Фангорн

— Иди сюда, Гимли, вода теплая, как молоко, — Леголас хлопнул ладонью, и по темной глади пруда пошла мелкая рябь. — А на дне там что? — мрачно спросил тот, переминаясь на берегу. — Песочек мягкий, иногда камни, но гладкие, ноги не обобьешь. Иди сюда! Ветви ив склонялись над прудом, полоскали в воде зеленые косицы. Солнечные лучи пронизывали кроны и ложились на поверхность пруда золотыми брызгами. Гимли не знал, случайно они вышли сюда, или же Леголас каким-то своим чутьем искал этот пруд, но оказавшись здесь, тот очень обрадовался и сразу принялся вылезать из одежды. — Идем купаться, Гимли! — позвал он весело. Плечи у него были белые и гладкие, совсем не похожие на те, что доводилось видеть у воинов или даже женщин — хоть гномьих, хоть человечьих. Кожа эльфа будто бы слабо мерцала, отражая невидимый днем лунный свет. Комок встрял у Гимли в горле. Леголас разделся донага, сложил одежду на выступающем корне, подвязал волосы шнуром. Гимли за это время только куртку стянул, и взялся поправлять на ней нашивные пластинки, которые вроде как-то криво легли. — Давай скорее, чего ты? — весело улыбнулся Леголас, пробуя воду ногой. Он медленно входил в пруд, и темная глубина скрывала сперва точеные икры, затем колени, бедра... Гимли сглотнул и зажмурился, а когда открыл глаза, успел увидеть, как мягкий изгиб спины погружается в воду, а золотистая голова, похожая на крупный солнечный блик, пускается вплавь по ласковой глади. Похоже, Леголас хорошо плавал, и прежде часто делал это. Может, даже в том озере, что за Дэйлом лежит. А вот Гимли плавать не умел, хотя купаться любил. В детстве его было не выгнать из купален, да и потом, уже в походах с караванами — все гномы охотно плескались на мелководье во встречных водоемах, и он не был исключением. Но сейчас, когда по темной воде скользит, как ленивая рыба, длинное белое тело эльфа с золотой головой... Гимли стянул тяжелые сапоги с квадратными носами, штаны и кольчугу, остался только в нижней рубахе, доходившей ему почти до колен. Вздохнул, подошел ближе, будто сомневаясь. Леголас плавал, мягко рассекая воду и не делая брызг. Он улыбался Гимли и манил к себе, как лесная русалка. — ...теплая, как молоко. Ага, и песочек на дне. Гимли снова вздохнул, шагнул вперед и потрогал воду большим пальцем ноги. И правда, теплая. Хвала Махалу-отцу, что рубаха такая широкая, но ведь как намокнет... и вода теплая, как назло. — Ну иди же сюда, неужели купаться не хочешь? — со смехом спросил Леголас. — Знаю же, что любишь. — Люблю, — проворчал Гимли, хмурясь. — Угадал. Он вошел по колено, чтобы подол рубахи коснулся воды, и остановился, зарываясь в песок пальцами ног. Где-то в ближайших ивах заливалась трелями незнакомая пичуга. — Рубаху сними, кого ты тут боишься? — улыбнулся Леголас. — Давай, подвяжи косы, а я спину тебе потру. Тут водная мягкая трава, она для такого дела в самый раз подойдет. У нас дома ее сушат и мочалки делают, но она и свежая вполне ничего. Вот ведь не плавается этому эльфу подальше! Гимли похмурился еще, вздохнул и шагнул глубже. Когда вода надежно скрыла его бедра, он стянул рубаху через голову и швырнул на берег. Пруд был небольшой и тихий. У того берега колыхалась от слабого ветерка высокая осока, среди ее метелок сновали голубые стрекозы. Солнце медленно переползало из-за высоченной липы за молодые ясени правее. Гимли дышал легко и спокойно: лес Фангорн словно отступил, склонился над ними и обнимал теплыми летними ладонями. — Вот и хорошо, — возник из солнечного полудня Леголас. — Давай-ка помогу тебе. Ловкие руки подобрали косы Гимли, вот уже прочные травинки удерживают бороду над водой, а по плечам гуляет зеленая мочалка и пахнет свежим сочным стеблем. Глаза Леголаса казались голубыми стрекозами среди золотых бликов в волосах. Гимли зажмурился, отвлекаясь на тихий плеск воды вокруг их тел. — Хорошо как, да? Мирно, — напевно говорил Леголас, растирая ему спину. — Видишь, к друзьям великий лес добр и благосклонен. Уверен даже, что это он нас вывел к пруду, чтобы мы освежились в жаркий день. Расслабь плечи, Гимли, здесь нет опасностей. Вовсе не грозный Фангорн, окружающий их со всех сторон, был причиной напряжения, но Гимли скорее позволил бы обрить себя наголо, чем признался в этом. Леголас тихо рассмеялся позади него, и через мгновение его пальцы пробежались по его плечам. — У тебя веснушки, Гимли. Я не знал. — Смеешься, да? — тот распахнул глаза, чуть ослепнув от яркого света, и тут же нахмурился. — Радуюсь. У нас говорят, что веснушки расцветают у тех, кого солнце любит, и будто бы у гномов их никак не может быть. — Чепуху говорят. У отца моего вся спина в них, у Грора даже руки обсыпные, а у дядюшки Ори по весне на лице такие стаи вылезали, что все диву давались. Много у кого... — Прости, я вовсе не хотел обидеть, — Леголас выглянул из-за его плеча с ласковой улыбкой на лице. — Не обидел, это ж я так, — смутился Гимли. — Ворчу. Вода совсем успокоилась, затихла после их движений, стала глубоким стеклом. Осмелели водомерки, прятавшиеся под осокой, выбрались на блестящую гладь, как дети на зимний лед, заскользили, заспешили куда-то по своим водомерочьим делам. Гимли всегда удивлялся, как они так — бегут, в воду не проваливаются, не тонут. Может, и эльфы умеют это, ведь ходил же Леголас по снегу на Карадрасе… Сейчас вспомнить сложно, как оно было: и ветер ледяной, и снежную колючую крупу, и стынущие до синевы пальцы. Сейчас другое ведь, лес вокруг, лето. Вода вот, как молоко парное. Только на горе под снегом Гимли спокойнее было, чем в теплом лесу, рядом с голым эльфом. Вроде лучшее время, чтобы поговорить: ведь и слова давно в мыслях крутятся, и место самое мирное и тихое, и общение такое спокойное… а не идет. Ком в горле, и Гимли как немой. Стыд, да и только. И страх еще. Как он посмотрит, что скажет? А если засмеется — тогда что? Или петь начнет на своем языке, про непонятные вещи да корабли с моря… — Давай ты меня теперь. Голос Леголаса разорвал гудящее марево летнего дня, обжег ухо Гимли краем выдоха. Тот вздрогнул всем телом, неловко шлепнул по воде руками, разогнав водомерок и наполнив пруд нервной рябью, и обернулся, привычно хмуря густые брови. Леголас словно не заметил заминки, просто вручил Гимли зеленую мочалку и повернулся спиной. — Я между лопаток особенно люблю. — Ага, — отозвался Гимли, осматривая фронт работ. Позвонки проступали под тонкой кожей в ложбинке спины, будто это была река с перекатами среди гладко-белых полей. Гимли вспомнил их лодку, и Андуин, и тихие дни в пути. Мочалка прошла между лопаток-столпов Аргоната, развернулась в озере Нен Хитоэль, и вернулась, не доходя немного до золотистого водопада Раурос. Леголас глубоко вздохнул, Гимли полюбовался, как он расправляет плечи. — Все хорошо? — Да, очень хорошо. Кожа у него была молочная, почти прозрачная. Гимли все казалось, что вот-вот разглядит он и прочтет тайную карту по тонким сосудам, проступающим наружу, словно это были драгоценные жилы в белом мраморе волшебной горы. Вот сапфировая, вот рубиновая, а там, дальше, едва различимые — маленькие вкрапления темноватой яшмы… — Это у тебя родинка, что ли? — спросил он удивленно, кружа мочалкой вокруг крохотного пятнышка. — Да, она. Семейная, — улыбнулся Леголас, не оборачиваясь. — У отца такая же, и у его отца тоже была. Я слышал, у людей тоже так бывает. В детстве отец рассказывал мне, что это капля крови Врага, имя которого ныне забыло, однажды попала на кожу моего предка, и с тех пор у всех она на этом месте, как память о той тяжелой победе. Но мне кажется, он сам это все придумал, и наша родинка — просто родинка. Гимли не видел его лица, но слышал улыбку в голосе. Ему было сложно представить себе короля Трандуила рассказывающим забавные истории маленькому Леголасу. — У нас тоже так бывает, — сказал Гимли. — Родинки, пятнышки, форма ушей и пальцев. Всякое. — Я это знаю. Ты вот на своего отца очень похож, — Леголас потянулся, закинул руки назад. — Хватит, ты уже устал, наверное. Я поплаваю еще немного, хочешь со мной? — Нет, плавай сам. Я не мастак по водной части, — Гимли плеснул рукой по воде. — Вот если орков рубить — то это я пожалуйста. Ближайшие к воде ивы вздрогнули, будто от порыва ветра, по пруду прошла прохладная рябь; Леголас прошептал что-то на своем языке, глядя в кроны, и все успокоилось. Гимли понял, что опять сказал что-то не то, и смутился. — Все хорошо, — Леголас поймал его за руку и несильно сжал. — Не думай о дурном. Гимли почувствовал, что краснеет. Он начал жалеть, что разделся и выбросил на берег рубаху: выбираться-то теперь как? Вода рядом зашевелилась, затекла: Леголас лег в пруд и поплыл, плавно рассекая бархатистую гладь, по-рыбьи виляя в глубине, будто его ноги превратились в настоящий хвост. Хотя кто их, эльфов, разберет: может, так оно и есть? Пока Леголаса не было рядом, Гимли неторопливо пошел к берегу. Он разгребал воду вокруг тела, словно это помогало идти, и строго приказывал себе не бежать, а шагать спокойно. Вот уже несколько шагов до тенистого берега под ивами, вот уже вода ниже колен... Трава приятно обволокла мокрые ступни; Гимли лег на живот и довольно заворчал, потянувшись. Его рубаха почти высохла, пока они плескались, на вещах Леголаса пристроилась маленькая пестрая бабочка. Солнечные пятна золотили траву, скакали по плечам и спине. Было даже немного щекотно, словно они на самом деле шевелились. — Ветер, наверное, щекочет, — пробормотал Гимли себе под нос. — Ай! Водяные брызги скакнули ему на спину, тихий смех Леголаса потерялся среди листвы. — Я будто дождик, — сказал он. — И я поймал тебя в лесу. — Вот незадача, а у меня даже плаща нет. Придется мокнуть, — хмыкнул Гимли. Леголас лег рядом на спину, повернул к нему голову. Теперь его глаза отливали зеленью. — Тепло как, да? Летом мне всегда сложно поверить, что здесь была зима. — Да, хорошо, — ответил Гимли. — Хорошо, что та зима прошла, а мы все живы и почти здоровы. — И многое приобрели, — негромко добавил Леголас. — Мне сложно вспомнить, каким я был и как жил до этого похода, когда не знал тебя, Гимли. Тот насупился, засопел, ковырнул какую-то травинку. Выходит, и тут эльф его обошел. — Ваш народ легок на язык, я так красиво не скажу. Но я тоже рад, что мы встретились, — ответил он, наконец. — Тебе и не нужно, Гимли, — ласково улыбнулся Леголас. — Я вижу это так хорошо, словно ты говоришь мне. По тому, как смотришь, и как проглатываешь слова, и как голос меняется, когда ты со мной рядом. Даже завидую тебе немного, потому что сам так не умею. Чувства моего народа выражаются совсем иначе, у нас все почти незаметно для посторонних. Он придвинулся ближе и склонил голову к плечу Гимли. — А у вас, наверное, песни поют ночи напролет, — хрипло произнес тот, глядя на его губы. — Да, примерно, — прошептал Леголас. — Я бы показал тебе, но так лучше получится... Его светлая рука проскользнула среди косиц Гимли, обняла за шею. Стало еще теплее, а щекотка пробралась внутрь и угнездилась где-то в груди. Все мысли разом вылетели из головы Гимли, оставив только невнятный гул. В глазах поплыло, лес смазался в золотистое мерцание, что-то плавкое запылало в животе, скручивая внутренности сладкой болью. Гимли вдохнул теплый запах кожи Леголаса, и все страхи оставили его. Ветер слегка шевелил листву над их головами, шептал в прибрежной осоке; где-то в чаще леса неустанно жаловалась на жизнь кукушка, отсчитывая чужие годы. Солнечная тень перебиралась дальше, по мере того, как день клонился к вечеру. Водомерки, отвоевав свой пруд у купальщиков, устроили радостные гонки на спокойной глади. Лето медленно шло своим чередом, а лес Фангорн, как и многие века прежде, цвел и зеленел, надежно скрывая под сенью древних деревьев многие тайны.