Five, four, three, two, one, Five, four, three, two, one…
***
— Первая Волна, Вторая, Третья! Да сколько можно! — кричала я. — Мэд, успокойся, — спокойным тоном ответила мне Эллисон, моя лучшая подруга, — Это все скоро закончится. — Конечно, Элл, скоро все закончится, но мы окажемся погребены под землю! Как ты можешь оставаться такой спокойной?! Может, в этом была виновата моя вспыльчивость, а может и Эллисон, которая была уж слишком спокойна, но я сорвалась. Я не помню, как это было, я лишь помню последствия и моменты. Я помню, как кричала что-то про чертовых иных со своим кораблем-носителем. Помню, как кричала на Эллисон. Еще помню, как разгромила полдома в порыве злости и гнева. А Эллисон просто спокойно смотрела на меня. По крайней мере, она знала, что это я. Я настоящая. Честно говоря, Эллисон всегда была рассудительней, чем я. Если я жила одним днем (до Прибытия), то у Элл был конкретный план на свое будущее. А с прибытием иных, все эти планы стали просто никчемными. Мы «жили» в каком-то заброшенном доме неподалеку от Семьдесят Пятого шоссе в Цинциннати. Мы не рассчитывали на спасение, мы вообще ни на что не рассчитывали. Просто что-то подсказывало идти на юг. На юге всегда тепло и если уж с прибытием пришельцев нас ожидает новый ледниковый период, то почему бы не пережить его где-нибудь в Мексике (если он нее еще что-то осталось)? Ну, может и не пережить, а просто отправиться на юг. Как можно ближе к экватору. Если мы и выходили на улицу, то поодиночке. Дружба дружбой, однако жить хотелось больше. Мы искали все, что можно съесть. И везде. На заправках, в супермаркетах, в других домах. А однажды я набрела на жилой дом. Это было ночью. В темноте я разглядела, что это ферма. Была. Во дворе лежала стопка недавно нарубленных дров. На столе в кухне стояло несколько буханок мягкого хлеба и две чашки зеленого чая. В мой рюкзак уместилось только три буханки. Но нам и этого хватило. Когда я принесла хлеб, у нас был второй день рождения. Мы не ели нормального хлеба еще с пор Первой волны. Не поверите, но я даже запомнила как выглядел тот человек. Светловолосая кудрявая девушка на вид не старше меня. Она спала, а на прикроватной тумбе рядом с ее кроватью лежал «люгер». Дом не был заперт, девушка спала, а это значило, что тут живет кто-то еще. Естественно, я тут же выбежала из дома и убежала в лесную чащу, к нашему с Эллисон пристанищу.He holds the gun against my head, I close my eyes and bang I am dead.
***
Ярко-рыжие угольки играют со мной в игру. Я должна поймать их, что сделать очень непросто. Я все слышу. Каждый удар моего сердца, которые постепенно звучат все реже и реже, слышу каждый шорох травы, что подо мной просит о помощи. Слышу каждую букашку, каждого таракана. Каждую поденку.I know he knows that he’s killing me for mercy. And here I go.
***
Эллисон умерла. Умерла из-за своей невнимательности, из-за меня. Когда мы выдвинулись дальше на юг, нас уже поджидали. Глушитель в лесной гуще, чтобы прикончить из своей снайперской винтовки. Элл приняла удар сразу. Для нее первая пуля в ее жизни оказалась смертельной. Она даже не успела опомниться, чтобы взять в руки свою винтовку. Я услышала выстрел, и через три секунды тело Эллисон упало. Она уже не дышала, она уже была мертва. Прежде чем глушитель пристрелил меня, я успела снять с предохранителя свою винтовку. Потом я получила подарок на память — пулю в плечо. Тогда я смогла понять, где сидела эта тварь и пристрелить ее. Я расстреляла всю обойму, но я была уверенна, что он мертв. Через три дня меня подобрал школьный желтый автобус. Я не шучу. Я шла по обочине, не боясь, что меня пристрелят. Ночную тишину пронзил рык моторов и скрип отваливающегося переднего бампера. Это было так обыденно и в тоже время ненормально, что если бы я могла, то рассмеялась бы как сумасшедшая. В автобусе были только дети. Шесть лет, семнадцать, десять. Я ужасно себя чувствовала, поэтому не смогла рассмотреть всех лиц. Но я помню, чоо почти все места в автобусе были заняты. Сначала это казалось мне какой-то сказкой. Что я просто вырубилась на дороге и теплое мне все это просто кажется. На самом деле нет никаких автобусов, никакой армии и никаких спасенных детей.He holds my body in his arms, He didn’t mean to do no harm, And he holds me tight.
***
Я горю. Правда или ложь? Я не знаю, сколько лежу тут. Может, пять минут, а может и два часа. Я не знаю, я никогда не умела ориентироваться во времени. Я все слышу. Шелест ветра. Топот пары, может двух, ног. — Мэдди, Мэдди! Кто-то кричит мое имя, но я знаю, что мне кажется. Тут никого не должно быть кроме меня. Да и меня тут не должно быть. Я должна была взорвать второй лагерь смерти после полной эвакуации детей. Но этого не произошло, потому что чертову Эвану Уокеру стерли память. Зато, я убила Воша и уверена в этом на все триста процентов. Почему-то вспоминаю, как мы в детстве шутили с Эллисон про пришельцев, какие они. Маленькие, зеленые, ростом фута два-три, не больше. У них несоразмерно большая голова. Они прилетели на Землю не чтобы ее забрать, а чтобы подружиться с нами. Мы представляли, что с их прилетом все наладится и все земные проблемы решатся. Но не тут-то было. Вдалеке слышу еще один взрыв. Этот последний — я уверена в этом. Салливан взорвала корабль-носитель. Она сильная. Она сильнее всех нас. Если мы все провели время в логове иных, то эта девчонка сражалась с иными до последнего и это только, чтобы спасти своего брата.Oh, he did it all to spare me from the awful things in life that come And he cries and cries.
***
В автобусе мне что-то вкололи и я приезду в лагерь смерти я уже чувствовала себя нормально. Ну, во всяком случае неплохо. Меня привели в порядок. Я даже выглядела как нормальный живой человек. У меня забрали мой рюкзак. Но в последний момент я успела выловить из него маленький карманный фонарик и книгу. «Цветы для Элджернона». Даже несмотря на конец света, я читала. Читала все, что попадется под руку. От дешевых женских романов до Стивена Кинга. По ночам, после отбоя, когда мне было не уснуть, я включала фонарь и читала. Читала пока не устану или пока не захочу спать. Мне дали имя «Игла». Не знаю, почему. Возможно, из-за моей прямолинейности и колкости. Но это не я. Это правда. Мне не нравилось мое имя, меня оно бесило. Я никогда не была и не буду Иглой. Я всегда была Мэдисон Уиттмор, Мэд, Мэдди, но не Игла. Меня запихали в пятьдесят третий отряд. «Одна из самых слабых групп, поэтому тебе там и место», — сказал Резник. А потом я убила его. — Как тебя зовут? — спросила я у командира отряда, когда меня привезли. — Зомби, — ответил тот. — Нет. — я скрестила руки на груди, — Твое настоящее имя. — Бен. — Я Мэдисон. Или Мэд. Но не Игла. Тут было двое относительно маленьких детей — Наггетс и Чашка. Первый относился ко мне спокойно. Как с сестре (которая, кстати должна была прийти за ним). А вот с Чашкой у меня отношения не заладились. Ее бесил тот факт, что теперь она не единственная девчонка в группе. А потом она привязалась ко мне. И я поняла, почему ее назвали Чашкой. Жаль, я не успела узнать ее настоящее имя. И вообще из настоящих имен я знала только имя Зомби и Наггетса.I know he knows that he’s killing me for mercy, And here I go.
***
Корабль-носитель иных разрывается на части, и я вижу это. Честно, я даже не предполагала, что зайду настолько далеко. Там, в лесу, после смерти Эллисон, я сбежала. Мне было страшно, я знала, что я следующая. Осколки летят прямо на меня. Но мне не страшно, я не боюсь. Мне не больно. Уже. Осколок стекла рассек лоб и кровь несколькими струйками стекает по моему лицу. Мне неприятно, я хочу стереть ее рукой, но не могу. Не могу пошевелить ни руками, ни пальцами — ничем. Это как в кино, — когда главный герой постепенно умирает, но он чувствует все. Со мной сейчас происходит тоже самое. — Мэдди! Я хочу закрыть уши руками, но не могу. Я могу лишь моргать и дышать. Пока что могу. Кто-то приближается ко мне, и я чувствую это. Знакомые шаги, кто-то бежит в мою сторону. Видимо, добить меня. Зеленое свечение, что издавал корабль-носитель иных, окончательно гаснет и вот тогда я точно уверена, что это конец. Конец войны.He holds my body in his arms, He didn’t mean to do no harm, And he holds me tight.
***
Через два месяца наша группа с одиннадцатого места переместилась на пятое. Это, знаете ли, был успех. Еще через неделю нас отправили на первое задание в Дейтон. Весь подвох заключался, пожалуй, в том, что до Прибытия я жила в Дейтоне. И вы даже представить себе не можете, как я боялась этой вылазки. Воспоминания, все такое. Но, как потом оказалось, я боялась просто так. У меня просто не было времени на ностальгию. Сначала нас чуть не убили, а потом мы чуть не разнесли там все. Мы тогда даже не догадывались, кто все эти люди. Тогда я пристрелила Резника. Вот так просто. Это все была проверка. Нас просто проверяли на то, как мы поведем себя в критической ситуации. И то ли от страха, то ли из-за злости застрелила человека. Первая эмоция — страх. Потом — замешательство. Я выбралась из квартиры, которая стала нашим укрытием на ближайшие пару часов, под громкие крики Кремня от том, что «я вообще головой не думаю и меня пристрелят». Однако, через пару минут подстрелили не меня, а Кремня. Первое, что мне вспомнилось, это детская угроза «Кто так обзывается, тот так и называется». Знаю, это странно, очень странно. Так вот, я вылезла из прикрытия и быстро направилась к телу. И я увидела Резника. Тогда я скорее радовалась, чем плакала, что убила человека. Но, по правде говоря, он заслужил. Потом все было очень быстро. Я выстрелила Бену в бедро (за что потом тысячу раз извинилась) и за ним прилетели с Базы. Мы вытащили имплантаты и выкинули их к чертям. Дамбо (двенадцатилетний парнишка) вырубил двух солдат-глушителей, которые должны были следить за нами, и мы «позаимствовали» у них «хамви». За руль была отправлена я, так как была самая старшая и на их взгляд рассудительная. «Старшие не всегда рассудительны», — пробубнила я, когда садилась за руль. Ну что, они были сами виноваты, ведь посадить меня за руль была не моя идея. Мне было весело, а остальным страшно. До этого я водила машину только два раза и они оба не закончились удачно. Так что я отрывалась как могла, а остальные буквально молились, чтобы нас не вынесло с дороги в какой-нибудь кювет. У бывшего и на тот момент уже взорванного лагеря смерти мы встретили не только Бена и Сэма, но и Салливан. Ту самую светловолосую кудрявую девчонку из жилого дома. Только ее волосы были короткие. — Ты подстриглась, — констатировала я факт, повернувшись назад. В ответ Кэсси лишь растерянно взглянула сначала на меня, а потом на Бена. — Я видела тебя. Ночью, на ферме на Семьдесят Пятом около Цинциннати. У тебя были длинные волосы. Так я познакомилась с Кэсси Салливан и узнала про «глаза», глушителей и в частности про Эвана Уокера, который пытался отнять жизнь у Кэсси, а потом спас ее.Oh, he did it all to spare me from the awful things in life that come And he cries and cries.
***
Я горю. Правда или ложь? Я уже не вижу клубов дыма у меня над головой. Я уже ничего не вижу. Корабль-носитель взорвался и его осколки дождем посыпались на меня. Но я не перестала слышать. Пока еще не перестала. Пока я могу это делать, я не сдамся. Я слышу шаги, слышу как кто-то переворачивает обломки корабля в поисках, я слышу как кто-то выкрикивает мое имя. Голос вот-вот сорвется, но он продолжает искать меня. — Мэдисон! Мэдди! Отчаянный детский крик приводит меня в себя, отчего мне становится еще хуже. Это Сэм. Обычно, в фильмах это помогает и я попробую. Собираю все оставшиеся силы на концентрируюсь на голосе. Я вспоминаю свой некогда звонкий и громкий голос. Я слышу себя за сотни миль отсюда, — там где я даже не была. — Я тут! — из последних сил выкрикиваю я. Хочу закрыть глаза, но знаю, что нельзя. Что не могу. Я должна увидеть их в последний раз. Сэма и Бена. Небо ни капельки не изменилось за те пару минут, что я провела под завалом. Меня питает та мысль, что я вижу небо, а значит, меня нашли. — Мэдди! Мэдди, это я, Бен! Посмотри на меня! Он вытаскивает мое тело из-под завала на воздух и я вдыхаю. Шанса, что я выживу нет, но стоит попробовать. Главное — чтобы не было больно. У Бена по прежнему теплые руки. И они дрожат. То ли от страха, то ли от моего холода. Он проводит рукой по моим волосам и тихо, как молитва, говорит: — Ну же, Мэдди, давай. Ты сильная. Посмотри на меня. Скажи что-нибудь. Я знаю, что мне нужно это сделать. Я должна хотя бы попытаться. Своей дрожащей рукой я зацепляюсь за локоть Бена и перевожу взгляд на него. — Вы все сделали? — шепчу я.Five, four, three, two, one…
***
Мы ждали Уокера достаточно долго. Если я не верила в него почти с начала, то позиция Кэсси ни капельки не изменилась. Все шло своим чередом. Мы все ждали Уокера и попутно пытались придумать как спасти остальных детей. Конечно, у нас ничего не получалось, а если и получалось, то ерунда полнейшая. А потом, в самый разгар зимы заявился Эван. Весь в ранах он еле дошел до отеля, а когда дошел тут же отключился. «И как это, собственно, понимать?» — крутилось у меня в голове. Меган заявилась достаточно нежданно. Хотя через двадцать минут после шума вертолетных винтов у нас над головами. Согласитесь, странно. Вот и мы искали подвох. Первое, что она сказала, когда появилась, это было: «У меня болит горло». Когда Уокер очнулся, рассказал нам про детей-бомб. У Меган в горле было взрывное устройство и его нужно было взорвать. И остаться в живых. Иные проверяли нас. «Тест на глушителя», — сказала тогда я. Они догадывались, что среди нас есть глушитель. Именно поэтому они решили нас проверить. Сначала Бен хотел убить девочку. Он не смог, я ему не позволила. Поэтому через пару дней было решено вытащить из Меган эту штуковину. Изначально это должен был делать Бен, но подстреленное мной бедро дает о себе знать. И рисковать были вынуждены я, Кэсси и Уокер. Кэсси под руководством Эвана перебирала провода в горле девочки, а я просто держала фонарь. И это было крайне нелогично, ведь если бы все закончилось по-другому, из «рассудительных старших» остался бы только Бен. Помню как он поцеловал меня напоследок. Это было в коридоре. Минут за десять до начала операции «Пытаемся вытащить бомбу из горла семилетней девочки без последствий». Большая часть ребят уже была на заправке. — Если что-то случится, то уходите отсюда как можно скорее. Они вернутся за трупами. Так у вас будет хоть какое-то время спрятаться. — Если что-то случится, — также начал Бен, — то… Я… Я знала, что он хотел сказать, но я не хотела подталкивать его. Мне хотелось, чтобы он сам сказал это. — Короче… — многозначительно закончил Бен и поцеловал меня.Fife, four, three, two, one…
***
— Вы все сделали? -шепчу я. — Да, да, — торопится Бен, — Мэд, не отключайся. Смотри на меня. На душе становится действительно спокойно. Я знаю, что этому кровавому террору пришел конец. Но я не могу поверить в это. Иные отобрали у нас веру еще в пору Четвертой волны (или Уокера, это мое персональное название). Я не могу осознать это. Уж слишком долго мы прятались, чтобы потом в один момент выйти в свет со слишком идеальным планом и наконец-то завершить эту войну. Это сильно похоже не сюжет какой-то сказки, в которой все живут вечно, долго и счастливо. Но когда-то мы все были детьми и верили в сказки, и почему-бы не поверить сейчас? Когда-то же должно наступить спокойное время? Поэтому я улыбаюсь. Где-то вдалеке слышу голос Сэма, который что-то рассказывает Меган. Они хорошие друзья. Сэм не отпускает девочку ни на шаг, потому что хочет защитить. Бен что-то говорит мне что-то успокаивающее, но я его не слушаю. Я смотрю на небо и улыбаюсь. Я помню, что в пору Первой волны говорила Эллисон, что знаю, под какую музыку хочу умереть. Это так иронично, что именно сейчас я это вспомнила, что аж смеяться хочется. Понимаю, что мои глаза постепенно закрываются. Но я этого не хочу. Он этого не хочет. — Мэдисон, Мэд, не закрывай глаза! У Уокера есть лекарство. Мэд!Five, four, three, two, one…
***
Я не знаю, кого было тяжелее терять: Элл или Чашку. Но чувство, что виновата в этом именно становилось сильнее с каждым разом. Это было возле отеля Уокера. Когда мы не прошли тест на глушителя, естественно, иные послали несколько вертолетов с солдатами-глушителями на борту, готовыми разнести все к чертовой матери. И именно в тот момент мы решили сваливать из отеля и, — а почему бы собственно и нет, — подорвать бомбу, которую «принесла» нам Меган. На первый этаж мы установили газовый баллон, который нашли на соседней заправке и бомбу. Все, что от них требовалось, так это сидеть на той же самой заправке и не высовываться, а от меня открыть баллон на самую малость и успеть добежать до заправки. Но почему же именно мне выпала такая честь? Все просто. Это должен был делать кто-то из «рассудительных старших», таким образом нас осталось четверо — я, Салливан, Уокер и Бен. Двое последних отпадали сразу, потому что у Бена прострелено бедро (спасибо Мэдисон Уиттмор), а Уокер еле мог ходить вообще. Салливан тоже была пострадавшей от двери, которую Дамбо резко раскрыл, и Кэсси вписалась в нее лицом. Оставалась только я, что и так не сулило ничего хорошего. Сначала все шло гладко — я открутила винт на баллоне и как можно быстрее донеслась к заправке на противоположной стороне. Но, видимо я не рассчитала и слишком сильно крутанула винт и поэтому бомба сработала раньше, чем предполагалось. Когда я была только у разделительной полосы. И когда я услышала рокот вертолетных винтов. И когда он тупости и невнимательности грохнулась прямо посередине дороги. Первое, что мне захотелось сделать, это ударить Уокера со всей силы. Второе — добежать до укрытия. Я знаю, что с его великолепной двенадцатой системой он все слышал, но никому не сказал. И эта маленькая дуреха побежала ко мне. Чашка неслась со всех ног, все еще не слыша приближающихся вертолетов. Помню, как орала, чтобы она бежала обратно. Помню, как она добежала до меня одновременно с вертолетами. Еще помню, как осколки окон отеля полетели мне прямо в спину. Потом пара выстрелов и конец. Они улетели, я лежала на разделительной полосе с простреленной ногой. Чашка не шевелилась. Я знала, что это значило, но не хотела признавать это. Я не верила, что она умерла. Я кричала ее имя, пока голос не сел. Я разодрала костяшки до крови, потому что била асфальт и кричала ее имя. Потом я помню, как меня оттащили Дамбо и Кекс. Первое, что я сделала, это несколько раз ударила своими изодранными костяшками по идеальной физиономии Уокера. Никто не понимал, в чем причина. Но это знал он и мне этого было вполне достаточно.The gun is gone
***
— Посмотри, какое небо красивое, — шепчу я. Оно и правда сегодня замечательное. Но Бен не перестает смотреть на меня, будто боится, что если отведет взгляд, я убегу. — Бен, — зову его я, — Посмотри, пожалуйста. — Я… Я не могу, Мэдди. — теряется он, а потом заметно переводит тему, — Ты самый дорогой человек в моей жизни, и я не прощу себя, если ты… Если тебя не станет. Я держусь за его руку и чувствую, как вся кожа Бена покрывается мурашками. Это, наверное, самое страшное в жизни — осознавать смерть близкого человека. Или осознавать свою смерть. Парадокс, но мне не страшно и я уже не боюсь. — Я в порядке, Бен — еле слышно шепчу я, — Со мной все хорошо Я знаю, что он слышит. Я знаю, что он не верит ни единому моему слову.And so am I
***
Пять месяцев мы отсиживались в каком-то домишке, напоминающим ферму Уокера. Пять гребаных месяцев. Мы пытались придумать план спасения остальных детей. И заодно дожидались Пятой волны, — по прогнозам Уокера самой разрушительной. По его словам, это должна была быть завершающая волна, которая стерла бы всех выживших с лица Земли навсегда. И даже вспомнить нас некому будет. Все как в фильмах про подростков и конец света: несколько выживших подростков (пятьдесят третье отделение, Салливан и Уокер) и обычно маленький ребенок (Салливан младший и Меган), которые до начала всего этого либо ненавидели друг друга, либо не знали, безуспешно пытаются придумать план по спасению остальных выживших, попутно влюбляясь друг в друга. Салливан ненавидела Уокера. Во всяком случае, говорила так. На самом деле между ними была какая-то особая внеземная (ох, как иронично) связь. По сути, они оба были обязаны друг другу своими жизнями. Подумаешь, всего-то… А из-за того, что Кэсси слишком часто пытала Эвана по поводу Пятой волны, я слишком часто оставалась с Беном. Не то, чтобы у нас была какая-то любовь, мы просто нравились друг другу. Даже несмотря на конец света я осталась той Мэдисон, которая влюблялась, а не убивала. А потом иные объявили о начале Пятой волны. У глушителей была ровно неделя, чтобы добраться до ближайшего лагеря смерти. И мы отправили Уокера. В этом заключался наш козырь. Мы разделились на две группы: Дамбо, Кэсси и Сэм и я, Бен, Кекс и Меган. Так было безопасней и меньше риска быть убитыми. Было принято решение идти не в обход, а через Эрбану. Это было в сотни раз рискованней, но быстрее. Собственно, в этом решении и заключался подвох — Кекса убили. Точнее, он умер. Или его убили. Мы не знаем. Он наступил на какую-то консервную банку, и она взорвалась. Мы добрались до лагеря смерти почти одновременно, с разницей в полдня. Мы пришли раньше и пытались всячески отвлечь Меган от происходящего — Бен рассказывал ей сказки, а я пела какие-то песни. У Бена была сестра, которая очень любила сказки. А потом все было слишком быстро. Бен был оставлен с Меган и Сэмом, а я, Дамбо и Кэсси отправились громить лагерь смерти. Сначала мы втроем убили всех охранников с восточной стороны. Дальше Салливан отправилась искать Уокера, а мы с Дамбо продолжили обстрел охранников. Потом мы тоже разделились — Дамбо эвакуировал всех детей, а я искала Воша, ведь от него зависело начало Пятой волны. Помню, как случайно встретились с Кэсси в коридоре и продолжили поиски вместе. Помню, как нашли Уокера. Без памяти, готового разнести всю базу к чертям. Помню, как почти одновременно с Салливан выстрелили в него. Это дало нам преимущество. Еще помню, как Кэсси что-то пробубнила и убежала в другую сторону, оставив меня с Уокером. «Беги, Мэд!» — крутилось у меня в голове. И я побежала. И Уокер тоже. Из-за двух пуль его супер скорость испарилась. Мне нужно было найти Воша. Но «глаза», которые были расписаны по коридорам нами с Салливан, сыграли большую роль. Мне нужно было лишь добежать до большой красной кнопки в начале коридора. Я помню, как не поднимая кнопку с пола со всей силы наступила на нее. А потом я помню громкий взрыв и куча бетонных балок и перекладин.And here I go.
***
Вспоминая все, через что я прошла у меня слезы текут. Я пытаюсь остановиться, но не могу, потому что уже не принадлежу себе. — Мэдди, все в порядке, — ласково шепчет Бен, — Дамбо уже бежит. Я вижу лишь силуэт Бена, но мне и этого достаточно. Я смотрю на него как в первый раз, когда я только прибыла в «Приют». Я пытаюсь запомнить его. Волосы, скулы, глаза, губы. Они мягкие и шершавые. Мои глаза глаза постепенно закрываются и я чувствую тепло. — Мэдди, прошу, не закрывай глаза. Смотри на меня, — шепчет Бен, немного покачивая меня. Я падаю. Правда или ложь? Я уже не чувствую теплых рук Бена. Они как будто испарились. Вся моя кожа холодная и бледная, как у вампира. Я вижу себя со стороны. Вижу Бена. Сэма и Меган, которые идут в сторону моего тела и Бена. Дамбо, который торопится, но не успеет. Я это заведомо знаю. Я вижу кучку ужасно испуганных детей, которые вообще не понимают, что происходит. Я вижу Уокера, который пострадал чуть меньше моего. Я вижу остатки того мира, прошлого. Который основывался на убийствах и крови. — Мэд, не оставляй меня. Голос Бена эхом разносится в моей голове. Я вижу как он нежно гладит меня по щеке, но я этого уже не чувствую. — Я всегда буду рядом, — одними губами говорю я. — Ты нужна мне, Мэдди! Дыши. Помню себя. Одинокую испуганную после Первой волны. Еще тогда у меня умерла вся семья. Я была одна, пока меня не подобрала Эллисон. Скорое я ее увижу. Скоро я всех увижу. Маму, папу, старшего брата. Всех остальных. Все семь миллиардов. Мой организм устал бороться. Моя кожа уже ничего не чувствует. Я опустошена. Я устала. Я просто хочу спать. — Я люблю тебя, — шепчу я и закрываю глаза. — Я тоже тебя люблю.Но этого Мэдисон, Мэд, Мэдди, «Игла» Джена Уиттмор уже не слышала.