Без Названия

      В стареньком деревянном домишке, по узкому, наполненному различным хламом коридору, шаркал, задыхаясь от кашля, юноша лет пятнадцати абсолютно непримечательной наружности. Это Аркадий, и он пытается доползти до кухни. Там уже с наслаждением, как гиппопотам на водопое, опохмеляется его мать Наталья Петровна, а рядом с ней сестра его – Света ‒ нежная девушка со светлым лицом и уставшим взглядом. – Чё, уже задыхаешься спозаранку? Не успел Аркадий переступить порог, как тут же споткнулся о звонкую стеклянную бутыль. – Вообще-то, кхе-кхе, уже полдень, – тихим, хриплым голосом заметил подросток. Оттолкнув бутылку в сторону, он направился к плите, что было довольно непросто. Замызганные окна плохо пропускали свет, поэтому в доме стоял постоянный полумрак, а ночью и вовсе хоть глаз выколи. Электричество хоть и барахлило, но спасало от унылой, давящей тьмы. Аркадий нащупал среди горной цепи немытой посуды закопчённый котелок, поднёс его к крану, из которого в очередной раз полилась оранжеватое, комковатое нечто. Он посмотрел на воду, покривился и поставил котелок на место. – Какой–ик–сегодня день? – спросила мать. – Уже среда. – Почему не в этой, как её, школе? – Так закрыли её из-за недостатка средств. – Мда? – Наталья Петровна хотела поначалу удивиться, но потом передумала, – Ну и правильно! Куды тебе? Вон как задыхаешься! Дома сиди! – женщина махнула рукой и достала из кармана измятую сигарету, из которой со всех сторон лезло содержимое, и закурила. Кашляя и задыхаясь от едкой смеси, она пыталась держать лицо невозмутимым и естественным. За столом, подперев голову рукой, сидела Света. – Да-да-да, – аккомпанировала она матери. – Со мной всё нормально. – Кхе–кхе. – Можно я хоть к Гришке схожу? Скучно мне здесь, – захлёбываясь кашлем, молил сын. – Цыц! – большая рука судейским молотком ударила по столу, завершив разговор. Молодой человек сгорбившись, кряхтя и бубня что-то себе под нос, как старик, опечаленный шёл по коридору в свою комнату. Коридор – самая мрачная часть этого жалкого дома. Мрак усиливался не только из-за полного отсутствия окон, но и из-за разваливающихся массивных шкафов. Эти старые деревянные стражи внимательно следили за тем, чтобы на вверенную им территорию не просочился ни один луч света или порыв свежего воздуха. Там всегда стояли клубы пыли, в углах проживали плесень и грибок. Они боролись за территорию, но иногда и дружно жили, поделив влияние поровну, но всегда было ясно, что это примирение ненадолго. Половицы с характерным звуком покорно прогибались под тяжестью хозяев. Проходя через этот автономный мир, Аркадий вновь услышал голоса за стеной. Уже несколько дней он слышал их, но не мог разобрать. Сначала он думал, что ему это кажется, но уловив в очередной раз, замер, закрыл глаза и стал прислушиваться. Получилось расплести несколько голосов, но все они были слишком тихими, нельзя было понять ни слова. "Кто бы это мог быть? – рассуждал Аркадий, – Может соседи гавкаются? Не-ет, их обычно хорошо слышно".       Он продолжал ходить туда-сюда в надежде, что они вновь заговорят с ним. Скука навалилась на юношу очень быстро, тогда он стал рассматривать пыльные шкафы и их содержимое. И недели бы не хватило, чтобы познакомиться со всей этой сокровищницей. Здесь тебе и дырявая утварь, в которых царственно отдыхали югославские сапоги, гребни с обломанными зубчиками, десятки платьев, которые всё планируют переделать и до которых каждый раз руки не доходят, и пустые баночки, и старые игрушки, у каждой из которых отсутствовала минимум одна деталь, и трюмо с разбитым зеркалом и много чего ещё. Рассматривая все эти экспонаты, Аркадий остановил свой взгляд на инструментах возле трюмо, его внимание привлёк топор. Он напомнил ему те детские времена, когда отец учил его рубить дрова. Паренёк повертел его в руках, рассматривая трещинки, и положил обратно. Проходя мимо очередной кучи добра, Аркадий обронил ухват, тот с грохотом упал на ногу юноше, а затем и на пол потянув за собой старые, некогда сияющие ткани. Печь, кстати, уже как тридцать с лишним лет разбирается по кирпичику разными людьми и с разными целями. Молодой человек выругался, возмущенно схватил железяку и, хромая, поспешил к матери. – Скажи! Откуда столько хлама? Вот что это вообще такое? – возмутился Аркадий, тряся перед ней ухватом. – Это кочерга, неуч! – икая, ответила Наталья Петровна, – Это жизненно важная вещь. – И зачем она нам? У нас и печи-то толком нет. – А вот залезет вор к нам и ты... ик... его кочергой бахнешь. – И для чего он к нам залезет? За пособиями по домоводству? – Чего ты докопался до меня? Надоел. – Женщина укуталась в большой проеденный молью шерстяной платок. – Иди и разбирай всё сам. Мне не тесно, меня всё устраивает. Побеждённый в этой «битве», с тихой злобой, молодой человек вернулся на место развала, посмотрел на потускневшее тканевое мессиво и не мог решить, что ему делать дальше: "Ну уберу я это и что? Не исчезнут же они из дома по волшебству, да и вряд ли на них кто-то обратит внимание, даже если они будут валяться здесь."       Вдруг сквозь деревянные стены просочились голоса, они стали чуть громче. Аркадий прошёлся по «шёлковому пути». Ухо, прилипнув к стене, подросток прикладывал его от трещины к трещине, улавливало лишь отдельные слова, которые никак не связывались в единое смысловое полотно: "природа", "работа", "учебники", "рак"... Но он продолжал усердно вслушиваться, казалось, ещё чуть-чуть, и он ухватит нить смысла.       "Здравствуйте, гордые жители нашей страны! – пробился въедливый голос ведущего. – Наши учёные работают над лекарством от рака, а наше правительство выделило на это благое дело целых два миллиона рублей... Наши депутаты посетили детские дома... Наши редчайшие русские тигры произвели на свет пятьдесят детёнышей, тем самым вычеркнув себя из красной книги... Наши аналитики предсказали резкое и бесповоротное падение доллара..." – Ма–ам! –Кхе-кхе, сделай потише! – Кхе-кхе... – Уже новости в своём доме послушать нельзя! Я вам мешаю? – возмущённо махнув рукой, Наталья Петровна пролила на пол священную жидкость из рюмки. – Чёрт! Это ты во всём виноват! Одни проблемы с тобой. В коридоре появился тонкий женский силуэт в выходном платье, одна часть лица, ещё недокрашенная, выглядела довольно болезненно. – Не ругайтесь, – робко сказала Светочка. – Идёшь к своим иностранцам? – Да, мама. – Девушка пыталась поймать карманным оборванным по краям зеркальцем тусклый свет от лампочки. С жалостью Аркадий потрогал лоб сестры. – Может не пойдёшь сегодня? Ты плохо выглядишь. – Нехай идёт! Нам деньги нужны, тебе лекарств надо, а то кашляешь как дед. – До меня они всё равно не дойдут. – Замолчи сопляк! Если бы тот козёл не сократил нас из-за тех азиатов... Иди работай, а не нахлебничай! Ишь выискался тут. – Может нам переехать? Дядя Борис уже сколько раз звал нас. – К фашистам? Не за что! Ты хочешь стать педиком, как все в этом загнивающем западе? Без него проживём! – Да разве это жизнь? – вполголоса сказал Аркадий, посмотрев с с тоской куда-то вдаль сквозь мутное окно. – Ничего, скоро всё наладится. По телевизору сказали. – Да-да-да, – поддержала Светочка. Окна, кстати, уже несколько лет были намертво заколочены из-за чего летом в доме стояла ужасная духота. а стекла, залитые краской, почти не пропускали свет. Аркадий прекрасно помнил тот день. Мэрия пожертвовала для каждого дома в округе несколько банок с краской для облагораживания фасада. Маляры с работой не церемонились, всё сделали в две секунды, выплеснули краску на глаза дома и двинулись смело к следующему объекту. Всматриваться было бесполезно, но Аркаша подошел к окну и начал вглядываться, то с разного расстояния, то с углов, прищуриваясь и максимально напрягая зрение. – Что ты высматриваешь, Аркаш? – Светочка всегда подходила осторожно, будто боясь чего-то. Её лицо уже не было уставшим и бледным, макияж придал ему свежести и радужности. – Людей. – Каких? – За соседями следишь, проказник, – вмешалась подошедшая мать. – Чё там? Пустила домой Марфа этого блудника Прокофия аль нет? – Ни черта не видно! Ни соседей, ни людей. Почему мы ничего не сделаем с этими окнами? – кричал молодой человек, энергично указывая рукой на предмет беспокойства. – Что тебе всё не нравится сегодня, а? Жил себе жил и тут нате. Но подросток уже не слышал её, кряхтя и возмущаясь, он направился в свою комнату. Это была небольшая комнатушка с двумя кроватями панцирного типа, в углу ретрокомпьютер – сборка девяностых годов, который они выменяли у соседа за самогонку, два огромных комода, он никогда не рисковал отрывать их, чтобы ненароком не захлебнуться волной истории. Всё это терялось среди книжных небоскрёбов. Нужно было очень точно выбирать островок, куда можно было ступить, чтобы не порушить эти конструкции. Однажды Светочка предложила вынести их, чтобы пыль за ними больше не собирать, да и на Аркашины лёгкие они плохо влияют, но разговорами всё и закончилось. Он наконец пробрался к кровати, уселся поудобнее и раскрыл одолженного «Лазаря». Пропал в нём на несколько часов, пока Наталья Петровна не валилась в комнату и не вырвала книгу из его рук. Она смерила её оценивающим взглядом, брезгливо поморщилась и с презрением сказала. – Что это? Какую ерунду преподают вам в школе! Нужно читать правильные книги, а не это. Свежее издание, как старую тряпку, она отбросила куда-то в угол и достала с антресолей «Оптимистическую трагедию» и гордо вручила новому поколению. – Вот! Читай классику! Аркадий хотел возразить, но взгляд матери и обрывки слова, которые она насильно пытались состыковать в напутствие сыну заставили его передумать. Молодой человек мысленно молил об её уходе, и когда это, наконец, произошло поблагодарил бога и раскрыл рассыпающуюся жёлтую классику, которая с первых же строк пришлась ему не по вкусу. Отложив книгу, он вновь задумался о голосах за стеной. Чьи они? Откуда взялись? Существуют ли они на самом деле или это плод его воображения? Он вновь слышал их. Юноша несколько раз пытался ускользнуть из дома, чтобы отыскать их, но мать его ловила, ругалась, ссылалась на его здоровье и отправляла обратно. Вечером вернулась Светочка, вся грязная и заплаканная. Аркадий спрашивал её о людях во дворе, пытаясь узнать, кому бы могли принадлежать незнакомые голоса, но сестра отвечала, что никого не видела и ничего не слышала. Тогда он поинтересовался причинами её странного вида, но девушка лишь скулила, запершись в комнате. Аркаша бродил вдоль коридора, вслушиваясь в новое послание с той стороны. Он был бессилен перед смыслом обрывочных фраз. Отчаявшись, он метался по коридору. Со всех сторон дома в него входили какие-то шумы, не дающие сосредоточится на главном. Мама, сестра, телевизор. Он остановился, закрыл уши, искал в услышанном хоть какой-то смысл, закономерность. Взгляд упал на старенький топор. Плач, диктор, комментарии, ворчание матери. Это раздражало, проникало в кровь, мозг, мышечную ткань. Аркадий схватил топор, примерил угол удара и замахнулся. А может, правы дяденьки в телевизорах? Орудие опускается, подросток глубоко дышит. До дрожи пронизывают сердце горькие всхлипы сестры, да и диктор всё никак не угомонится: "... бурить на пять километров морского дна...", и мать никак не заткнётся со своими комментариями: "Да! Мы нанесём удар! Ваши же ракеты вас уничтожат!" Замах. Удар. Топор вошёл в древесину, Аркадий вытянул его обратно, тонкие щепки нехотя отставали от стены. Она оказалась намного прочнее, чем выглядела. Удар за ударом, доски начали поддаваться, с трудом расставаясь с более крупными и цельными кусками древесины. …через щели начал проступать свет.