Личности решили не добавлять Блэка в иллюзию. Почему? Память услужливо показала ему диалог. — Итак, Сириус Блэк. Что нам с ним делать? — поднял вопрос Джеймс. Несмотря на неумение просчитывать ходы наперед, после столь сложного года он не торопился настаивать на том, чтобы и в иллюзии у Гарри появился крестный. Ранить мальчика еще сильнее он не хотел — вдруг Сириус умрет? Вдруг он будет неадекватен и потом, когда Гарри вернется в реальность, то вместо веселого и жизнерадостного друга получит хрупкого и разваливающегося на кусочки психа? Двенадцать лет в тюрьме никого не красит. А двенадцать лет в тюрьме с дементорами вообще могут серьёзно повлиять как на внешний облик, так и на психологический. Вопрос, когда именно Гарри вернется в реальность, они не поднимали, но единогласно решили — после кончины этого безумного волдилорда, как его называл Джеймс, тогда все должно стать спокойней. — Я удивлен, что ты не торопишься сломя голову перекраивать его реальность, — ехидно заметил Рубен. На этот раз они собрались все вместе. Гарри в своем мире спал, потому каждый из них был свободен. — Я не хочу… — Джеймс подбирал слова, интенсивно почёсывая макушку. — Ему весь год было так хреново. Еще и отъезд Люпина пришлось делать, с которым он так сошелся. Словно нашел второго отца. — А мне кажется, что Гарри в него немножко влюбился, — задорно добавила Эмма. Чувства брата ее веселили. Сама она в Люпина и правда готова была именно что влюбиться, но понимание того, что вместе им никогда не быть, останавливало ее. — Это все твои чувства, Эмма, — тяжело вздохнул Рубен. — Не забывай: нам надо аккуратно выбирать окружение в реальной жизни. — Ага, то-то ты следуешь своему же совету и не общаешься с Гермионой дни напролет. Даже секрет наш рассказал ей! — опять влезла Эмма. — Эй, народ! — прервал нарастающий спор Джеймс. — Не отвлекайтесь от основного вопроса: что делать с Блэком? В итоге Блэк пошел побоку. Все железобетонные аргументы Рубена рушились об истеричное «ты не понимаешь, интуиция просто вопит, что все будет плохо с ним» Джеймса. Аргументы состояли из: крестный в магическом мире — это не просто слова и у него должен быть свой взрослый, который его поддержит в трудную минуту после слияния личностей. Еще там было о том, что нельзя просто взять и вырезать человека из жизни, но перекрывалось это тем, что они не «вырезают», они просто «не добавляют», а это вещи разные. Слушая их спор, Гарри вдруг понял, что знает о своих личностях немного больше, чем ничего. Например, Эмме вечно шесть лет и она любит проводить время в иллюзии, потому что там может расти. Джеймс души не чает в ней и постоянно подбадривает, даря ненастоящие семена фантастических цветов. У нее есть даже свой сад, где она высаживает и следит за ними. Рубен любит почитать в этом саду, а доктор Буджардини запустил в сад безопасных змеек и птиц. Эти знания не упали ему на голову внезапно, нет, просто только сейчас Гарри в полной мере осознал, что знал о своих личностях теперь больше, чем в самом начале слияния. Стало грустно и больно — все они были людьми в большей степени, чем он сам, но они должны исчезнуть, раствориться друг в друге и осесть привычками и воспоминаниями в Гарри. Мог ли он остановится и прекратить эту пытку? Мог, но только в самом начале, еще до того, как пожелал узнать причину своей смерти. — Руби, — Эмма подошла к Рубену и потянула его за рукав, прося присесть рядом. — Руби, а мы потом исчезнем, да? Рубен хотел сказать: «ну как мы можем исчезнуть? Мы все часть Гарри и мы навсегда останемся в нем» или «просто ты будешь знать обо мне или о Джеймсе намного больше, чем сейчас, мы станем единым целым». Рубен хотел сказать, что они не исчезнут, а просто переродятся, как гусеница, которая становится бабочкой. Рубен много чего хотел сказать, но все это не было правдой, потому что они перестанут осознавать себя индивидуальными, потому что они и правда все исчезнут рано или поздно. Вместо всех возможных лживых слов Рубен обнял Эмму и позволил ей выплакаться в свою жилетку. Он старался не думать, что, спасая тогда Гарри от падения с крыши и запирая в иллюзорном мире, они все сделали ошибку. Мог ли маленький маг действительно умереть, упав с крыши, когда он при этом, спасаясь от банды хулиганов, телепортировался на крышу здания? Философски-грустное настроение памяти передалось и Гарри. Он терялся в своих ощущениях, осознавая, что такое «грусть», что такое «обреченность». Гарри понимал: он не может ответить ни на неозвученный вопрос Рубена, ни на свой личный. Стараясь не думать о своих и их чувствах, Гарри продолжил просмотр. Он хотел закончить все как можно быстрее, но, как назло, все больше моментов он проживал заново, а не просто наблюдал. Чем ближе было к его смерти, тем больше воспоминаний стремилось ворваться в него во всей красе. — Гарри Поттер! Дело было в большом зале, выбирали участников для турнира. Когда после выбора трех оказалось, что есть еще и неофициальный четвертый участник, все замолчали. Тишина была глухой и вязкой. Джеймс, который сейчас управлял телом, хотел кричать. Он думал, что этот год будет спокойным, что они смогут полностью посвятить себя Гарри и его проблемам, что они, наконец, больше времени проведут, решая задачку под названием «крестраж», но нет. Все это рушилось, спотыкаясь о чертову бумажку с его именем. Рубен внутри бубнил о том, что они могут откосить от участия, если опекун или магический крестный разорвут договор, но их крестный — беглый преступник, а опекун — директор. И тот слишком уж согласен с ситуацией, чтобы отказываться от контракта. — К черту все, — сказал Джеймс всем в зале, вставая со стола, — я не кидал эту бумажку. Я хочу отказаться от участия, директор! — Простите, мистер Поттер, но, боюсь, это невозможно. Всем личностям стало понятно, кто виноват в шоу под названием «турнир».

***

Гарри сидел на трибунах и смотрел, как Крам посылает в глаза дракона проклятье. Он до боли в руках стиснул кулаки, нервничая. Виктор ему нравился, как человек, и меньше всего хотелось, чтобы он умер, будучи растоптанным обезумевшим драконом. Гарри смотрел, не мигая, и в какой-то момент ему показалось, что это он — он сейчас воюет среди камней на арене с драконом. Видение было настолько ярким, настолько живым, что Гарри вскрикнул от удивления. А в следующий момент он оказался на арене, стоя перед драконом готовым дыхнуть на него огнем… В голове словно что-то щелкнуло и вот он опять на трибуне, а по бокам Рубен и сестра, теребят его в разные стороны, чтобы он очнулся. — Мне… мне показалось, что это не Крам, а я стою перед драконом. Что я участник, — рассеянно сказал он. — Эй, ты просто слишком впечатлительный, — легко ударив кулачком в плечо Гарри, сказала Эмма. — Как ты можешь быть там? Ты несовершеннолетний! — Да, ты права. Просто это было так реально. Гарри помнил этот момент хорошо. Каждый раз, когда проводился этап, он на время оказывался на месте участника. В воде было страшнее всего, вокруг тьма, его со всех сторон сжимает толща воды, он не может понять, почему дышит под водой, хотя водного пузыря на голове нет. И тогда он начинает судорожно ощупывать себя: находит жабры, замечает, что пальцы рук стали, словно плавники, а ноги в мутной воде кажутся хвостом. Очнулся он тогда опять в объятьях сестры и друга. С тех пор Гарри стороной обходил Черное озеро. Он не мог представить себя проходящего все эти испытания. Восхищался мужеством Джеймса и смекалкой Рубена, которые вывели его победителем на каждом этапе. Он сам не смог бы так. Седрик появился перед входом в лабиринт, гордо держа кубок над собой, но Гарри уже был в реальности. Он судорожно сжимал кубок сам и неотрывно смотрел на тело Седрика. — Как же так? — шептал он тихо. — Как же так? Я же только что видел как ты был жив и держал этот кубок. Я же видел, видел, видел… К нему подбежал директор и министр, рядом семенили репортеры и щелкали камеры, но Гарри было плевать. Он отшвырнул от себя кубок и пытался нащупать пульс у Седрика. Он не хотел верить, что тот погиб спустя секунду после победы. Он что, просто упал замертво? — Гарри, что там было? Что случилось? — услышал он знакомый голос. — Ты куда-то исчез, а потом появился тут. К нему подбежала Гермиона и закрыла ото всех. Потом она схватила Гарри за лицо и заставила посмотреть на себя. — Ты который? — совсем тихо спросила она, Гарри буквально прочел это по ее губам. Он старался не думать, почему он умеет читать по губам. — Гарри, это ты? Когда она задала этот вопрос, то скорее интонация привлекла его внимания. Там было столько удивления, смешанного с замешательством, что Гарри наконец посмотрел прямо ей в глаза. — Да, я. А кто же еще, Гермиона? А потом он потерял сознание. Теперь Гарри знал, как закончился его четвертый курс на самом деле. Хотя стоило сказать больше: теперь он знал, как прошли все четыре года обучения в самом защищенном месте Британии. — Мерлин, это даже не смешно, — грустно усмехнулся Поттер. — Это словно ад, словно я должен пройти все семь кругов, прежде чем смогу жить нормально. Ему было страшно смотреть, что будет дальше. Судя по тенденции, станет еще хуже. И он все еще не знал, что такое «крестраж»: личности обсуждали это, наверное, в бункере. И памяти о том, что было, там не наблюдалось. Даже так оставались белые пятна. Даже сливаясь в единую личность, он не знал всего, что знали Они. Свой иллюзорный пятый год Гарри помнил, как год, полный головной боли. Во сне и наяву он всегда ходил под куполом тишины, любые громкие звуки раздражали его. Он держал рядом аптечку, чтобы можно было залечить внезапно кровоточащую руку, где раны складывались в нелепое предложение «я не должен лгать». Хотя он никогда и не лгал. Листая воспоминания, как кадры из фильма, он узнавал правду. Хотя уже и не хотелось. Когда в переходе под мостом около их дома появился дементор, Гарри оцепенел. Рядом с ним был какой-то толстый мальчишка, смутно похожий на Дадли, вокруг сгущалась темнота и холодело. Кирпичные стены покрывались изморозью. Перед глазами все расплывалось и мигало: дементоры и мрачное окружение то появлялось, то исчезало. Гарри знал: именно так и сходят с ума. И сам он разрывался между желанием сбежать, использованием патронуса или же сдачей на милость темных созданий. Находясь в бреду, он не сразу понял, что светящийся олень, так похожий на аниформу отца — это его патронус. Последней мыслью, перед тем как потерять сознание, было то, что он смог с первого раза использовать такое сложное заклинание.

***

Гарри радовался, когда отец взял их в Министерство Магии. Они с Эммой могли побывать на настоящем судебном процессе! Отца пригласили свидетельствовать в каком-то деле о нападении дементоров на маглов. Всего на мгновение Гарри задумался о том, что это событие очень похоже на его кошмар, но мысль быстро растворилась в наплыве впечатлений: они пришли в атриум. Людей было много, они все куда-то спешили и напоминали муравьев. Поттеры вклинились в этот поток и направились по своим делам. В судебном зале царил полумрак: стены из темного камня тускло подсвечивались факелами, и в глубине помещения скрывались люди. Гарри и не думал, что на заседании их будет так много. Их с Эммой определили на одну из скамей для слушателей, а Джеймс пошел в центр, где стояло кресло с цепями. Садиться в него он не стал, остановившись рядом. Для Гарри вновь все раздвоилось: вот он сидит рядом с Эммой и чувствует ее теплую ладошку в своих руках, и вот он — сидит в массивном кресле перед судьями, перед министром, как осужденный.

***

— Черт бы побрал этого волдилорда! Не давать ему добраться до Гарри все сложнее, а эти повторяющиеся сны о коридоре и двери! Я готов убить его голыми руками! Джеймс срывался на манекенах, которые появились тут недавно. Идею он позаимствовал у отряда, названного в честь одного подлого директора. Джеймс сделал это назло, чтобы подставить старика, когда их обман раскроется. А сделать все, чтобы обман раскрылся, обещал Буджардини. Гермиона, что не странно, поддерживала эту безумную идею. — Эй, Джи, ты чего такой злой? — Эмма появилась внезапно. Они решили, что маленькой и хрупкой Эмме не стоит знать, что творится в реальности, поэтому все время она проводила с Гарри в иллюзии. Она понимала, что ей многое не договаривают, но с расспросами не лезла. — Прости, мелкая, просто я устал. Обнимашки? — Обнимашки! — весело ответила она и кинулась в объятия.

***

— Окклюменция от Снейпа, серьезно? Рубен был настроен скептически. О том, как оградить разум от проникновения извне, они прочитали давно, но, увы, им не было суждено изучить этот вид магии. — Ну, а что ты хочешь? — театрально развел руками Джеймс. — Директор личность крайне подозрительная, но сам он делать ничего не будет. — Но Снейп! — Рубен сморщился при упоминании зельевара. — Он нас ненавидит. — Хочу заметить, что ненавидит он Гарри, о Нас он даже не догадывается! — самодовольно улыбнулся Джеймс. Внезапно появился Буджардини, загадочно закончив внутренний диалог: — Это ненадолго. Все они погрузились в размышления. Ситуация была патовая.

***

— Легилименс! Гарри в этот момент сидел в гостиной и обсуждал предстоящий урок по зельям. Он шутил о том, как можно использовать зелья забывчивости, и смеялся над едкими комментариями Гермионы. И когда он хотел сказать, что иногда подливает это зелье в случайные стаканы с соком, Гарри ощутил себя полноценным, живым, принадлежащим одному лишь самому себе. Это было невероятное чувство и даже то, что он находился не в гостиной, а в кабинете профессора Снейпа, не помешало ему насладиться мгновением. — Поттер, что вы сделали? Чтобы успокоиться, Гарри надолго закрыл глаза, успокаивая сердцебиение и приводя мысли в порядок. Из всех кошмаров, которые его преследовали — этот был самым приятным. У Гарри оказалась естественная защита от чтения мыслей: он просто становился целым, соединялся со всеми личностями в одну, и его накрывало от этого. От заклинания он был защищен, но не от воздействия изнутри. Его карманный Темный Лорд транслировал кошмары о коридоре в Отдел Тайн круглосуточно — сон крестражу был не нужен. Гарри хотел было продолжить смотреть, что было дальше, но он понял, что ничего не осталось. Почувствовав себя единым целым, он не захотел отпускать это чувство, таким он и остался — собранным из разных кусочков личностью. Память не разделилась, она слилась воедино, оставив ему и малышку Эмму, и папу, и Рубена, и василиска на втором курсе, и ужасные отработки у Амбридж, и погоню в Отделе Тайн, и смерть Сириуса, и сорвавшееся заклинание в туалете Миртл, и Снейпа. Приложив руку к щеке, Гарри понял, что плачет: вместе с воссоединением личностей в одну он получил их мысли, чувства. Их любовь. Они всегда защищали его, как могли. Они хотели, чтобы он жил. Но в итоге он все равно умер. Сквозь оглушающую тишину прорвался звук: тихие, глухие удары, похожие на чужое сердцебиение. Следом за этим донесся и слабый скулеж, плач. Гарри оглянулся в поисках источника шума и нашел его под собой — это был сверток с чем-то бесформенным, черным и мерзким. Гарри понял, что это был он — крестраж, в реальности лишь кусочек от целого, изуродованный младенец. Гарри не мог понять, как относится к нему, в нем смешались жалость и отвращение к этому… существу. — Ты не можешь помочь ему, — раздался голос в тот момент, когда Гарри решил поднять сверток. Что бы он сделал с ним? Гарри не мог ответить. — Директор?! — Рад тебя видеть, — улыбнулся тот. Альбус Дамблдор казался живым и здоровым. Обе его руки были целыми (память услужливо подсунула Гарри кадр с почерневшей рукой директора), на лице появился румянец и весь он выглядел добродушным старичком, коим казался на первом курсе. — Странно слышать это в месте, где встречаются мертвые, директор, — без тени улыбки ответил Поттер. — Ты уверен, что в действительности умер? — казалось, что улыбка Дамблдора стала еще шире. Гарри задумался, в голове у него все еще творилась каша из смешанных воспоминаний. Да и, в общем-то, спрашивать о том, в действительности ли он не умер, нужды не было — ведь он не умер. Это знал Рубен, когда уговаривал их всех пожертвовать собой в лесу, стоя перед Волдемортом и его последователями. — Директор, скажите, а вы знали? — полюбопытствовал он. — О чем? — мягко переспросил старик. — Я много чего знаю, мальчик мой. — О том, что я… — выговорить «неполноценный» он не мог, его личности были живыми, они спасали его раз за разом и сделали больше, чем кто-либо. Сказать «раздробленный на кусочки» тоже не поворачивался язык. — Что я всегда был не один. — Конечно, ты был не один, Гарри! Тебя окружали друзья и верные товарищи. Профессора поддерживали тебя, как и вся семья Уизли. — Был еще кое-кто… — протянул он, отводя взгляд. За спиной Дамблдора Гарри увидел четыре силуэта, и он не мог с уверенностью сказать, что они были на самом деле, что это не разыгравшееся воображение. Там стоял высокий доктор Буджардини, он держал на руках малышку Эмму. Рядом, вполоборота к Гарри, стоял Рубен и улыбался ему уголком рта. Справа стоял радостный Джеймс — он махал рукой и что-то непрерывно говорил. Ни в одной из своих жизней Гарри не умел читать по губам, но это умела Эмма. Джеймс повторял: «Мы всегда будем в твоем сердце, малыш Гарри. Всегда». — И кто же? — вскинул брови директор. Бывший директор. Он стоял в задумчивости и ожидал ответа. Но не получил его. — Знаете, я оставлю это при себе, — видя непонимание в глазах директора, Гарри добавил: — Оставлю при себе знание о том, кто еще всегда был рядом со мной. Ну, а сейчас мне пора, директор. Это же вокзал Кингс-Кросс, да? — И ты больше ничего не хочешь спросить у меня? — на всякий случай спросил Дамблдор. — Нет. Все, что я хотел знать, я узнал, — с улыбкой ответил ему Поттер. Гарри сел на подошедший поезд и отправился вперед.