Тревоги

      Тьма пожирает всё, до чего только может дотянуться. Она густая, как смола, непроглядная, как беззвёздная ночь, клокочущая, как бьющая из-под земли нефть. Она скалится, вопит, от её пронзительного крика закладывает уши и кровь стынет в жилах. И когда Тьма широко раскрывает ужасную пасть, полную острых как колья зубов, и накидывается на свою добычу, дыхание перехватывает. Извиваясь и визжа, она смыкает тяжёлые челюсти, разрывает на части что-то красное и бирюзовое, и всё вдруг становится похожим на безумный водоворот из трёх красок, которые, смешиваясь, превращаются в жуткую хохочущую грязь.       Хиеи открывает глаза и резко вдыхает, словно только что вынырнул из воды.       — Что такое, кошмары?       Хиеи поворачивается на голос. На соседней кровати сидит Курама и трёт мокрые волосы полотенцем. Уже глубокая ночь, и в свете ночника его лицо кажется необычно мрачным.       — Сам-то чего не спишь?       — Не знаю, — пожимает плечами Курама. Хиеи кажется, что этот жест выглядит как-то обречённо. — Что-то не могу уснуть.       Из открытого окна веет холодным воздухом. Хиеи поднимается с кровати, подходит к окну и закрывает его, останавливая взгляд на море, едва задетом лёгкой беспокойной зыбью.       — Тебе поменьше думать нужно иногда.       — Если бы ты видел полуфинальные бои команды Тогуро, ты бы тоже задумался, — кисло отвечает Курама. Хиеи на это только фыркнул. — Я видел их бои и теперь объективно понимаю, что при нынешнем уровне сил и со всём, чем я располагаю, мои шансы не так уж высоки даже в бою с Карасу.       — Карасу просто позёр и никчёмный ублюдок, — морщась произносит Хиеи. — Уж о нём беспокоиться не стоит.       — Нет, он намного сильнее, чем я думал.       — Да прекрати наконец так много думать! — рявкает вдруг Хиеи, поворачиваясь. — Лучше выкинь всё из головы и выспись. Иначе действительно завтра проиграешь из-за того, что не сможешь стоять на ногах от усталости.       Курама молча отворачивается, продолжая тереть волосы полотенцем. Не понятно, обиделся он или дальше раздумывает над тем, как всё плохо и что с этим делать.       Хиеи подходит, не сводя взгляда с друга, задумывается тоже, не слишком ли резко прикрикнул на Кураму, ведь он и правда имеет право волноваться. Его силы действительно не так высоки в человеческом теле, намного более слабом и хрупком, чем тело ёкая. Однако волнения и отсутствие сна сильнее его явно не сделают. Какая ирония. Курама самый спокойный в их команде, всегда умеет урезонить своих соратников, и то, что самого Кураму когда-то нужно будет успокаивать, Хиеи никогда бы даже не пришло в голову.       С удивлением Хиеи ловит себя на мысли, что в этом теле Курама действительно выглядит слишком хрупким и уязвимым. Не похож он на того высокого и грозного белоснежного лиса с его полуприкрытыми коварными янтарными глазами и снисходительной ухмылкой на губах. Даже голос словно не тот. Слишком дружелюбная у Курамы улыбка, добрый тёплый взгляд и эти длинные ярко-красные волосы…       Хиеи протягивает руку и касается волос Курамы, совсем легко, едва задев кончиками пальцев его щеку. От этого касания Кураму словно прошибает током — он резко отскакивает в сторону, нервно дрожа, вонзает в Хиеи испуганный взгляд.       Они молчат. Хиеи удивлённо смотрит то на свою руку, то на Кураму, который тяжело дышит, комкая полотенце.       — Что этот урод сделал с тобой?       Курама ничего не отвечает, только отводит взгляд и ёжится как от холода.       — Никогда не поверю в то, что он смог тебя напугать, — резко произносит Хиеи. Он сам не замечает, что рука его сжалась в кулак, и ногти впились в ладонь.       А Курама так ничего и не говорит. Чем дольше он молчит, тем более безнадёжным Хиеи кажется положение. Почему именно сейчас он стал таким слабым? Ведь он, Курама, всегда тот же. Он может быть сильным даже в этом хрупком человеческом теле. И мягкий взгляд порой становится холоднее стали, и милое лицо может быть суровым, даже волосы он может сделать оружием.       Нужно отвлечь, выгрести все мрачные мысли из его головы. Хиеи с трудом себе представляет, как это можно сделать, но ничего лучше ему на ум не приходит. «Клин клином», — решает он и забирается на кровать, садится позади Курамы, скрестив ноги. С прикроватной тумбочки правой рукой хватает расчёску, а левой — пучок едва влажных красных волос. И принимается расчесывать.       Курама только оторопело замирает и пару раз запоздало морщится, когда Хиеи неаккуратно дёргает за волосы. Изредка холодные пальцы касаются его щёк, шеи, ушей, и Курама едва заметно вздрагивает, вспоминая такие же, чуть ли не мертвенно холодные, руки Карасу у своей шеи. Длинные чуть шершавые, словно птичьи, пальцы, злое тёмное ёки за спиной, и томный зловещий шёпот у самого уха: «Люди так уязвимы, знаешь ли».       Хиеи тоже постоянно источает сильную и непроглядно тёмную ёки, но она так привычна Кураме, что даже кажется ему тёплой, как нагретое одеяло. У него грубее голос, а руки, пожалуй, ещё холоднее, чем у Карасу, но его слова и касания куда как приятнее.       Наконец на лице Курамы появляется лёгкая улыбка, ведь сравнивать их просто до смешного глупо. Как бы не бывал груб Хиеи, какую бы сомнительную репутацию не имел, Курама доверил бы ему не только свои волосы, но и жизнь.       Методичные движения расчёски и странные мысли медленно склоняют Кураму в сон. Закрывая глаза, он спрашивает:       — Какие они на ощупь?       — Мягкие, — отвечает Хиеи, перебирая в пальцах локон красных волос.       На этом Курама опускает голову на подушку и проваливается в тихий спокойный сон. Хиеи остаётся только накрыть его одеялом и вытащить из рук мокрое полотенце.       Ночь ещё не кончилась, ещё есть время отточить свои навыки до возможного идеала, чтобы завтра не оставить и мокрого места от Тогуро и его шавок. А Курама… Остановившись у дверей комнаты, Хиеи бросает взгляд на мирно спящего друга и едва заметно улыбается. Хорошо бы, если на утро он будет бодрым и привычно спокойным.       — Доброй ночи, — говорит он одними губами и уходит.